Читать интересную книгу Война за "Асгард" - Кирилл Бенедиктов

— Сейчас мы немного прокатимся, — сказал он, увидев, что щеки Радостины приятно порозовели, а глаза блестят уже не от слез, а от вызывающего эйфорию напитка. — Ты любишь машины? У меня большая хорошая машина — ты, наверное, такой в жизни не видела.

— Куда мы поедем? — Радостина вопросительно взглянула на доктора. Бокал в ее руке уже опустел, и Танака тут же снова его наполнил.

— Тебе понравится, — уверил он девушку. — Там, в степи, живет один человек. У него есть очень редкий дар — он может видеть скрытую суть вещей. Он поговорит с тобой и скажет — способна ты стать матерью сверхчеловека или же нам нужно искать кого-то еще.

— А… — Радостина отхлебнула еще пива. — А мне можно будет переодеться или я поеду в этом?

Танака улыбнулся. Почти все они задавали этот вопрос — как будто им предстояло отправиться не к степному отшельнику, а на бал-маскарад. И он ответил Радостине так же, как отвечал десяткам девушек до нее:

— Ты сможешь выбрать себе любую одежду. Смотри.

Он дотронулся до вмонтированной в стену панели, и перед ошеломленной Радостиной распахнулся полукруглый, залитый жемчужным светом гардероб. Ничего особенного, разумеется, там не было — в основном стандартного пошива одежки, приобретенные расторопным Кобаяси на рождественских распродажах в Шанхае, но девушке, несколько лет прожившей за Стеной, этот гардероб наверняка представлялся раем, Эльдорадо и Зеркальным Дворцом Альгари в одном лице. Танака бесстрастно наблюдал, как возбужденная эйфопивом Радостина роется в блестящих, переливающихся всеми цветами радуги, искрящихся блестками, похожих на оперение экзотических птиц платьях, перебирает кофточки, рубашки, лосины, не в силах остановиться и сделать окончательный выбор. Счастье, что я не женщина, сдержанно подумал доктор.

Прошло не менее получаса, прежде чем Радостина наконец выложила перед ним свои трофеи — узкие, обтягивающие ноги кожаные брюки с термоузором, остроносые полусапоги и ковбойскую курточку с огромными серебряными звездами. Танака вежливо улыбнулся в знак того, что одобряет ее выбор.

— Где я могу переодеться, господин?

— Здесь. Тебе же не нужно принимать ванну?

Все трэшеры, попадавшие на базу через Радужный Мост, проходили обязательную санитарную обработку, в которую входил двадцатиминутный ионный душ. Танака мельком подумал о том, что Радостина Божурин, возможно, не была такой чистой, как сейчас, уже много лет.

— При вас, господин?

— Именно, — снова улыбнулся доктор. Кобаяси, конечно, понимает толк в девушках, но он может что-нибудь пропустить. Мнемон любит красивые, безупречные тела, без шрамов или больших уродливых родинок. Поэтому, прежде чем везти ему Радостину, ее следует очень тщательно осмотреть.

Она стеснялась. Танака пришлось даже прикрикнуть на нее, прежде чем она стала наконец раздеваться — медленно, стоя вполоборота к доктору, вся пунцовая от стыда. Когда комбинезон упал к ее ногам бесформенной синей тряпкой, Радостина прижала руки к груди и отвернулась к стене.

— Белье лежит в белом ящике справа, — подсказал Танака. Он внимательно разглядывал девушку, пытаясь угадать, понравится она Мнемону или же нет. С точки зрения японца, Радостина была слишком долговязой и неуклюжей, но европеец не нашел бы в ее фигуре никаких изъянов. Танака профессионально прикинул соотношение ног к туловищу и решил, что оно составляет приблизительно сто пять на семьдесят сантиметров. Соблазнительно крутые бедра, крепкие округлые ягодицы, загорелая спина с трогательными бугорками лопаток. — Повернись, — приказал он. — Опусти руки.

Она повиновалась, избегая встречаться с ним взглядом. Шея тонкая, видны просвечивающие сквозь кожу вены. Небольшие тугие груди не рожавшей еще женщины. Плоский живот. Танака перевел взгляд ниже и едва сдержал гримасу отвращения.

— Умеешь пользоваться ультразвуковой бритвой? Прекрасно. Возьми бритву в отделении над ящиком и побрей себе… там. Я отвернусь.

Ожидая, пока Радостина закончит переодеваться, доктор Идзуми Танака думал о том, выбрит ли лобок у рыженькой Анны Стойменовой. И еще о том, что очень скоро он это узнает.

Шестиместная угольно-черная “Амфисбена” доктора Идзуми Танаки скользила над всхолмленной степью, держа курс на юго-восток.

Впереди, сколько мог различить взгляд, волновалось под ветром серо-желтое море травы. Солнце, перевалившее через зенит и медленно катившееся на запад, заливало степь неправдоподобно ярким сиянием, но по левому борту “Амфисбены” тянулась холодная область сумерек. Там лежала тень — мрачная многокилометровая тень Стены.

Танака чувствовал Стену затылком. Ощущение слегка напоминало иррациональный страх человека, стоящего, задрав голову, под Пизанской башней — казалось, что вся эта миллион-нотонная громада в любой момент может рухнуть и похоронить под своими обломками целый мир. Постоянным обитателям “Ас-гарда” не часто приходилось смотреть на Стену снизу вверх, и одна только бесконечная тень, по краю которой скользила “Ам-фисбена”, угнетающе действовала на воображение доктора.

Радостина, напротив, не обращала на Стену никакого внимания — настолько она была поражена “Амфисбеной”. Она юлой вертелась на сиденье, трогала все тумблеры и кнопки, до которых могла дотянуться, включила три обзорных экрана и теперь любовалась степью во всех возможных ракурсах, включая режим “прозрачный пол”. Танака вел вездеход на высоте пятнадцати метров, изредка приподнимаясь повыше, чтобы перевалить через какой-нибудь чересчур крутой курган. Курганов в здешних степях было видимо-невидимо. Раздолье для археолога. Ему приходилось слышать, что по ту сторону Стены древних памятников еще больше — какие-то сумасшедшие ребята из Принстона даже организовали лет десять назад экспедицию в один из северо-западных секторов на поиски древнего, похороненного в толще земли города ариев. Северо-запад уже тогда заслуженно пользовался нехорошей славой: несмотря на солидную охрану, которой располагала экспедиция, домой вернулись то ли два, то ли три человека, и про раскопки на территории изо-лята никто больше не заикался. Но и тут, в безопасной зоне Ближнего периметра, любителям старых костей есть чем поживиться. Да, старые кости в курганах терпеливо ждут, пока их вновь вытащат на свет божий…

Мнемон выстроил себе дом как раз на вершине такого кургана. Он мог поселиться в любом месте земного шара — хоть на Пятой авеню в Нью-Йорке, хоть в индейской деревушке, затерянной среди дождевых лесов Амазонки. Но Мнемон выбрал унылую, ничем не примечательную степь в самом сердце Азии. Правда, в шестидесяти милях от Стены. И от базы “Асгард”.

— А что это за человек, господин Танака? — оторвавшись от экранов, спросила Радостина. Доктор подумал, что она все еще одурманена эйфопивом. Настороженность исчезла, сменившись несколько чрезмерной общительностью. С точки зрения строгой морали, девушку уже несколько раз следовало примерно наказать: она часто забывала говорить, обращаясь к Танаке, “господин”, заговаривала с ним первой и чересчур громко смеялась. Но доктор не собирался учить ее хорошим манерам — вместо него это сделает Мнемон.

— Его имя тебе ничего не скажет, — ответил он, проверяя, не сбились ли настройки альтиметра. — Впрочем, если он сочтет нужным, то представится. Много лет тому назад он был одним из добровольцев, проникших на Землю Спасения…

Он сказал Радостине правду. Не всю, но правду. Мнемон действительно вызвался добровольцем. Он сидел в тюрьме Сен-Жак за вооруженный грабеж и убийство хозяина автосалона в Лионе; поскольку смертная казнь в ЕС относилась к разряду давно забытых мифов, сидеть ему предстояло еще долго, проще говоря, всю жизнь. Как раз в то время Терье и Лесаж набирали смертников для первого десанта в сумеречную зону; по тюрьмам, лагерям за Стеной, а также приютам для безнадежно больных рассылались тысячи желтых и синих листочков, зазывавших тех, кому нечего терять, принять участие в величайшем эксперименте столетия. Мнемон, будучи парнем здоровым и не обремененным богатым воображением, сразу же клюнул на эту удочку, успешно прошел отборочный тур и попал в команду “Землеройки”.

Из сорока “землероек” в живых остались двадцать семь. Не так уж плохо для первых экспериментов, когда никто еще не догадывался о разрушительном воздействии эффекта гравитационного резонанса на человеческий организм. Плохое началось потом — люди, прошедшие сумеречную зону по два, по три, по четыре раза без видимых физических последствий, стали сходить с ума. У некоторых “землероек” при этом обнаруживались экстрасенсорные способности, с которыми они явно не могли совладать.

Мнемон (тогда звавшийся еще Молу Чеко, нелегальный иммигрант с Берега Слоновой Кости) оказался в числе тех тринадцати счастливчиков, которых пощадил “эффект сумеречной зоны”. Во всяком случае, так думали вначале. На его счету было семь проходов туда и обратно, и он считался одним из наиболее эффектных доказательств того, что на Земле Спасения можно жить. На какой-то момент этот неграмотный бандит, наводивший ужас на обитателей лионских окраин, оказался наиболее осведомленным специалистом по сумеречной зоне и лежащему за ней миру, условно называемому Землей Спасения. Двадцать лет назад мало кто из ученых хорошо представлял себе, что это за Земля, где, собственно, она находится и как туда попадают. Молу Чеко вряд ли мог объяснить все это с точки зрения темпоральной физики, но, по крайней мере, он там побывал. Он участвовал во всех сетевых ток-шоу, посвященных Спасению, давал тысячи интервью и консультировал профессоров с мировым именем. Разумеется, он получил свободу — это оговаривалось в контракте. Ему заплатили неплохие деньги и предоставили возможность поселиться в любой точке планеты. Вот тогда-то он и обосновался в здешних краях.