Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты расскажешь мне сказку?
Можно ли десятилетнему парню еще рассказывать сказки? Я попытался рассказать ему легенду о Хильдебранде, который возвращается домой спустя много-много лет и встречает другого рыцаря. Этого рыцаря зовут Хадубранд, он – сын Хильдебранда, и он не помнит своего отца, как и отец не помнит сына. Он правит теперь этой страной, и он в бешенстве, что чужеземец не приветствует его с должным почтением, на которое вправе рассчитывать правитель. Они сходятся в поединке и бьются, пока оба не выбиваются из сил. Тогда Хильдебранд спрашивает Хадубранда, как его зовут и какого он роду-племени, и говорит ему, что он его отец. Однако Хадубранд не верит ему; он считает, что отец его умер, а Хильдебранда принимает за обманщика. Поединок их продолжается.
– А что дальше?
Старая легенда увлекла Макса, привыкшего к комиксам и к кино, и ему хочется знать, чем все закончилось.
– Хильдебранд, обороняясь от смертельного удара Хадубранда, ударил его мечом и смертельно ранил.
– Ой, как страшно!
– Да, так однажды подумали и певцы, которые сохранили эту легенду. И с тех пор они стали петь иначе, они пели о том, что оба рыцаря узнали друг друга, обнялись и расцеловались.
7
Вот так Макс и стал жить у меня. Поездку в Мюнхен я отменил. В среду, четверг и пятницу я отвозил его на машине в школу, а после занятий забирал домой. На выходные мы вместе поехали сначала на трамвае, потом на электричке, связывающей оба города, а потом вместе прошли пешком десять минут от конечной станции по пешеходному мосту до школы, чтобы Макс мог самостоятельно добираться утром. Мы проехали и по маршруту школа – мое издательство, и в понедельник Макс сам доехал до моей работы, пообедал со мной в столовой и потом в соседнем кабинете делал уроки. В понедельник вечером пришло письмо от Вероники, в котором она сообщала, что вернется через семь недель. Я надеялся, что у Макса за семь недель не пройдет чувство, что он у меня в гостях, и он не начнет относиться к этому как к чему-то само собой разумеющемуся, а значит, будет вести себя примерно.
Какое там. С каждым днем Макс вел себя все живее, своенравнее, требовательнее. Ему больше нравилось делать уроки не в моем кабинете, а в соседней пустовавшей комнате. Ему больше нравилось играть с ребятами, с которыми он познакомился, когда ждал меня перед домом, чем делать уроки. Когда я заканчивал работу, он непременно хотел пойти со мной в бассейн, в кино или в гостиницу: ему очень нравилось сидеть в гостиничных креслах и попивать поданную официантом колу.
Чем беспокойнее он себя вел, тем спокойнее становилась моя жизнь. Желаний у меня оказывалось все меньше. Я меньше работал, и, несмотря на это, все как-то обходилось. Я перестал встречаться с женщинами из «Одиссеи» и прекратил поиски, не искал больше ни теней, ни подобий великих женщин, не искал соблазнов смерти, не тянулся к прекрасным волосам и благоухающим платьям, не хотел встречи со скромной дочерью и ее все понимающей матерью. Я реже выходил из дома и основательнее обжился в своей квартире и на кухне. Макс ложился спать в девять часов, я рассказывал ему сказку, и он засыпал. Я не уходил ужинать в ресторан, не сидел и не ждал, пока подадут еду и принесут счет, а питался дома, потом мыл посуду и еще часа два-три мог заниматься всем, чем хотел.
Таким вот образом я вновь вернулся к истории Карла. Я отправил запрос в жилищное управление, и мне ответили, что в конце тридцатых и в сороковые годы в квартире на первом этаже по адресу: Кляйнмайерштрассе, 38, проживали Карл и Герда Вольф, на втором этаже жили две семьи – Лампе и Биндингеры, а на третьем этаже проживал Рудольф Хагерт. Карл Вольф умер в 1945 году; Герда Вольф в 1952 году переехала в Висбаден. Рудольф Хагерт в 1955 году переселился в дом престарелых и умер там в 1957 году. Герду Вольф я разыскал по телефонному справочнику Висбадена, написал ей письмо, сообщил, почему интересуюсь бывшими жильцами дома номер 38 по Кляйнмайерштрассе, и попросил ее о встрече. Через три дня от нее пришел ответ. Она согласилась со мной встретиться.
Воскресным утром я вместе с Максом отправился в Висбаден. Мы погуляли по городу, проехались на фуникулере, потом прогулялись по виноградникам. Около трех я посадил Макса на скамейку, дал ему книгу, взял с него обещание, что он никуда не отлучится, и в три часа встретился с Гердой Вольф. Ей было лет семьдесят пять, голова седая, но выглядела она очень ухоженной, стройной, двигалась быстро и уверенно. Квартира у нее была небольшая, вся забитая книгами, картинами и орденами. Картины и ордена в небольших рамках были развешены по стенам.
– Это ордена моего отца, – сказала она и показала на фотографию человека в мундире, украшенном орденами.
– Карл Вольф – это ваш отец?
– Да, когда в газетах напечатали, что фюрер ушел из жизни, отец застрелился. Он не выходил из дома, потому что потерял на войне ногу.
Мы сели за стол, она налила мне чаю, предложила кусочек мраморного кекса, который сама испекла. Я еще раз повторил то, о чем написал ей в письме: рассказал об истории Карла, о том, как он вернулся с войны в дом номер 38 по Кляйнмайерштрассе, рассказал о моем предположении, что автор этой истории до войны или во время войны либо жил в этом доме, либо часто там бывал.
– Это все, что вы знаете?
Я кивнул и добавил:
– Я предполагаю также, что автор закончил гимназию, что он никогда не бывал в Сибири и даже не был на фронте. Правда, я не уверен, что это так.
Она с удивлением посмотрела на меня.
– Мне кажется, что если человек сам что-то пережил, то рассказывать он будет об этом с точными деталями. В его рассказе сибирские реки не потекут на юг вместо севера. И военные будут у него говорить не как герои романов или кино, а как простые солдаты. Или не будут? Станет ли писатель в угоду читателям использовать привычные им штампы?
– Рудольф Хагерт был химик и работал в исследовательском отделе фирмы «БАСФ». Кроме того, он был помешан на автомобилях.