преодолеваю небольшое расстояние между нами. Достаточно медленно, чтобы в очередной раз увидеть, как он красив: тело как произведение искусства и душа со множеством углов, острых краев и шипов, которые в правильных местах идеально сливаются с моими, как будто мы созданы друг для друга. Во всяком случае, наши мысли – точно. Он почти небрежно раскатывает на себе презерватив, не отрывая от меня взгляда.
А я забираюсь к Седрику на колени, сразу чувствую его в нужной точке и одним плавным движением опускаюсь, принимая его так глубоко, как только могу. Я ахаю, в то время как Седрик издает низкий сдавленный стон. Он старается держать глаза открытыми и смотреть на меня. Но не выдерживает и закрывает их, а во мне что-то разрывается от любви.
– Тшш, – шепчу я и глажу его по рукам, пока его ладони тяжело не ложатся мне на бедра. – Я хочу, чтобы мы остались одни. Только ты и я. – И больше никакой ярости. Ничего в голове. Только мы. – Тшш.
Запрокинув голову, он дышит в такт с ритмом, который я задаю своими покачиваниями. Сначала медленными. Сначала буквально по миллиметру. Слегка наклоняю бедра, немного напрягаю мышцы. Это почти как поглаживание, и я ласкаю его до тех пор, пока не исчезает напряженный взгляд. Пока он не перестает думать обо всем, чего я не хочу видеть в этой комнате. Пока мы не остаемся одни, а наши мысли не стихают.
Наконец его руки поднимаются по моим бокам, теплые ладони расслабляются, а взгляд становится сосредоточенным и спокойным, и я вздыхаю с облегчением, потому что долго не вынесла бы этот покой. Так сильно мне хочется почувствовать больше.
Седрик ударяется мне навстречу, под кожей у него на руках играют мускулы, когда он сжимает мои бедра, держит меня за талию или мнет мою попку.
Рано или поздно он начинает управлять моими движениями, и я таю в его руках. Седрик оставляет дорожку поцелуев от моего рта к ключице, от плеч к соскам. Как же я все это люблю. Как же сильно. Люблю гладкую кожу у него на груди, когда она дотрагивается до моей, люблю его руки, которые всегда оказываются именно там, где нужны мне больше всего. Мы все глубже проникаем друг в друга, проникновение превращается в толчки, желание в потребность, а секс – в нечто большее. В то, что задевает самое уязвимое место внутри меня и вызывает слезы счастья на глазах.
Взгляд Седрика заволакивает пеленой, я чувствую, как он кончает, и в тот же миг горячая волна безграничного счастья проносится по моему телу и взрывается где-то далеко.
Может быть, там, где находится мое сердце. Может, там, где его. И кажется, в этот момент нет никакой разницы.
СЕДРИК
Уже не в первый раз я сижу на лестнице, ведущей ко входу в музей. Сегодня тоже светит солнце, но в отличие от апреля, когда камни были холодными и сырыми, сейчас, в середине июля, они приятно теплые. С тех пор все стало теплее.
Но когда из вращающихся дверей выходит отец Билли, я все равно настораживаюсь. У Фолкнера такая гримаса, будто ему пришлось прожевать килограмм лимонов – без капли текилы. Это же не значит, что Билли в самом деле не получит работу? Это разобьет ей сердце.
Однако в следующий момент она показывается за ним, и похоже, ее сердцу ничего не угрожает. Билли улыбается, глядя на меня из-за отцовского плеча.
– Как все прошло? – Боже, я так волнуюсь, словно речь о моей работе. – Что они сказали?
Папа Билли снимает очки и массирует переносицу.
– Все шло по плану, как и ожидалось. Поначалу. Я обрисовал им ситуацию: что Сибил… Билли стала жертвой сталкера, который теперь понесет ответственность перед судом за весь устроенный бардак. Они даже не захотели взглянуть на копии заявления. Поверили нам во всем и попросили Билли не переживать и оправляться после пройденных испытаний, а с первого августа выходить на работу.
– Это же потрясающе. – В чем подвох?
– А потом Билли раскрыла рот! – рявкает Уинстон Фолкнер.
Мой взгляд падает на Билли, но та лишь поджимает губы, чтобы не расплыться в улыбке. Затем набирает полную грудь воздуха и объявляет:
– Я им рассказала.
– Что рассказала?
– Что не все, о чем написал им Тристан, – ложь.
– Она сообщила им, – взяв себя в руки, поясняет Фолкнер, – что была клептоманкой.
Билли сияет.
– Да. Они дружно сглотнули, все трое, обменялись взглядами и спросили меня, вылечилась ли я. Я ответила: «Да, год назад», и Вивиан Блант заявила: «Что ж, тогда, надеюсь, нам больше не придется об этом беспокоиться». А Эллен Гадлен добавила, что впечатлена моей смелостью и честностью.
И не она одна. Я обнимаю Билли, и наверняка она чувствует взрыв у меня в груди, потому что я просто лопаюсь от гордости.
– Ну, тогда я пойду, – говорит мистер Фолкнер, разглаживая пиджак. – У меня сегодня еще встреча с бывшей однокурсницей, и я собирался купить в городе рубашку. Не такую… формальную.
«Попахивает свиданием», – одними губами произносит Билли, и теперь уже мне приходится прятать улыбку.
Прощание выходит довольно сдержанным. Билли до сих пор не знает, как вести себя с отцом. Травмы, накопившиеся за столько лет, оставляют шрамы, которые не так-то быстро заживают. Возможно, они не заживут никогда. Впрочем, один факт того, что он приехал в Ливерпуль, чтобы поддержать ее на этой встрече, очень много для нее значит и показывает, что он хочет снова с ней сблизиться. А еще, что ему необходимо все держать под контролем. Меня охватывает облегчение от того, что Билли не растерялась и не позволила ему взять на себя беседу с ее новым начальством.
Кроме того, мистер Фолкнер предложил оплатить сеансы с психотерапевтом, которого выбрала Билли. Не потому, что она всерьез опасается, что клептомания вернется, а скорее чтобы окончательно закрыть этот вопрос и лучше справиться с тем, что сделал Тристан. Билли хотела отказаться, однако Фолкнер заверил, что деньги за врача будут небольшим авансом той суммы, которую он планирует выжать из Тристана на суде. Если бы это зависело от меня, то мы бы выжали из него кое-что другое. Хотя Билли считает, что деньги ранят его сильнее всего – что такое кровь для человека без сердца?
Правда, она еще не призналась своему старику, что хочет не забрать эти деньги себе, а пожертвовать всю сумму ассоциации, которая помогла ей в прошлом году в Эдинбурге.
Интересно будет на это посмотреть.
Ее отец уезжает на