— Что это?
Гай поставил дипломат обратно на пол и развалился в кресле.
— То, что тебе очень нужно, особенно сейчас, когда твоя Лина в таком состоянии.
Марк цинично усмехнулся:
— Молитвенник, что ли?
Гай ответил такой же ухмылкой.
— В какой-то степени.
Понтифик подошел к столу и взял книжечку в руки. Повертел в руках, полистал. И наткнулся, видимо, на что — то интересное, так как вдруг замер, внимательно вчитываясь в текст, пару раз недоверчиво перелистнул книгу взад — вперед, затем еще раз прочел название на обложке и вернулся к заинтересовавшей его странице.
— Откуда это у тебя? — хрипло спросил он брата. Горло вдруг резко пересохло.
— Наследство Натансона, братец, — Гай с непередаваемым чувством удовлетворения смотрел на младшего брата. Тот явно был ошарашен. Марк вцепился в книгу, как будто боясь, что ее сейчас отнимут, — Он мне ее передал незадолго до своей смерти. Думаю, Орден именно это искал у него дома.
— У меня нет достаточно сильного мага для такого дела. Сам знаешь, Паноптикум почти вырезан, — задумчиво проговорил Марк, поглаживая книжицу по корешку.
— Запроси Гильдию, теперь, когда они с нами в одной упряжке. Поговори с Алексеем, он разумнее, чем старый Владислав.
Марк еще раз недоверчиво провел пальцем по обложке, обводя название на арабском.
— Уверен, теперь у тебя есть стимул найти мага, брат, — Гай встал с кресла и подошел к высшему, — Либо уговорить.
Марк благодарно сжал ему плечо.
— Спасибо! Я не знаю, чем тебя отблагодарить за этот подарок…
— Ты, главное, девочку защити, а там мы с тобой разберемся с оплатой.
Марк подошел к сейфу, открыл дверь и положил драгоценную для него книгу между бумагами.
— Мне пора ехать.
— Ты куда?
— В больницу, — хмуро ответил ему Марк.
Гай удивленно посмотрел на часы:
— Так время то уже за полночь, Алина спит давно.
Марк остановился в дверях, обернулся к брату:
— Я знаю.
…
Рустам уже привычно открыл дверь в палату девушки в нужное время, проверил, все ли у нее в порядке, и поставил мягкое кресло с ее кроватью. Часы пропищали час ночи и успокоились. Еще пара-тройка минут, может десять, если водитель попадет в красную линию на светофорах, и понтифик будет здесь. Каждую ночь, с тех пор как Лина попала в больницу, он приезжал и сидел с ней, держа в руках ее тонкие пальчики, целуя их и не сводя с нее глаз.
Вот и сегодня, понтифик прошел мимо телохранителя, мельком взглянул на него, мол, все ли в порядке, тот уверенно качнул головой в согласии, и Марк открыл дверь палаты. Прошел вперед, привычно сел в кресло и взял руку Лины в свою. Перебрал пальцы, переплел со своими, поднес к губам. И не отрывал взгляда от ее лица, бледного, измученного.
Девушка пошевелилась, тихо застонала во сне и, не открывая глаз, прошептала:
— Марк?
— Спи, спи, любовь моя, — едва слышно проговорил понтифик, — я тут, не бойся.
Лина слегка повернула голову на подушке и проговорила:
— Люблю тебя.
Марк прижал ее ладонь к своему лбу и зажмурился. Девушка впервые призналась ему в любви. Сама. Во сне.
В последние дни она всегда с ним разговаривала очень тихо, едва слышно и совершенно бесстрастно. Как будто из нее выдавили все эмоции. Ни улыбки, ни смеха, ни слез. Вообще ничего. Он помнил такое состояние девушки, когда та пыталась покончить с собой из-за предполагаемого обращения бывшего мужа.
И взгляд. Если поначалу он был каким-то отчаянно испуганным, казалось, что она каждую минуту ждала возвращения кошмара, то теперь Лина смотрела на всех, и на него в частности, с обреченностью идущего на смерть.
И Марку было очень страшно видеть такое во взгляде любимой женщины.
И очень страшно от мысли, что не уследят за ней, и она снова попытается покончить с собой. Он несколько раз строго это повторил врачу, приставил телохранителей, чтобы они незаметно следили за девушкой, весь персонал был тщательным образом проинструктирован. Но Марк все равно безумно этого боялся.
Понтифик вспомнил, что говорил ему психиатр на следующий день после приезда Лины в больницу, когда девушку перевели в обычную палату.
«Она пережила страшное. Сейчас ее реакции могут быть неадекватны, она может ненавидеть всех близких, обвинять их. Поэтому вам нужно быть крайне осторожным и очень терпеливым с ней. Очень. И я убедительно настаиваю, воздержитесь пока от физический проявлений своих чувств, этим вы ее можете испугать и напомнить о пережитом. Девушка может поневоле ассоциировать произошедшее с вами и перенести свои страдания на вас. Пусть она сама захочет сначала вас коснуться…»
Он помнил одну из последних прогулок с ней по больничному парку. Пропустил Лину вперед, сам пошел следом, внимательно следя, чтобы девушка не споткнулась и не упала, готовый в любой момент подхватить ее. Предложил отдохнуть на скамейке. Она кивнула головой и протянула по привычке руку, чтобы дотронуться до него, но затем испуганно отдернула назад.
Марк понуро посмотрел на нее. Хотела, но боялась. Потянулась к нему, но в последний момент испугалась. Психиатр был прав, при такой пугливости нельзя самому настаивать даже на объятии.
Что ж, он будет ждать. Сколько потребуется, столько и будет ждать.
Понтифик провел ее пальцами по своим губам. Подарок брата пришелся как нельзя вовремя. Марк больше не допустит, чтобы Лина хоть немного пострадала, поэтому срочно займется поиском мага. И как только девушка выйдет из больницы…
26 Глава
Как учитель и обещал, Гюнтера он принял сразу же в своей квартире, но долго с ним общаться не собирался. Впрочем, сам парень это понимал, потому что, не успев поздороваться, он задал главный для него вопрос:
— Учитель, я могу надеяться на вашу защиту?
Эстебана вопрос удивил.
— На какую защиту? От кого? От понтификов?
Гюнтер смотрел на него напряженно, ожидая ответа.
— Ты думаешь, что я полезу в твою свару с Росси, учитывая, что ты там натворил?
Что ж, ответ получен, значит, Гюнтеру придется выбираться из этой паршивой истории своими силами. Он коротко поклонился теперь уже бывшему учителю и намеревался покинуть гостиную, но сам испанец не собирался отпускать ученика так быстро.
— Верховный понтифик объявил тебя вне закона и теперь любой смертный сможет пристрелить тебя как паршивую собаку! — начал он медленно закипать, глядя на совершенно бесстрастное лицо Гюнтера, — Мало того, ты подставил всю нашу семью! Всю! И меня, и Кармен, и Хлою, и Вольфганга, и всех остальных!
Гюнтер отвернулся от учителя, не в силах смотреть ему в глаза.