Ее бесстрастное лицо со знаменитым шрамом было обращено к колючей ограде, за которой вот-вот должна была показаться клетка подъемника.
* * *
Клетка была полна мужчин и женщин, они пели странную протяжную мелодию. Христиане возносили молитву Христосу, идя навстречу своей ужасной смерти, и это пение терялось среди восклицаний и шума трибун, вызывая то здесь, то там лишь взрывы смеха.
С пересохшим ртом возница напряженно искала силуэт Алии среди жалкой кучки людей за решеткой. Служащие бестиария в форме, отделанной леопардовыми шкурами, подняли одну из боковых стенок клетки. Прижимаясь друг к другу, как животные в стаде, ослепленные светом, оглушенные дикими воплями несущимися со всех сторон, христиане ступили на песок, который должен был вскоре пропитаться их кровью. Те, кого наставляли прощать, быть милосердными и ласковыми, лицом к лицу столкнулись с нечеловеческой радостью своих мучителей, тысяча которых собралась под велумом.
Еще какое-то время Металла нетерпеливо искала среди них прекрасную Алию. И вдруг, в одно мгновение, с ослепительной молниеносностью, вознице открылось, что Рим, цирк, лошади, оружие, смерть или жизнь, которую надо было отвоевать на арене, — во всем этом в действительности нет и не было для нее смысла. Пока Алия была около нее, пока она слышала, как та пела, расставляя в вазе цветы, собранные в саду, пока она чувствовала тепло ее тела, лежащего рядом в кровати, пока встречала, возвращаясь из амфитеатра, улыбающуюся ей молодую девушку, Металла продолжала жить, и жить той жизнью, которую уготовил ей Менезий, с ее дорогостоящими лошадьми, с колесницами, сделанными из редких пород деревьев, и с трупами всех тех, кого она пронзала своим копьем; в глазах Города — короля мира, для которого цирк был всем, она была королевой цирка.
Но как только у нее отняли Алию, от всего этого осталась лишь одна оболочка, а грандиозное действо, разворачивающееся вокруг нее, превратилось в бессмысленный маскарад.
Христиане все еще стояли группкой, взявшись за руки, и тихо пели, и Металле с неоспоримой очевидностью стало ясно, что, обреченные на близкую смерть, они одни — живые в этом амфитеатре, в то время как тысячи мужчин и женщин, бесновавшихся на трибунах, — лишь пустые оболочки, не несущие в себе ничего от настоящей жизни.
Этот новый амфитеатр превратится в руины, бестиарии замрут в безмолвии, конюшни станут пустынными, гладиаторы, боровшиеся друг с другом, обратятся в привидения, а ветер унесет голос жестокого народа.
Слова Сертория, произносимые им во время тайных собраний в катакомбах и повторяющие слова Того, кто погиб на кресте между двумя ворами, были и Правдой и Жизнью; эта же Истина жила в мужчинах и женщинах, которых сейчас должны были сожрать хищники. Эти слова открыли Металле то, что у нее есть душа, о чем она не подозревала раньше. И это открытие было плодом ее любви к Алии и любви, которую Алия питала к ней. Теперь Металла была в этом уверена, потому что в сердце молодой девушки жили слова Христоса, который сам был любовью...
В душе Металлы снова затеплилась надежда, потому что Алии не было среди тех, кто готовился умереть.
* * *
Последних умирающих гладиаторов унесли в сполетарий, дорожка была освобождена для колесниц с возничими. Сначала на ней появились восемь двукопытных упряжек, составленных из галльских рабочих лошадей, которые шли в ряд, волоча за собой бороны, сглаживая окровавленный песок, взрытый ногами сражавшихся. Рабы, шедшие за боронами, следили, чтобы на дорожке не осталось ни одного обломка от доспехов или мечей, которые могли бы поранить лошадей.
Когда они сделали полный круг и арена, приведенная в порядок, казалось, забыла об ужасных сценах, на ней только что разыгравшихся, рабы с лошадьми, запряженными в бороны, исчезли, и появились первые боевые колесницы, оснащенные боковыми горизонтальными лезвиями, они выехали галопом из главного входа; лошади, которых уже несколько дней кормили одним овсом, подняли копытами тучи песка.
Двенадцать упряжек перегоняли друг друга. Мерились силой, пытались определить решимость и силу противника. Одни нападали, заставляя противников прижиматься к окружавшей дорожку стене, чтобы избежать их грозных лезвий. Лезвия колесниц, возница которых промахивался, бросив дротик, с ужасным скрежетом ломались об ограду. А без них колесничий становился добычей для всех остальных.
Раненные дротиками валились назад от неожиданности и боли и падали на песок, обезумевшие лошади неслись с колесницей без ездока как одержимые и опрокидывали ее на повороте. Рабы бросались к оставшимся без управления упряжкам, к головным их лошадям, или оттаскивали к центру арены раненых возничих, которых они спасали из-под копыт взбесившихся лошадей, рискуя собственной жизнью, так как владельцы выплачивали им за это премию. Ведь подготовка возничего длилась очень долго, отчего стоили они дорого.
С трибун слышались крики радости, смешанные с негодующими возгласами: все зависело от того, какая упряжка выбывала из сражения, а какая, сделав уже несколько кругов, все еще держалась. Нервы зрителей, ожидающих близящуюся легендарную битву карфагенянки с Металлой, были напряжены до предела.
* * *
Металла лежала на массажном столе, в ее покоях, расположенных рядом с подземными конюшнями, стояла тишина. В клепсидре капала вода, вместе с ней истекали тридцать минут, отделяющие возницу от ее последнего сражения. Как всегда, пока она отдыхала перед тем, как выйти в залитый солнцем и возбужденный амфитеатр, чтобы еще раз взглянуть в лицо смерти, окружавшие ее хранили молчание. Орфит, ее слепой массажист, сидел позади стола, так чтобы она его видела; Юния, помогавшая ей мыться и одеваться с тех пор, как пропала Алия, сидела на табурете перед входом в маленькую комнату для омовений.
В определенный срок должна была открыться дверь, и Оцций, уже несколько лет заботившийся о ее упряжке, войдет, чтобы сказать, что пора готовиться. Обычно он в конюшне слышал звук труб и шум арены, доносившиеся через аэрационные колодцы, и хорошо представлял, какого момента достигла дневная программа представления.
Дверь открылась, но это был не Оцций. Это была Иддит, и она пришла рассказать о том, что узнала, обежав с утра один за другим христианские дома города в поисках Алии. Металла, повернув к ней голову, по ее лицу поняла, что она принесла горестную весть.
Она подошла и приблизила морщинистое лицо к лицу своей хозяйки:
— Их арестовали в катакомбах. Ее и множество других людей увезли в тюрьму Друзилию. Я видела ее и то, как сразу приехали повозки, чтобы их всех забрать...
Металла приподнялась и села на столе. Они должны были привезти Алию в амфитеатр. В этот момент дверь снова отворилась, и вошел Серторий.