Читать интересную книгу Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

— А как поступить с Вентуро? — долетел до него через дверь голос Вича.

— Предоставьте его нам, — ответил другой голос, который Диего теперь опознал. Голос принадлежал Фарии.

Однажды она увидела свое будущее в речной заводи. Вдоль берега стояла роща толстоствольных деревьев ироко, цеплявшихся за рыхлую глину корнями, которые высовывались из земли, словно шишковатые локти. Река, проложившая было себе путь среди них, дальше поворачивала обратно, и небольшой каскад воды, переливавшийся поверх ряда скал, падал в длинную спокойную протоку. Под высокими кронами деревьев было тенисто и прохладно. Ударяясь о поверхность реки, солнечный свет был резким и ярким, сплошное нескончаемое сияние. Здесь он пробивался через темную лоснящуюся листву в сотне футов у нее над головой и столбами упирался в подлесок. Босые ступни холодила земля, набивавшаяся между пальцами ног.

Какой-то парень удил рыбу. Он стоял почти неподвижно, только рука его двигалась по тщательно рассчитанной дуге, когда он водил длинным удилищем над гладкой водной поверхностью. Парень был на другой стороне заводи, немного ниже ее. Подняв голову, он заметил, что девушка за ним наблюдает, и улыбнулся. Зубы его вспыхнули ослепительной белизной. Через подлесок пробралась цапля, но подойти ближе не осмелилась. Она опустилась на землю, прижав ноги к груди так, что поверх колен видны были только ее глаза, и стала смотреть, как парень удит рыбу. Руки у него были прекрасной формы, движения же — спокойны и изящны. С тех пор как она стала женщиной, уже дважды наступала пора дождей, но никто из парней в ее родной деревне к ней не притрагивался.

Время от времени из каноэ, стоявшего на Реке, до нее долетали мужские голоса. Эти люди были из Атани, деревни, находившейся в полумиле или около того вверх по течению. Намоке, брат ее отца, сейчас разговаривал там со старейшинами о собранном в Атани ямсе. Ямс там был не больше авокадо, этакая сморщенная мелочь. Намоке считал, что земля на участках, отведенных под ямс, испортилась из-за ссор местных жителей, и прибыл туда, чтобы снять порчу и швырнуть ее в Реку. Она помогла ему закрепить головной убор, и Намоке завел разговор, который продолжался до сих пор. Она потихоньку оттуда ушла, потому что люди из Атани, казалось, только скулили, а Намоке, казалось, только кивал, очень медленно и очень важно. От Атани до Нри было два дня пути. Этого парня она никогда раньше не видела. Сейчас, зная, что она за ним наблюдает, он смущался. Его движения сделались напряженными.

Удилище дернулось. Парень подсек. Удилище согнулось и задрожало. Он медленно потянул руку назад, заводя ее себе за ухо; леска при этом выбиралась из спокойной заводи, роняя мелкие бусинки капель. Крупная коричневая рыба разорвала водную гладь. Парень не спеша подвел ее к себе, растопырив руки, ухватил ее, нашарил во рту у рыбы крючок и вытащил. Она увидела, что на крючке все еще оставалась крохотная серебристая рыбка-наживка, которая извивалась и поблескивала. Парень не стал пользоваться удилищем, чтобы забросить наживку снова, но осторожно опустил маленькую рыбешку в воду и проследил, как она плывет к середине заводи, таща за собой леску. В лесу пахло землей и папоротниками. Она крепко обхватила колени руками, так что ноги прижались к грудям. Парень тем же манером поймал еще двух рыбин, оба раза извлекая наживку живой и предоставляя ей опять вытягивать леску.

Это была я, думала она наедине с собой во тьме своей комнаты. Маленькая рыбка боролась с тяжестью лесы, бросаясь вперед и чувствуя, что ее тянет назад, изо всех сил устремляясь к темным водам, где дно было глубже и где ее поджидали большие рыбины. О чем она думала, когда вокруг нее смыкались челюсти? О чем думала, когда челюсти снова открывались и она обнаруживала, что жива? Большие рыбы собирались сейчас вокруг нее. Из спальни внизу донесся символический протест Фьяметты: хриплое «пусть он подождет»… Вич направился к двери. Она слышала голос другого, приветствия в прихожей, скрип кухонной двери. Натянув на себя ночную рубашку, она припала лицом к щели в половицах.

Фьяметта, исходя потом, разметалась на смятой постели. Скатившись с нее, она достала ночной горшок, присела на корточки и долго мочилась. Эусебия видела, как ее госпожа вылила остатки вина из кувшина в бокал и осушила его единым глотком. На простынях видна была кровь, но чья именно, она не знала. В звуках, сопровождавших их любовные игры, было не больше неистовства, чем обычно. Утром она застирает эти пятна. Виолетте придется встретиться с виноторговцем. Фьяметта пристрастилась к крепкому вину, которым тешилась в отсутствие Вича. Бокал-другой ближе к вечеру за последние недели превратился в бутылку и даже больше. Фьяметта жаловалась на странные боли и недомогания и под конец приказывала часами массировать ей плечи и ноги, пока не впадала в ступор. Тогда она спала, хоть и плохо, а когда наутро просыпалась, от нее разило вином, распухшее лицо было покрыто пятнами. Сейчас она снова повалилась на спину среди подушек и простыней, тихонько ворча в пьяном унынии, и вскоре захрапела. Эусебия неслышно поднялась с пола и прокралась вниз по лестнице.

— …чудесный, по-видимому.

Это был голос Вича. Она припала к замочной скважине.

— Если потакать его прихотям, он проведет там весь остаток лета. Кто бы мог подумать, что наш Папа — такой заядлый охотник? — отозвался другой.

— Он добывает только кроликов — охотится и то на французский манер. На день слег в постель после поездки, а ведь до Ла-Мальяны всего лишь день пути по хорошей дороге.

— Возможно, он болен.

После этих слов оба приумолкли.

— Болен или нет, а в Остии он будет. Ему надо увидеть отбытие корабля и показать всем, что он при этом присутствует, — непреклонным тоном заявил Вич.

Его гость пробормотал что-то в знак согласия. Перед обоими стояло по бокалу вина. Пригубив свой, он сказал:

— Из Айямонте я уже больше месяца не получал никаких вестей.

— Я тоже, — заметил Вич, поднимая бокал.

— Последняя моя депеша была от Фернана де Переша. Там говорилось только о затруднениях и задержках…

— Это их затруднения. Их задержки, — возразил Вич. — Мой любезный секретарь говорит, что наше судно будет готово к отплытию через три недели. У него есть команда, есть капитан и еще двое, которые премило помашут его святейшеству с палубы и смогут, по словам дона Антонио, правильно держать лоцию и даже что-нибудь в ней прочертить…

— А что насчет самого зверя?

— Насчет зверя? Им нужно только знать, что зверь нужен Папе, — тогда, как добрые христиане, они его добудут и доставят.

Стоя на коленях за дверью, Эусебия думала о больших рыбинах. ждущих в темной воде, о себе, плывущей прямо им в пасти. Как просто было бы встать, открыть дверь и нахально войти в пределы их изумления, которое непременно заставит их разинуть рты… Заглатывайте, и я потяну вас вместе с собой к берегу… Парень внезапно дернулся. Удилище опять согнулось. И согнулось еще сильнее, туго натянув лесу. Парень глянул на нее, ухмылкой скрывая свою озадаченность. Крючок зацепился за корягу. Он сгибал удилище под разными углами, пытаясь высвободить лесу. Она улыбнулась в ответ, но из-за того, что ее колени были подтянуты так близко ко рту, он не мог этого видеть. Сидеть на мягкой черной земле было одно удовольствие.

Да, думала она, большие рыбы заглатывают тебя, когда им заблагорассудится. А потом их вытаскивают на берег. Вич подражал язвительным интонациям своего секретаря, который думал, что оставил своего хозяина в дураках.

— Особая прелесть всего этого дела в том, что я наконец разберусь с доном Антонио Сероном, — говорил он.

Она почувствовала, как натянулась леска, задергался крючок, напряглась рука, подобно огромному коричневому мускулу самой реки, и вместе с добычей потянула ее обратно в Нри…

В конце концов парень сдался и вброд пошел через заводь, ведя рукой вдоль лесы, но глядя только на нее и приближаясь к ней через воду. Она не шелохнулась, думая лишь о том, что кожа у него будет влажной и прохладной. Отыскав крючок, он прищурился. Она смотрела, как стекает по его телу вода, когда он распрямился, и тоже поднялась, думая, что здесь-то он ее и поимеет, на мягкой земле, которую она отряхивала сейчас со своих ног. Испуга не было. Она видела, как занимались этим двое ее братьев. Но когда она подняла взгляд, все изменилось.

Парень уставился на ее лицо — не в глаза, ловившие его взгляд, не на рот, которым ей так хотелось к нему прижаться, но на щеки, на аккуратные шрамы, шедшие по ним сверху вниз. Она шагнула вперед, но он уже опустил голову. Мелко кланяясь, он пятился от нее через заводь. Он был испуган. Добравшись до дальней стороны, он поднял свое удилище, вытащил из воды садок с рыбой, повернулся и пустился бежать, мелькая между деревьями.