Читать интересную книгу Новый Мир ( № 5 2006) - Новый Мир Новый Мир

И. Д.: Значит, говорить о террористическом альянсе Чечни и Дагестана нет оснований?

С. М.: Как я уже сказал, но повторю еще раз, поскольку это важно: действия чеченских террористов диктуются в первую очередь противостоянием федеральной власти, в меньшей степени — республиканской. Дагестанский же терроризм нацелен в первую очередь на Махачкалу, но Москве ни в коей мере не следует этим обольщаться, потому что если в Чечне идет борьба за сохранение своих „мятежных островков”, то в Дагестане планируется исламский мегапроект. Тем не менее, учитывая разную мотивацию и разный уровень идейно-политической подготовки террористов, их разную, если угодно, пассионарность, у власти еще сохраняется шанс преломить ситуацию, сыграв на противоречиях организаторов „великих потрясений””.

Михаил Румер-Зараев. Anno Domini — лето Господне. Ярославский дневник. — “Дружба народов”, 2006, № 1.

“И хор в районном Доме культуры есть, и народный театр, и всякие ансамбли, и своя юная звезда Светлана Государева, исполняющая русские народные песни „Жила я у Миши”, „Ой, да никто ж меня не любит”, „Хорошо овес зелененький жать”. Государева — еще школьница, но ее уж и в области знают, недавно губернатор принимал. А в школе, где Светлана учится и свои песни распевает, недавно проводилась профилактика терроризма. В коридоры были подложены две черные сумки. Ребята их обнаружили и сообщили о находках классному руководителю и завхозу. После чего были даны три коротких звонка — сигнал эвакуации. Все эвакуировались за шесть минут. Такие учения проводятся раз в квартал. Враг в Любимском районе не пройдет. <…>

На наших глазах развернулась в кабинете директора многозначительная сцена: только что родившая бухгалтерша просит поскорее взять ее после декретного отпуска на работу, а главбух сомневается — какая ж работа, когда дома младенец новорожденный, хотя и закон на стороне молодой матери. Но она убеждает, просит, с ребенком будет муж, он все равно безработный, а семье молодой так ее зарплата нужна… Велика ли зарплата, тихонько спросил я у директора. Оказалось — восемь тысяч. Господи, как все переменилось, сместилось: здоровый молодой мужик вынужден сидеть дома с младенцем, а кормящая мать рвется работать, чтобы обеспечить семью. <…>

Интересно было посмотреть хронику преступлений, которую систематически публикует районка. <…> Взламывают пустующие зимой дачи в нежилых деревнях и уносят что ни попадя. А в деревне Вахромейка женщина уехала в город, оставив под замком двух малышей — семилетнего и годовалого. Дети несколько дней питались хлебом и молоком, а потом начали голодать. Соседи доставили их в больницу в тяжелом состоянии, мать же, вернувшись, устроила в больнице скандал. В селе Воскресенском покончил с собой 72-летний крестьянин. К смерти, как потом выяснилось, готовился заранее — заготовил гроб, крест — и наложил на себя руки. <…>

Что, собственно, происходит в районе? А то-то и оно, что ничего. Никаких радикальных перемен за пятнадцать лет, что я не был здесь, не произошло. Просто все стало хуже, беднее. Те же колхозы, что дышат на ладан, проживая остатки накопленного в советские времена. И вечная мечта, вечная надежда на кого-то, кто придет и поможет, „приедет и рассудит”, — на богатого инвестора, на умного соседа, на иностранного фирмача. Ну, создадут братья Подгорновы образцовый молочный комплекс на тысячу коров на базе „Красного Октября” — будет, куда экскурсии водить, на кого равняться, кому завидовать, а остальные хозяйства, находящиеся на разных стадиях приближения к тому, во что превратился колхоз „Рассвет”? С ними-то что делать? Опять гадать о сроках превращения района в пустыню? Я теперь стал осторожнее в прогнозах”.

А в 12-м номере “Звезды” за прошлый год опубликована и грустная “семейная” повесть живущего в Германии Михаила Румера-Зараева.

Сергей Гандлевский. “Безумных лет угасшее веселье…”. Александр Сопровский. Письма к Сергею Гандлевскому. Публикация и примечания Сергея Гандлевского. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 12.

“Александр Сопровский, несмотря на свою редкостную безбытность, богемность и очевидную безалаберность, наделен был мировоззренческим порядком, укладом и здравостью — чуть ли не аристократическими и довольно диковинными в наше демократическое и амикошонское время. Ему было органично присуще очень классическое, почти классицистическое чувство уместности и стиля (штиля). Лирике, обращенной к миру, следовало, по строгим понятиям моего товарища, быть серьезной и торжественной, исполненной достоинства; шутке, рассчитанной на самый узкий круг, пристал казарменный смак; дружеское письмо должно было отвечать требованиям занимательности, сердечности, умной игры, веселости и т. д. Попросту говоря, Сопровский был разносторонен, как мало кто из литераторов-современников. И при первом прочтении всего, написанного им, кому-то может и не повериться, что приподнятого звучания лирика, глубокомыслие и пафос работы о „Книге Иова” и не всегда удобопечатаемый „балаган” писем ко мне (не знаю, как к другим адресатам) вышли из-под одного пера. По нынешним культурным понятиям — довольно архаичная и слишком строгая иерархия. Но по ней трижды затоскуешь над какой-нибудь сегодняшней похмельно-развязной газетной писаниной или строфами с претензией на лиризм, но в действительности сложенными с ощутимой нагловато-заискивающей ужимкой конферансье” (Сергей Гандлевский).

Ниже — фрагмент письма Александра Сопровского с комментариями С. Г.

“ 12.VI.1978. Из Москвы на Мангышлак1.

<…> Тебе теперь, должно быть, важен комфортабельный уют верхом на раззадорившейся невесте, нежели нелицеприятная мужская беседа за четыре рубля двенадцать копеек (включая стоимость посуды)2? Но забудь и мечтать об этом. Конечно, в пустыне тебе должно сниться женское постоянство; но вспомни, набравшись мужества (так советует тебе кореш), что и весь мир — пустыня, полная миражей эротизма, с оазисами мужской дружбы, в которых только и дает напиться путнику духа злой погонщик верблюдов — судьба.

Как у тебя дела со стихами? Если ты еще не придумал рифму ишак — Мангышлак, то уж и не старайся; рифмуй себе спокойно дромадер — дебаркадер; или, если имеешь дело с аквалангистами, то компрессор — по рельсам (вариант — по шпалам).

Коротко о себе. По-прежнему учусь на историка, и не без успеха3. Нахватываюсь по части надуманных исторических параллелей4, дабы уж точно знать, каким Макаром это все ниспровергнуть5. Но вот что меня сильно смущает: ведь если Антиох Селевкид воевал с Птоломеем Эвергетом, то, напротив, Птоломей Младший воевал с Антиохом Епифаном. Сам видишь: так мы не построим. Ясно пока лишь только одно: если надо, то следует в нужное время добиться требуемого соотношения сил в нужном месте. Альтернативой этому может быть лишь призрак нейтронной смерти6.

Так что зря ты мне все твердишь: Бердяев, Бердяев… Исаич7 — вот наш Бердяев.

Ну, пока. Если, облизываясь при мысли о закуси, которую выставит тебе под свадебную портвягу еврейская родня8, — ты все же улучишь секунду-другую для недоуменного воспоминания о бывших товарищах, то вот тебе справка <…> Не смею больше задерживать9. А. Сопровский ”.

Комментарии С. Гандлевского (нумерация моя. — П. К. ):

“<…> 1. В это время я был в качестве рабочего в геологической экспедиции в Казахстане на полуострове Мангышлак.

2. Цена водки.

3. На историческом факультете МГУ Сопровский учился почти на одни пятерки, был старостой группы, пока не попал в поле зрения „куратора” из госбезопасности. Тогда пошел уже совсем другой разговор.

4. Шутливый выпад в адрес уникальной эрудиции <Алексея> Цветкова.

5. Очень любя стихи Цветкова, Сопровский недолюбливал некоторые цветковские образы за их перегруженность, на Сашин вкус, историческими аллюзиями. Желание сравняться с Цветковым в исторической учености, чтобы иметь право критиковать его с позиции силы, — это очень по-сопровски. С похожей целью Сопровский позже штудировал Гегеля, Маркса и Ленина.

6. Довольно гремучая смесь стилей.

7. Александр Исаевич Солженицын <…>”.

Е. В. Тарле и К. И. Чуковский. Переписка. Вступительная статья, подготовка текста и комментарии Е. Н. Никитина. — “Вопросы истории”, 2006, № 1.

Сохранилось одно письмо Чуковского и 14 — академика. Четверть века пролегает между первым и последним письмом.