Внезапно он почувствовал на себе чей-то взгляд и в дальнем конце бара увидел мужчину, который пристально смотрел на него. Это был журналист, которого он встретил на суде, низкорослый, черноволосый и очень знакомый. Да, определенно знакомый. Сейчас, когда он приблизился, Корт увидел его глаза, эти необычные серо-зеленые глаза: глаза Алиды.
— Даниэль! — воскликнул он. Инстинкттно он протянул было руку, но потом быстро опустил ее, вспомнив обстоятельства бегства Даниэля из Кимберли. — Никогда не думал вновь встретить тебя, — медленно произнес он.
— Не думали? А вот я был уверен, что увижу вас или вашего друга Мэтью Брайта. Вы непременно должны были вернуться на золотые прииски Трансвааля.
— Я приехал не на золотые прииски, — сердито сказал Корт. — Я приехал увидеть, как вершится правосудие. И у меня сложилось очень плохое впечатление о правосудии в вашей стране!
— Почему? — Дани увидел свободный столик и повел Корта туда, где они могли сесть. Ему было неловко разговаривать стоя с человеком, гораздо выше его ростом. — Приговор был вполне законным. Эти люди пытались свергнуть правительство.
— Они добивались политических и гражданских прав, возможности участвовать в управлении страной, городом Йоханнесбургом, который они построили и сделали процветающим.
Глаза Дани опасно блеснули.
— Они были агентами британского империализма.
— Джон Хейс Хаммонд — американский гражданин, — воскликнул Корт, и…
— И он на содержании у Родса, — прервал его Дани. — Он виноват так же, как и остальные.
— Я доложу об этом президенту Соединенных Штатов, — сказал Корт. — Вы не посмеете казнить американца на основе сфабрикованного обвинения.
— Не посмеем? — Дани откинулся на спинку стула, сложил на труди руки и усмехнулся. — А что вы сможете сделать? Объединитесь с англичанами и пришлете армию? Вот что я скажу вам, Джон Корт: наши силы, может быть, немногочисленны, но мы станем для вас крепким орешком.
— Вы не продержитесь и неделю, — презрительно бросил Корт.
— О, вы заблуждаетесь. Глубоко заблуждаетесь. Взгляните на дело с такой стороны. За что вы будете сражаться? За жизнь одного человека? За принцип? Кроме того, вам придется сражаться на земле, совсем непохожей на вашу, которую ваши солдаты никогда не видели и, вероятно, потом больше никогда не увидят. Тогда как мы будем сражаться за нашу родину. Нашу землю. Вы, иностранцы, пришли сюда, чтобы эксплуатировать ее и грабить наши богатства, но теперь вам придется убраться домой. Это наш дом. Наш народ живет на юге Африки два с половиной столетия. Нам больше некуда идти.
— Много лет назад в Кимберли я говорил тебе, что твой народ должен научиться жить в мире с другими народами.
— Мы будем жить здесь в мире с теми людьми, которые будут подчиняться нашим законам, следовать нашим обычаям и говорить на нашем языке.
— Но вас же меньшинство, — заметил Корт.
Дани сердито сверкнул глазами.
— Только в Йоханнесбурге. В других государствах юга Африки буры превосходят по численности другие национальности.
— Я имел в виду коренное население, — сказал Корт.
— Коренное население? — Дани удивленно посмотрел на него. — Ах эти, — протянул он и махнул рукой, — они не в счет.
— Точно так же, — спокойно сказал Корт, — думали плантаторы южных штатов Америки перед гражданской войной. Интересно, как много общего между твоей страной и моей. Мы тоже потомки иммигрантов, которые приехали на новую землю ради религиозной или политической свободы, чтобы избежать экономических или социальных проблем или просто в поисках лучшей жизни. Эта земля тоже видела фургоны, движущиеся по огромным просторам равнин в окружении воинственных племен. И в Америке кое-кто нашел богатство, когда другие оставались бедными. Но у нас есть то, чего нет у вас, то, что жизненно важно для существования и прогресса великой страны: глубокая вера в необходимость свободы и прав для каждого человека, независимо от его национальности, цвета кожи и веры.
Дани выругался и с шумом поставил стакан на стол.
— Вероятно, вы можете себе позволить такие глупые убеждения. Ведь никто не пытался отобрать Америку у американцев.
— Никто не пытается отобрать вашу страну у вас, — возразил Корт. Он заметил фанатичный блеск глаз Дани. — Вы явно хотите схватки, — вдруг сказал он. — Хотите подавлять других, бить их и запугивать. Но почему?
— Властвовать над другими, быть сильными — это единственный способ выжить. Колебания, уступки — слабость, нас сразу же сметут англичане или черные.
— Значит, суд был демонстрацией силы, — сказал Корт. — Теперь я понимаю — вы верите, что казнь четверых заставит все население повиноваться.
Дани наклонился вперед.
— И не только, — тихо сказал он. — Наш успех покажет нашему народу, что мы можем бороться и побеждать.
— Почему ты напал на леди Энн? — неожиданно спросил Корт.
Застигнутый врасплох, Дани побледнел.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Это был ты, мы в этом уверены. Энн точно описала тебя. Между прочим, где Виллем? Как он?
— Виллем умер два года назад.
— Очень жаль, — искренне посочувствовал Корт. — Он был хороший, честный человек. Я уверен, он не знал, что ты пытался убить Энн. И Сэма! Даниэль, ты же всегда любил Сэма.
Дани ничего не сказал, и Корт вздохнул. Внезапно он понял, что уже очень поздно.
— Тиффани! — воскликнул он. — Даниэль, мне пора идти. Моя дочь будет беспокоиться обо мне.
— Я провожу вас. — Они встали и вышли на улицу. — Значит, вы женаты?
— Моя жена умерла.
— Понятно. — Они продолжали идти молча. — А как Мэтью Брайт? Он преуспевает у себя в Лондоне, я думаю.
— Я не видел Мэтью девять лет.
— В самом деле? Вы меня удивили. Я считал вас такими хорошими друзьями.
— Мы были друзьями.
Корт не дал никаких объяснений и вообще не стал продолжать эту тему.
— Если увидите Мэтью, передайте ему мои слова. Скажите, что наказание для членов Комитета реформ ничто по сравнению с тем, что я приготовил для него. Их быстрая казнь покажется благом по сравнению с тем, что ждет его, если он вновь ступит на землю Южной Африки.
Корт остановился, озадаченный угрожающими словами Дани. Они были всего в нескольких шагах от гостиницы.
— За что? За что ты его так ненавидишь?
— Вы знаете, за что. Вы, Корт, лучше всех знаете, за что я его ненавижу.
Корт взглянул на искаженное ненавистью лицо своего спутника.
— Алида, — произнес он.
В этот момент дверь гостиницы распахнулась, и на улицу выбежала Тиффани. Она бросилась к Корту и обхватила его руками; показавшаяся в дверях няня не успевала за девочкой.