нет.
СЕДРИК
Если какое-то время постоять в одиночестве у моря, то начинаешь думать волнами.
Мысли накатывают, оформляясь все четче и четче, а когда ты уже готов их поймать, чтобы как-то использовать, они распадаются на тысячи капель и убегают обратно.
Я слишком многим рискнул!
Гонимые ветром волны плещутся прямо у моих ног, еще два шага – и уже по щиколотку. Вода ледяная. У меня в голове играет «Linkin Park», а из отвратительного уголка подсознания звучит вопрос, сколько людей сегодня ночью утонут в ужасно холодных морях этого мира, глядя на которые мы мечтаем и романтично вздыхаем.
Я, будь оно все проклято, слишком многим рискнул!
Под ногу попадает камень, я опускаю руку в воду, поднимаю его и бросаю как можно дальше в волны. Потом второй. Третьим, что я бросаю, становится разбитая бутылка, и ее я тоже, на этот раз уже с яростным криком, швыряю в море.
Чертово равнодушное море!
Было ошибкой оставлять ее одну. Надо было удержать ее. По крайней мере, на эту ночь, когда она слишком измотана, чтобы принимать решения. Когда я нужен ей – это же даже слепому видно, так почему же не мне, идиоту, который обычно считает себя таким умным?
Мне нужно было… будь проклято это чертово равнодушное море…
– Седрик?
Выронив кусок коряги, который только что выловил из воды, я оборачиваюсь.
– Ты…
– Я принесла куртку. И… – Она поднимает что-то темное, в чем я, приглядевшись, узнаю шерстяной плед, который всегда лежит на заднем сиденье у нее в машине.
Я шагаю к ней, она падает в мои объятия, утыкается лбом мне в грудь, обессиленно обхватывает меня руками за талию.
– Спасибо, – шепчу я над ее головой и целую ее в волосы. – Спасибо, что вернулась.
– Все это неправильно, все. Я не знаю, куда мне идти.
– Если сомневаешься, то ко мне. Со мной правильно, слышишь?
Билли так устала, что почти заснула во время четырехминутной поездки до отеля. На ресепшене стоит та же сотрудница, что и в прошлый раз, наверное, поэтому она кажется мне смутно знакомой. Она никак не комментирует то, что мы уже во второй раз появляемся перед ней поздно вечером все растрепанные из-за ветра и с опухшими глазами.
Девушка с улыбкой протягивает мне ключ-карту и объясняет нам, во сколько начинается завтрак, как вдруг рядом с ней звонит телефон, напоминая мне, что надо обязательно позвонить маме и Эмили. И Сойеру.
– Бедный Сойер, скорее всего, до сих пор ищет тебя по всему городу, – шепчу я Билли, но та лишь устало бормочет:
– Мм?
Дождавшись, когда администратор договорит, я снова подхожу к стойке.
– Прошу прощения, могу я купить у вас кабель для зарядки айфона?
– Мне очень жаль, но они у нас не продаются.
– Твою мать. Извините, я не это имел в виду. В любом случае спасибо. И доброй ночи. – Я отворачиваюсь.
– Подождите, – окликает меня девушка, на мгновение нырнув под стойку. – Вот, возьмите мой. Просто отдайте завтра утром моей коллеге.
– Огромное спасибо. Я скоро верну. Вы себе не представляете, как сейчас мне помогли.
– В качестве компенсации можете рассказать, когда выйдет новая песня.
И тут до меня доходит, почему она кажется мне знакомой.
– Вы… никогда не работали в Лондоне?
Озорной блеск в ее глазах подтверждает мое подозрение. Когда-то мы приезжали в Лондон на студию звукозаписи, Люк, Сойер и я, и день выдался просто отстойный. Началось все с того, что менеджеры отредактировали мои тексты, а закончилось тем, что Сойера выгнали только из-за того, что он не всегда безупречно играл. Вечером мы – наплевав на антидепрессанты – зверски напились, накурились какой-то сумасшедшей гадости и в три часа ночи устроили перед смущенным персоналом скандальный приватный концерт.
– Вы – та женщина, которая не продала меня «The Sun»[53], – вспоминаю я. – Спасибо.
– Не благодарите. Просто продолжайте играть, вы и ваши друзья. Может, только в этот раз без джин-тоника и в штанах.
У меня в голове раздается неприятный звоночек, но в первую очередь мне жаль, что придется ее разочаровать.
– Музыка в прошлом.
Я забыл, что некоторые люди не так быстро забывают. Что они ждут и надеются. Вероятно, родители Люка все же правы, когда говорят, что мы задолжали правду оставшимся фанатам?
Наша нынешняя комната намного меньше, чем в прошлый раз. Серо-голубые стены, широкая кровать, диван и кресло перед панорамным окном, пушистый ковер на полу. Я в коридоре стягиваю с себя промокшую обувь, носки и штаны, чтобы не перепачкать все смесью песка и морской воды. Билли бредет к окну и прислоняется лбом к стеклу. Ее взгляд блуждает по сверкающей полосе набережной, где проходит поздняя вечеринка. Я подхожу к ней и негромко бормочу на ухо, почти напевая: «Пенни за твои мысли».
– Душ, – вздыхает она. – Но иди первый, у тебя скоро ноги отмерзнут.
В июне до такого, наверное, не дойдет, и тем не менее я ставлю телефон на зарядку и отправляюсь в душ.
А когда чуть позже возвращаюсь оттуда с полотенцем на бедрах, Билли по-прежнему стоит у окна. У меня в животе все сжимается от ее потерянного вида. Да, мне известно, что значит терять контроль над собственными эмоциями и стоять совершенно беззащитным посреди бушующей грозы. Но каково ей? Она столкнулась с абсолютной пустотой. С унизительным чувством, когда ты не знаешь, что сделал… или почему.
– Можешь идти в душ, – без надобности говорю я.
Пока она, кивнув и еле держа глаза открытыми от усталости, проходит мимо меня, я проверяю пропущенные вызовы и сообщения.
Меня охватывает шок при виде одного только числа уведомлений, и требуется пара минут, чтобы решить, кому отвечать в первую очередь.
Сойер написал примерно час назад, что на сегодня сдается. Я быстро набираю ему сообщение: благодарю и даю отбой. Тут же появляется эмодзи, выражающий облегчение, а затем точечки сообщают, что он печатает какой-то длинный текст. Позже, Сойер.
Сначала я пишу маме, что нашел Билли, еще жив и не разбил ее машину. Она прислала мне семь голосовых сообщений, каждое не короче двух минут. Потом послушаю.
Теперь Эмили. В диалоге с ней текстовые сообщения перемешиваются с голосовыми, и если пролистывать их снизу вверх, то смысл понять невозможно. Так что я нажимаю на первое голосовое, идущее сразу после
«Ты можешь хоть немного подождать, придурок?! Просто послушай!»
– Седрик, немедленно мне позвони. Слышишь? Немедленно! Это мегаважно.