4. У отцов церкви, при всех их достоинствах, явно отсутствовало четко выраженное чувство истины, и они в какой‑то мере оправдывали ложь ad majorem Dei gloriam или fraus pia, называя ее благоразумием или гибкостью[920]; единственным исключением был Августин, который, опережая свою эпоху, справедливо осуждал ложь в любой форме.
5. Некоторые отцы церкви, такие как Августин, Мартин Турский и Григорий I, сами признают, что в то время уже часто совершались обманы, связанные со святыми реликвиями; это подтверждается фактом существования множества копий одних и тех же реликвий, каждая из которых объявляется подлинной.
6. Никейские чудеса вызывали сомнения и споры даже среди своих современников, и Сульпиций Север допускает, что чудеса святого Мартина больше известны и в них больше верят в других странах, чем в его собственной[921].
7. Некоторые отцы церкви, например Златоуст и Августин, отчасти противоречат сами себе — то отдавая дань преобладающей вере в чудеса (особенно в речах в честь памятных дней мучеников), то (в более здравые моменты и в спокойных разъяснениях Писания) утверждая, что чудеса, по крайней мере в библейском смысле слова, давно прекратились[922].
Кроме того, мы должны помнить, что неверие в никейские чудеса никоим образом не должно вести к выводу о намеренном обмане или подрывать авторитет великих церковных учителей. Напротив, между собственно чудом и обманом есть много промежуточных явлений — самообман, ясновидение, магнетические явления и собственно исцеления, необычные состояния человеческой души, которая полна неизведанных тайн и находится гораздо ближе к духовному миру, чем полагает большинство в своей повседневной жизни. Например, видение Константина о кресте можно определить как пророческий сон[923], а препятствия при строительстве храма Юлианом — как особое действие провидения или исторический Божий суд[924]. Поэтическая мифотворческая способность, которая непроизвольно и бессознательно творит чудеса среди детей, могла действовать и в среде легковерных монахов в безжизненной пустыне, превращая обычное событие в чудо. Рассуждая об этой туманной странице церковной истории, мы должны остерегаться как пустого материализма и скептицизма, так и суеверного мистицизма, ведь «есть многое на свете,., что и не снилось нашим мудрецам».
§89. Шествия и паломничества
Древние латинские исследования о паломничествах см. в J. Gretser, Mamachi, Lazari, J. H. Heidegger, etc. J. Marx (католик): Das Wallfahren in der katholischen Kirche, historischkritisch dargestellt. Trier, 1842. См. также соответствующие разделы в трудах по церковной археологии: Bingham, Augusti, Binterim и др.
Торжественные религиозные шествия по праздникам и особым случаям уже были приняты среди иудеев[925] и даже среди язычников. Они проистекают из любви людей к зрелищам и демонстрациям, как и военные парады, похоронные процессии, национальные празднества.
Когда церковь была притесняема, до времен Константина, такие публичные шествия были невозможны или не нужны.
Но в IV веке мы уже встречаем их на Востоке и на Западе, среди ортодоксов и еретиков[926], в дни поста и молитвы, в праздники благодарения, при погребении мертвых, при вступлении епископов в должность, при перемещении реликвий, освящении церквей, а особенно — во времена общественных бедствий. Два основных типа шествий — благодарственные и покаянные. Последние также назывались крестными ходами, литаниями[927].
Во время шествий люди передвигались от церкви к церкви — священники, монахи и народ, с декламацией или пением молитв, псалмов и литаний. В середине шеренги обычно шел епископ, как глава шествия, в стихаре, епитрахили и ризе, с митрой на голове, с посохом в левой руке, правой рукой благословляя народ. Манускрипт Библии, распятия, знамена, иконы и реликвии, горящие свечи или факелы добавляли шествию торжественности[928].
Ежегодные регулярные шествия приходились на Сретенье Господне и вербное воскресенье. К ним после XIII века добавилась процессия в праздник Тела Христова, когда алтарные святыни носили по округе и поклонялись им.
Паломничества основаны на естественном желании видеть своими глазами священные или знаменитые места для удовлетворения любопытства, возрастания в вере и доказательства благодарности[929]. Они существовали и до возникновения христианства. Иудеи ежегодно собирались в Иерусалиме на великие праздники, а позже мусульмане стали совершать паломничества в Мекку. Язычники также строили жертвенники на могилах своих героев и совершали туда паломничества[930]. Для христиан наиболее интересны и святы были те места, где Искупитель родился, страдал, умер ради спасения мира и воскрес.
Отдельные случаи паломничества христиан в Святую Землю встречаются уже во II веке, а мощным импульсом к распространению этого обычая стал пример до суеверия набожной императрицы Елены, матери Константина Великого. В 326 г. в возрасте семидесяти девяти лет она совершила паломничество в Иерусалим, крестилась в Иордане, нашла святой крест, уничтожила языческую скверну и построила христианские церкви на Голгофе, Елеонской горе и в Вифании[931]. В этом ей щедро помогал сын, на руках которого она умерла в Никомедии в 327 г. Эти знаменитые паломничества оказывали на церковь влияние в течение всего Средневековья, вплоть до крестовых походов, и даже до недавнего времени[932].
Примеру Елены последовали бесчисленные паломники, считавшие, что такие путешествия делают спасение их души более несомненным. Они привозили с собой обратно щепки от святого креста, воду из Иордана, землю Иерусалима и Вифлеема и другие реликвии, настоящие и поддельные, которым приписывались чудесные качества[933].
Некоторые из наиболее просвещенных отцов церкви, одобрявших паломничества как таковые, считали необходимым выступить против суеверного к ним отношения и напомнить людям, что верить можно в любом месте. Григорий Нисский показывает, что нигде в Писании нам не велят совершать паломничества и что особенно опасны они для женщин, а также рисует весьма неприглядную картину распущенности, преобладающей в местах подобного отдыха. «Перемена места, — говорит он, — не приближает к Богу. Где бы вы ни были, Бог придет к вам, если душа ваша готова стать Его жилищем»[934]. Иероним с восхищением описывает паломничество своей подруги Павлы на Восток и сообщает, что сам он в своем Вифлееме поклонялся яслям и месту рождения Искупителя[935]; но справедливо замечает также, что Британия столь же близка к небесам, как и Иерусалим, и что не путешествие в Иерусалим, а святая жизнь достойна похвалы[936].
После Иерусалима, Вифлеема и других мест Святой Земли следующим известным местом паломничества верующих Запада и Востока был Рим, город главного из апостолов (limina apostolorum). Златоуст сожалел, что отсутствие времени и здоровья не позволяет ему поцеловать цепи Петра и Павла, заставляющие бесов дрожать, а ангелов радоваться.
В Африке местом паломничества стал Гиппон благодаря мощам святого Стефана, в Кампании — могила святого Феликса в Ноле, в Галлии — могила святого Мартина Турского (ум. в 397). Последняя была особенно знаменита, там совершалось множество чудес[937]. Даже память о Иове привлекала в Аравию многих паломников, которые жаждали посмотреть на груду праха и поцеловать землю, на которой столько страдал этот Божий человек[938].
В римских и греческих церквях практика паломничества по святым местам сохранилась по сей день. Протестантизм избавил паломничество в известные места, освященные благодаря великим людям или событиям, от всякой связи с заслугами или суеверными добавлениями и превратил их в похвальное дело благочестивой благодарности и преданного интереса. Не выходя за эти границы, евангельский христианин с чувством и пользой созерцает священные места Палестины, римские катакомбы, простые плиты на могилах Лютера и Меланхтона в церкви замка Виттенберг, памятники английским мученикам в Оксфорде или скалистое место высадки пуританских отцов–паломников в Массачусетсе. Он чувствует себя ближе к духу великих умерших, но знает, что дух этот не остается в их прахе, а ему уготована участь пребывать в бессмертии с Богом и святыми на небесах.
§90. Совместное поклонение в день Господень. Чтение Писания и проповедь
J. А. Schmidt: De primitive ecclesiae lectionibus. Heimst., 1697. Ε. Ranke: Das kirchliche Perikopensystem aus den Ältesten Urkunden der röm. Liturgie. Berlin, 1847. Η. T. Tzschirner: De Claris Eccles. vet. oratoribus Comment, i‑ix. Lips., 1817 sqq. K. W. F. Paniel: Pragmatische Geschichte der christl. Beredtsamkeit. Leipz., 1839 ff.