И надо же было такому случиться, что именно в этой квартире МЧК производила обыск. Чекистами командовал Трофим Петрович Самсонов, начальник Особого отдела
Московской Чрезвычайной Комиссии и член её коллегии. В 1929 году в десятом номере журнала «Огонёк» он опубликовал статью, в которой рассказал о той чекистской акции:
«Квартиру Шатовой мог посетить не всякий… „Свои“ попадали в „Зойкину квартиру“ конспиративно: по рекомендации, по паролям и по условным звонкам. В салон Зои Шатовой писатель А.Мариеногоф ходил вдохновляться; некий „Лёвка-инженер“ с другим проходимцем „Почём-соль“ привозили из Туркестана кишмиш, муку и урюк и распивали здесь „старое бургундское и чёрный английский ром“…
Когда Есенин, Почём-соль и Анатолий Мариенгоф пришли к Шатовой, обыск уже заканчивался. Настроение их далеко не было таким забавным и потешным, как это изображает Мариенгоф в своём «Романе без вранья». Оно и понятно, кому охота встретиться в квартире Зойки Шатовой с представителями ВЧК!»
Да, Анатолий Мариенгоф в своём «Романе без вранья» описал тот инцидент как некое забавное происшествие:
««Почём-Соль» дёргает скулами, теребит бородавку и разворачивает один за другим мандаты, каждый величиной с полотняную наволочку».
У Трофима Самсонова был свой «мандат», подписанный самим Дзержинским, поэтому между чекистом и Григорием Колобовым произошёл такой «любопытныйразговор». Почём-Соль спросил:
«– Я хочу посмотреть ваши полномочия.
– Пожалуйста!
Я протянул ему ордер за подписью того…от чьего имени трепетали капиталисты всего мира и все враги трудящихся.
– Ко мне это не относится, – заявил Почём-кишмиш. – Я ответственный работник, меня задерживать никто не может, и всякий, кто это сделает, будет за это сурово отвечать… Меня внизу ждёт правительственная машина. Вы должны мне разрешить отпустить её в гараж.
– Не беспокойтесь, мы об этом заранее знали, – сказал я. – На вашей машине уже поехали товарищи в ВЧК с извещением о вашем задержании. Они, кстати, и машину поставят в гараж ВЧК, чтобы на ней не разъезжали те, кому она не предназначена…»
Все, кто оказался в обыскиваемой чекистами квартире, были арестованы.
Анатолий Мариенгоф:
«В час ночи на двух грузовых автомобилях мы компанией человек в шестьдесят отправляемся на Лубянку. Есенин деловито и строго нагрузил себя, меня и "Почём-соль" подушками Зои Петровны, одеялами, головками сыра, гусями, курами, свиными корейками и телячьей ножкой. В "предварилке" та же деловитость и распорядительность. Наши нары, устланные бархатистыми одеялами, имеют уютный вид».
На этот раз Блюмкина в Москве не было, спасать поэта было некому, и Есенин провёл в застенках ВЧК (во внутренней тюрьме на Лубянке) двое суток.
Судебный процесс
Сергей Третьяков, приехавший в Москву вместе с Краснощёковым, в августе 1921 года собирался вернуться в Читу. С ним Маяковский отправил два письма. Первое адресовалось Николаю Асееву:
«Хочу приехать в Читу. Если Краснощёков поедет, поеду и я».
Судя по тону написанного, отношения у Маяковского с Краснощёковым были в тот момент самые дружеские.
Второе письмо предназначалось журналисту Николаю Фёдоровичу Насимовичу, писавшему под псевдонимом Чужак. Поэт Пётр Незнамов представил его так:
«Чужак был скучный и сумрачный человек. А когда смеялся, то смеялся куда-то в себя. <…> Во Владивостоке он был сперва противником, а потом защитником футуризма, но защищал футуризм с такими перегибами, что объяснить это можно было только отсутствием такта, а также специальных знаний.
Это был тяжёлодум, вынужденный принимать быстрые решения. Соединение футуризма (плохо понятого) с вялым интеллигентским обликом было в нём парадоксальным».
Чужак редактировал дальневосточный журнал «Творчество», а потом, одним из первых перебравшись из Верхоудинска в Читу, стал редактором двух краевых газет: «Дальневосточный телеграф» (орган правительства ДВР) и «Дальневосточный путь» (орган Дальбюро РКП). Вот этому Чужаку и было адресовано второе письмо Маяковского, в котором поэт делился тем, как складывалась его жизнь:
«Дорогой товарищ Чужак!
На Ваш шутливый вопрос о том, "«как живёт и работает Маяковский», отвечаю. Здесь приходится так грызться, что щёки летают в воздухе. Работать почти не приходится: грызня, агитация и т. п. выжирают из меня всё вместе с печёнками. Для иллюстрации шлю копию моего заявления в МГСПС о Госиздате. 25 числа дисциплинарный суд. Обвиняемый – Госиздат (Вейс, Мещеряков и Скворцов). Обвинитель – я. Постараюсь перегрызть всё, что возможно».
Маяковский в тот момент, по-прежнему не знал о том, какой разнос учинил его поэме «150 000 000» Владимир Ильич Ленин. Поэтому в статье «Только не воспоминания…» обиженный поэт объяснил своё противостояние с Госиздатом так:
На фоне идущей «Мистерии» продолжалась моя борьба за неё.
Много месяцев я пытался получить свою построчную плату, но мне возвращали заявление с надписями или с устной резолюцией:
– Не платить за такую дрянь считаю своей заслугой».
Через пять дней после отправки писем в Читу – 25 августа – этот «дисциплинарный суд» состоялся. Николай Мещеряков на нём не присутствовал, так как был откомандирован в Красную армию. Обвиняемых осталось двое: Иван Иванович Скворцов-Степанов, занимавший тогда пост заместителя председателя редколлегии Госиздата, и Давид Лазаревич Вейс, заместитель Мещерякова. Приговор, вынесенный судьями, был в пользу истца:
«… немедленно уплатить гонорар Маяковскому, признав виновными членов коллегии Госиздата Д.Вейса и И.Скворцова-Степанова, лишив их права быть членами профсоюза в течение 6 месяцев с объявлением выговора в печати».
Об этом судебном решении тотчас доложили Ленину, и он выразил своё недовольство.
Госиздат тут же обжаловал приговор.
Был назначен второй суд, на этот раз особый – дисциплинарный товарищеский.
Как известно, от великого до смешного – один шаг. Вот и великое противостояние «верзилы» от футуризма (Маяковского) и маленького «скворушки» из Госиздата (Скворцова-Степанова) неожиданно послужило поводом для создания презабавного произведения.
Обидой рождённое
Всё началось ещё в начале декабря 1920 года, когда Маяковский приехал в Петроград. Корней Чуковский, собиравший в свой альбом «Чукоккала» автографы разных знаменитостей, попросил и Владимира Владимировича что-нибудь написать туда. Но поэт не спешил. Торопя его, Чуковский в шутку сказал, что боится, как бы Маяковский не отнёс его альбом на Сенной рынок и не продал его там.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});