Глава XIV. Пребывание у князя Мамбанги и путешествие на восток к поселению Тангази
Двадцатого сентября, в утро нашего прибытия в новый лагерь у Уэле, состоялась, наконец, моя первая, обоюдно желанная встреча с князем Мамбангой. Рано утром я в сопровождении только Фараг’Аллы и Адатама пошел к переправе во вражеский лагерь, — я говорю во вражеский потому, что Земио и его люди считали Мамбангу враждебным по отношению к правительству, так как он до сих пор держал свою страну закрытой для экспедиций арабов. Окружающие молча поглядывали на нас, и многие считали меня заведомо погибшим человеком. Сам Земио не явился, но скоро послал вслед за мной конвой из дюжины негритянских солдат. После получасового перехода вверх по течению Уэле, в направлении на юго-восток, мы достигли места переправы. Там я спокойно, но категорически запретил солдатам приближаться к реке, потому что, если бы их увидели с той стороны, Мамбанга, из боязни и недоверия, мог бы задержать присылку сюда лодки. Я взобрался на крутой берег реки высотой в несколько метров, откуда увидел на другом берегу сотни туземцев. Среди них Адатам скоро нашел князя, который, узнав нас, спустился к берегу. В лодку я взял с собой, кроме своих слуг, еще только одного посла Земио, уже известного Мамбанге. Оставшихся базингов охватил страх при нашем отъезде; некоторые, вероятно, сомневались в том, что я серьезно решил переправиться на другой берег. Я дал своим слугам кое-какие указания, и спустя десять минут мы высадились на берегу. Сотни людей окружили нас, желая увидеть чудесного человека.
Мамбанга ожидал у самого берега — черты его лица выражали напряженное любопытство. Я протянул ему обе руки, знак доброжелательства, одинаково понимаемый во всех зонах. Молча, рука в руку, мы поднялись по берегу к ближайшим хижинам; толпы народа почтительно расступились перед нами, но тотчас же сомкнулись вокруг нас, как только я и князь сели на скамеечку, которые так красиво изготовляются у мангбатту.
Встреча с Мамбангой
Фотография
Мамбанга был высокий, стройный мужчина, который на первый взгляд отличался более светлой кожей бронзового отлива от своих соплеменников. Небрежная осанка, свойственная неграм высокого роста, особенно знатным, у него подчеркивалась и тем, что он сильно горбил спину, вследствие чего, когда сидел, выдвигал далеко вперед голову. Он был молод, с почти безбородым лицом, в чертах которого выражалась дикая чувственность. Поразительно большие выпуклые глаза дополняли характерные черты его внешности. В остальном он не отличался внешне от своих соплеменников; одежда его была из общепринятого в данной стране материала (из коры), но лучшего сорта, а волосы были зачесаны назад высоким шиньоном, на котором была укреплена булавкой из слоновой кости корзинообразная шляпа.
Несколько знатных лиц и вождей также сели на скамьи, другие сидели на корточках на земле, но большинство стояло вокруг, а многие влезли на термитные холмы и на ближайшие деревья, чтобы лучше меня видеть. Мой переводчик Адатам стоял возле меня. Когда я начал говорить, со всех сторон потребовали тишины, хотя и до этого ничего, кроме легкого шепота, не было слышно. Я велел переводить князю по фразам, что я сердечно рад, что получил возможность прибыть к нему, что я давно бы уже это сделал, если бы не помешали известные ему обстоятельства. Я сожалею, что он сомневался в моем доброжелательном отношении к нему, мы же в моей стране имеем только один язык, одно слово; мы не такие, как «бахара» и «турк». Отказ от моих подарков послужил причиной затяжки моего прибытия. Теперь, когда я убедился в его дружбе и удовлетворен его заверениями в миролюбии абармбо, я сегодня же сдержал свое слово, после того как лагерь Земио расположился у его берега. Я очень рад, что могу видеть князя и устно заверять его в моей дружбе.
Мои слова, переведенные Адатамом, были выслушаны в глубоком молчании. Удовлетворение сказанным мною было всеобщим и нашло свое выражение в громком одобрении, после чего публика была снова призвана к тишине. Мамбанга ответил, что теперь, после того как он меня увидел, чувствует свое сердце облегченным, что люди его успокоились и что женщины тоже перестанут бояться и будут спать спокойно. Долго еще продолжался палавер (беседа) с льстивыми заверениями и красивыми речами, но интерес людей теперь сосредоточился на моей внешности и снаряжении. Наибольшее удивление возбуждал механизм моих ружей и револьвера, также удивлялись моим высоким зашнурованным сапогам и т. п. Тем временем, по моему желанию, живущие вокруг вожди абармбо были извещены о моем прибытии и о моем желании говорить с ними. Некоторые позже пришли, но вели себя робко и выжидающе, будучи не совсем уверены в моих мирных намерениях. Тогда я потребовал от них сообщить своим соплеменникам, что на следующий день переселюсь к Мамбанге, причем внушил им, что, если они действительно мирно настроены, я заставлю Земио в ближайшую же ночь заглушить военные барабаны и вести себя спокойнее.
Князь сказал, что он охотнее всего удержал бы меня у себя. Но с заходом солнца я вернулся в наш лагерь. На обратном пути я велел направить лодку на некоторое расстояние вниз по течению и, радуясь счастливому устранению препятствий, которые в последние дни мешали моему дальнейшему путешествию, спокойно предался созерцанию мощной реки, воды которой быстро текли через незнакомые области в чужие страны и к чужим людям. Я был тем более удовлетворен, что Мамбанга уже сейчас гарантировал мне носильщиков для моего путешествия на восток.
Когда я достиг лагеря и при заходе солнца подошел к моей хижине, люди сильно вытянули шеи, чтобы лучше нас видеть. Они считали нас погибшими. Я рассказал Земио и его близким, как все произошло. Вожди мангбалле, Назима и Бангуза, еще находились здесь поблизости. Конечно, я старался расстаться с ними в добром взаимном согласии, ибо кто мог знать, не придется ли мне в ближайший год снова совершить путешествие на юг через их области. Мамбанга уже выразил желание, чтобы я переселился от Ндорумы к нему на длительное время со всеми своими вещами. Посредством подарков я старался обеспечить себе благосклонность обоих вождей мангбанге; они же, напротив, открыли мне теперь свое желание вступить во владение их страной, занятой абармбо, и просили меня помочь им своим ходатайством перед Мамбангой и абармбо в осуществлении их мнимого права.
В тот вечер мы слышали только единичные удары нугара (барабана) у абармбо. Очевидно, мое посещение Мамбанги и мои мирные заверения стали там скоро известны, и ночь у Уэле прошла впервые без военной тревоги.