– Да уж, – обронил де Нанж. – Не по чину, милейший.
– Что такое? – со сдержанным гневом спросила Камея.
Лейтенант отвел взгляд. При выходе он явно подавил в себе желание хлопнуть дверью. Зато снаружи, бросив Иржи поводья одной из лошадей, он высокомерно бросил:
– Мадемуазель Камея вольна распоряжаться своим оружием. Но рядом с ней тебе не место. Понял, свинопас?
– Я пасу коров, – сказал Иржи, удивленный его озлобленностью.
– Да? Наверное, неплохо получается? Вот и занимайся этим, мальчик. Не вздумай претендовать на большее. Ради своего же блага.
Иржи удивленно промолчал. Вот разбушевался барин! Нет, кто же такая эта Камея?
* * *
Ведя лошадей в поводу, они шли вдоль главной улицы Бистрица, колотили во все ворота, вызывая заспанных, лохматых мужиков.
– Костры! Живо разводите костры! – кричал де Нанж.
– А что такое, ваша милость? Заморозок, что ли?
– Какой там заморозок, болван! Ящеры идут.
– Свят, свят…
Скоро в Бистрице загудел набатный колокол. Заливались псы. На окраинах уже плясали первые языки пламени, туда волокли дрова и охапки соломы. Но не угадали. Беда пришла не с поля, а со стороны Быстрянки. Часу во втором ночи на берегу страшно затрещали кусты. Послышалось шумное сопение. Над ивами, четко выделяясь на фоне светящегося неба, появилась огромная безухая голова.
– По коням! – приказал де Нанж и вскочил в седло.
Выбравшись на береговой откос, чудовище помедлило, осматриваясь, потом грузно двинулось к церкви. Вероятно, именно звук колокола привлек внимание дракона. Подойдя к звоннице, он сунул морду под крышу. Колокол коротко звякнул и будто захлебнулся. На мгновение по всей деревне установилась жуткая тишина. Мужики сдернули шляпы. И вдруг истошно завопила женщина, вновь завизжали, захлебнулись лаем собаки, подали голос козы, куры, коровы и даже кошки.
– Где же солдаты, ваше благородие? – кричал вцепившийся в стремя де Нанжа Фома. – Где, где солдаты?!
Де Нанж хлестнул его плетью.
– Сейчас же запаливай костер, увалень!
Опомнившись, Фома неуклюже побежал вдоль улицы.
А дракон стоял у колокольни и дергал шеей, добычу заглатывал. Стоял совсем близко, как показалось Иржи. Он даже различал красные отблески пламени в глазах чудовища. Еще он видел, как на своем крыльце Иоганн медленно поднимал штуцер, а во дворе подпрыгнул, да так вроде и остался висеть в воздухе Бернгардт. Было похоже, что собака не улетает в небо только потому, что ей мешает цепь.
В шуме переполоха выстрел прозвучал почти неслышно. Но Иоганн не промахнулся. Дракон взревел, дернул уродливыми, непропорционально короткими верхними лапами. Повертев головой, он наклонился и двинулся к дому Иоганна. Через минуту от тяжкого удара рухнула труба, обвалилась крыша, но сруб из столетних лиственниц не рассыпался, выдержал. Его складывал еще дед Иоганна, на совесть складывал.
Из Иоганновых ворот выкатился клубок вздыбленной шерсти. Бренча оборванной цепью, Бернгардт с визгом помчался по деревне. Когда он пробегал мимо школы, во дворе вскрикнула и упала Анхен. Тут Иржи вышел из оцепенения. Рядом с домом Иоганна находился его собственный дом, в котором осталась мать.
Выдернув один из подаренных пистолетов, он взвел курок и поехал вперед. Гвардейская лошадь хрипела, норовила встать на дыбы. Иржи свободной рукой натягивал поводья, колотил ее пятками, рукоятью пистолета, кричал ругательства, кое-как заставляя двигаться в нужном направлении.
Дракон тем временем развалил ветхую избушку Каталины и остановился. Молча, открыв пасть, он следил за приближавшимся всадником.
Лошадь не слушалась узды, вертелась, норовила встать на дыбы. Времени как следует прицелиться не было, поэтому Иржи выстрелил прямо в необъятное брюхо. Вторым пистолетом он воспользоваться не успел, поскольку лошадь окончательно обезумела.
Мелькнули де Нанж, два гвардейца со штуцерами наизготовку, сын кузнеца Ференц с раскаленным бруском железа в клещах, мужики на четвереньках, раздувающие огонь под кучей соломы. Потом земля опрокинулась.
* * *
Если долго не проходить курса реювенации, приходит старость. За тем, как она наступает, можно наблюдать, это любопытно. Признаки просты. Когда голову трудно заставить о чем-то думать – это она, старость. Голова быстро устает мыслить, все время норовя отдаться на милость случайных восприятий. Так же, как и в раннем детстве, обыденные звуки, вполне привычные образы, запахи воспринимаются обостренно и доставляют покойное удовлетворение сами по себе, безо всякой смысловой обработки. Убаюкивающее удовлетворение. Ничего другого от мира уже не требуется, да и мозг с большой легкостью проваливается в дремоту.
– Сударыня, проснитесь!
Промеха открыла глаза. Над ней склонилась Камея.
– С вами все в порядке?
– Ну, с учетом возраста. А что случилось, детка?
– Дракон в деревне!
Камея повернула кресло, в котором сидела стареющая небесница. У окна стоял мрачный капрал Люка.
– Отчаянный малый, – пробасил он, отодвигаясь.
В это время, борясь с лошадью, Иржи приблизился к чудовищу и выстрелил.
– Неплохо, – сказал Люка. – Только надо бы сразу из двух.
– Неплохо бы вашим солдатам заняться делом! – гневно сказала Камея.
– У нас приказ, мадемуазель.
– Давно спорите? – спросила Промеха.
– Давненько, – мрачно сказала Камея.
Капрал промолчал.
– Люка!
– Да, сударыня.
– Я прошу вас нарушить приказ.
В пересеченном шрамом лице капрала что-то дрогнуло.
– У вас восемь ружей, Люка. Один хороший залп, и на вашей совести не будет лишних могил. Кроме того, у вас есть чисто служебное оправдание.
– Какое?
– Вы идете на выручку своему командиру, не так ли? В случае осложнений сошлитесь на меня.
– Я помню, чем вам обязан, мадам, – медленно сказал Люка. – Но двух человек я здесь оставлю. Разрешите идти?
– Удачи!
– Благодарю. Она нам не помешает.
Люка грузно сбежал по лестнице.
– По коням, бездельники!
Бездельники оказались не такими уж и бездельниками, стрелять умели. Дракона они убили, чем и спасли Бистриц. Правда, потом, когда де Нанж уехал, поголовно напились в трактире. Никакая гвардия не устоит, если деревня угощает…
Когда дракон бил в стену Матильда упала и сломала руку. Фридрих начал заикаться. Каталину похоронили честь-честью. Если б могла видеть, осталась бы довольной. А вот Тео собирали по кусочкам. После того, как извлекли из чудовища. Это он звонил в колокола. Поэтому помянули беднягу с особой благодарностью, то есть пили очень старательно, и на могилу не забывали плеснуть.
В Бистрице же после той славной ночки началась новая жизнь. Какая-то другая, не прежняя. Прежнее ощущение привычной безопасности рухнуло. Провожая Иржи в армию, Иоганн сказал:
– Круто все закручивается.
– Что закручивается?
– Да все. Теперь держись.
– До чего ж мне пророчества надоели, – в сердцах сказал Иржи.
Над Бистрицем в это время опять кружилась зубастая тварь. Покрикивала ржавым голосом.
9. Ничья земля
Мартин прислонил Хзюку к скале, хорошо обогреваемой Хассаром.
Впрочем, Хассар уже следовало именовать Эпсом, поскольку Схайссы со всеми своими прелестями остались позади. В такое сразу и поверить-то было трудно. И сверкавший склон был совершенно пуст. И в снегу голубели только цепочка следов, оставленная самим Мартином, да две борозды от ног Хзюки – мало того, что ящер вконец ослабел, он еще изрядно захмелел, пришлось волочить доблестного офсамаша племени Сив от самого перевала. Но кроме этих отметин никаких признаков так называемой разумной жизни вокруг не наблюдалось. Бывает же так.
– Хог, – сказал Мартин. – Хугиссу!
С большим усилием он встал, разогнул спину, подошел к обрыву. Ноги противно дрожали, поясница болела, а голова кружилась. Пришлось опять сесть, самочувствие оставляло желать лучшего. Зато внизу все было очень мило, прямо на загляденье.