В 4 часа пополудни моряки приступали к легкому ужину. При этом время приема пищи зависело от четырехчасовой вахты: те, кто снимался с дежурства, сразу садились за стол, и, с точки зрения здорового питания, подобный порядок не мог не вызывать возражения. Так как все трапезы были сосредоточены на восьмичасовом отрезке, а самой значительной из них был полуденный ленч, то те, кто стоял вахты в полночь или рано утром, чувствовали себя довольно голодными.
На кораблях блокирующих эскадр отдельные капитаны иногда меняли график несения вахт. Обычно они делили период с 4 до 8 утра на двухчасовые смены, называвшиеся «собачьими вахтами», и в результате морякам приходилось стоять за сутки не шесть, а семь вахт. Еще одной альтернативой было распределение всей команды на три вахты, так что каждый из моряков проводил четыре часа на дежурстве и восемь часов вне его. Некоторые капитаны шли еще дальше и использовали четвертные вахты, т. е. четвертую часть всех имевшихся на корабле рабочих рук или половину каждой вахты. Однако считалось, что применение подобных порядков в опасных водах чревато большими неприятностями.
Система вахт использовалась и при погрузке на корабль угля. Обычно эта работа начиналась вахтой левого борта, и, если на погрузке была занята вся команда, она могла продолжаться с 7 часов утра до полудня. В противном случае работы захватывали жаркие дневные часы, иногда затягиваясь на 12 часов. Впрочем, поскольку многое зависело от прибытия угольного судна, точного времени начала погрузки не существовало, и если процесс начинался поздно днем, нередко он заканчивался лишь с рассветом.
В 5.30 пополудни бой барабанов снова призывал матросов занять свои места. Офицеры еще раз проводили проверку орудий: готовы ли они к отражению ночной атаки и попыткам прорыва блокады. По окончании инспекции боцманская дудка оповещала матросов, что они могут извлечь свои койки из-за фальшбортной сетки и готовиться ко сну. На всех [459] кораблях наставало время расслабиться и отдохнуть. Моряки дописывали письма своим родным и близким, а также читали газеты и книги. Из игр самой популярной было домино, поскольку карты строго-настрого запрещались корабельным уставом. Азартные игры также были вне закона, но вопреки запретам оставались очень популярными. Матросы играли в чет-нечет или заключали пари по поводу любых мало-мальски значимых событий своей службы. Например, они могли спорить о том, как много времени потребуется одному кораблю, чтобы обогнать другой, или сколько займет погрузка угля. По-прежнему распространенной была также игра в кости.
Праздное вечернее времяпрепровождение разнообразилось и музыкальными номерами, конечно, если на борту были скрипачи или игроки на банджо. Особенно везло в этом отношении большим кораблям, где нередко собирались целые ансамбли. На некоторых из них были и театральные труппы, ставившие на импровизированных подмостках пьесы собственного сочинения. Если же в команду входили чернокожие моряки, то дело редко обходилось без популярных министрел-шоу, где вместе выступали и черные, и белые, перемазанные вместо грима угольной сажей.
Ежедневные уборки верхней палубы приводили к тому, что нижние этажи кораблей обычно становились сырыми и не просыхали до вечера. В южных тропических широтах это усугублялось влажным климатом и изнуряющей жарой. Особенно тяжело такая «парная» переносилась на броненосцах, мониторах и канонерских лодках, броневая защита которых раскалялась на солнце, как адская сковородка. К жаре и сырости добавлялся запах горящего угля и иногда серы, превращая корабль в подлинную штаб-квартиру Сатаны. Поэтому матросы пытались как можно дольше насладиться свежим воздухом: по ночам атмосфера в кубриках была настолько спертой, что их обитатели то и дело собирались у открытых люков подышать.
Любители покурить обычно сходились в носовой части корабля на баке. Трубки и сигары зажигались от фитиля масляной лампы и по окончании процесса тщательно гасились во избежание пожара. Некоторые, правда, предпочитали [460] крепко скрученные сигареты, завезенные в США из Турции в 50-х, но к началу гражданской войны эта разновидность табачного зелья еще не успела завоевать большого числа поклонников. Для раскуривания на суше уже могли использоваться спички, но на военных кораблях они были запрещены как пожароопасные. Даже топливо для ламп и фонарей подбиралось очень тщательно, такое, чтобы оно не возгорелось само по себе и не натворило бед.
На многих кораблях время после ужина считалось самым подходящим для грубых шуток, дуракаваляния и розыгрышей, снимавших дневное напряжение и приятно разнообразивших матросский досуг. Многие капитаны полагали, что для разрядки нет средства лучше, чем боксерские матчи, и позволяли устраивать поединки прямо на верхних палубах своих кораблей.
Проблемы, связанные с употреблением алкоголя, или, говоря проще, пьянством, были общими для всех команд и чинов. Ежедневная порция грога или виски, выдававшаяся ранее морякам на военных кораблях, была отменена актом Конгресса США в сентябре 1862 года. Правда, она сохранилась во флоте Конфедерации, где матросам каждый день полагалось по четверти пинты спирта или полпинты вина на брата. Эта практика существовала на протяжении всей войны. Непьющие могли получать свой винный паек деньгами. Изначально такая компенсация составляла 4 цента в день, но к концу войны поднялась до 20 центов.
Впрочем, непьющих матросов было совсем немного, а те, кто употреблял спиртное, редко довольствовались положенной уставом порцией. Как во флоте Союза, так и во флоте Конфедерации моряками предпринимались многочисленные попытки тайно пронести крепкие напитки на борт, и часто они оказывались успешными. В этом морякам-северянам помогали частные суда, доставлявшие продовольствие блокирующим эскадрам. Заботливые предприниматели охотно снабжали жаждущих огненной воды матросов вожделенной жидкостью, разлитой по жестяным банкам с надписью «устрицы» или «тушенка». Но даже они не могли покрыть спроса на спиртные напитки, которых любителям выпить всегда не хватало. Однако на кораблях Союза пьянство строго преследовалось [461], и если моряка обнаруживали пьяным или хотя бы с запахом, то обычно помещали его на гауптвахту закованным в цепи. Другим, не менее действенным, наказанием считалось «накачивание» провинившегося соленой водой до тех пор, пока он не трезвел.
На федеральных кораблях, несущих блокадную службу, отбой обычно наступал в 8 часов вечера. Для матросов подавали сигнал разойтись по спальным местам, затем тушились огни, и с этого момента на корабле воцарялась тишина. На других судах время отбоя зависело от заката: если солнце садилось до 6 вечера, то отбой назначался на 8, если же после 6-ти, то отход ко сну переносился на 9. Впрочем, сон матросов, особенно на блокадных кораблях, редко был безмятежным. После удачных атак «Девида» и «Ханли» они ложились спать в страхе перед ночной торпедой; их могли поднять на ноги, если в виду корабля появлялся нарушитель.
Но главной проблемой для команд флота северян были не торпеды, не крейсера и даже не нарушители блокады, а обычная скука. Несмотря на все ежедневные занятия, такие, как чистка, уборка, покраска, учение, стрельба по целям и развлечения, время на борту корабля тянулось медленно. Романтика привносилась лишь сменой станций базирования, заходом и уходом из гаваней и преследованием контрабандистов. Но все же матросы с нетерпением ждали, когда их плавучий дом окажется в подконтрольном Союзу порту Юга или же в своей собственной федеральной гавани. Тогда радости моряков не было предела, и они использовали отлучку на берег для обильных возлияний и посещения женщин. Как следствие, обратно моряки возвращались пьяными и часто больными венерическими заболеваниями. Помимо последних, моряков Юга и Севера одинаково косили болезни и лихорадки, характерные для того или иного региона.
Существовали и другие опасности, подстерегавшие матросов на берегу или на борту собственного корабля. Кроме обычной возможности погибнуть в бою от пули или снаряда, матрос мог, например, умереть от страшного ожога в результате попадания гранаты или ядра в паровой котел. Даже в ходе относительно безопасного плавания по реке моряк-северянин рисковал попасть под огонь вражеских снайперов, а [462] оказавшись на берегу, в занятом федералами южном городе, угодить под нож какого-нибудь мстительного патриота Конфедерации. Однако, несмотря на такую непривлекательную перспективу, посещение любого берега всегда было желанным и ожидаемым событием.
Иногда матрос военного корабля впадал в отчаяние или депрессию, которую один флотский хирург называл «болезнью по суше». Те, кто был охвачен этой болезнью, страстно желали вдохнуть запах земли и вообще оказаться подальше от соленого морского воздуха. В качестве лекарства им прописывалось хотя бы кратковременное посещение города, но действовало оно не всегда. Тех же, кого не мог излечить даже длительный отпуск, обычно списывали на берег и отправляли домой: на борту корабля от них уже не было никакого толку.