Будто целая вечность прошла, прежде чем стрелка прыгнула на ноль.
— Пли! — даже не слишком громко скомандовал Егор, почувствовав сразу огромное облегчение, будто сбросил с плеч тяготивший его многопудовый мешок.
Дымарёв рванул на себя сначала одну рукоятку соленоида стрельбового щитка, потом, с некоторым интервалом — вторую. Где-то в носовом отсеке послышалось приглушённое шипение. Но атомоход при этом ничуть не содрогнулся, не попытался рвануться кверху, как это неизбежно происходило на дизельных лодках. Масса атомной субмарины была столь велика, что потеря торпедного веса нисколько не отразилась на её дифферентовке, не нарушила внешней успокоенности и положения в пространстве. Это был всего лишь как бы небрежный плевок сквозь стиснутые зубы. Лодка продолжала идти заданным курсом, с определенной скоростью, пока Непрядов не дал команду «Право на борт!» — как оказалось очень даже вовремя.
— Шум винтов торпеды! — встревоженно выдал Хуторнов. — Пеленг — сорок слева, дистанция…
«Так, — мгновенно сообразил Егор. — Вот и ответный выстрел Саввушки, хотя и малость запоздавший». Непрядов не сомневался, что его торпеды гораздо раньше устремились к цели. Значит, в реальном бою шансов победить у него было бы намного больше. Естественно, уничтоженная или подбитая лодка выстрелить уже не могла. Тем не менее, Непрядов начал уклоняющийся манёвр, стараясь выжать максимум той скорости из турбин, которую они могли выдать на винт. И лодка во всю прыть своих «лошадиных сил» устремилась прочь от приближавшейся к ней торпеды. Вскоре стало ясно, что скорости их почти уравнялись, однако торпеда, израсходовав запас своей движительной энергии, «сдохнет» гораздо раньше, чем угонится за лодкой. ТВЭЛы в реакторах трудились без устали, а ресурс их был так велик, что не было оснований беспокоиться за потерю до предела развитой скорости движения лодки. Она неслась в океанской бездне подобно разъярённому «нарвалу», распугивая косяки селёдки, и на сотни миль вокруг не было никого, кто бы мог за ней угнаться или хотя бы воспрепятствовать её движению.
— Шумы торпеды прекратились, — сообщил, наконец, Хуторнов, высовывая голову из рубки. И на его сухощавом, вечно хмуром лице проскользнуло даже нечто вроде улыбки.
— Оторвались, Егор Степанович, — подтвердил Колбенев, расслабляясь в кресле всем своим упитанным, крупным телом. На минуту он закрыл глаза, как бы предаваясь безмятежной дрёме.
А Кузьма просто возликовал.
— Ты погляди, командир, — наклонился он к Непрядову, протягивая лист ватмана с обозначенными на нём предварительными расчётами. — По всем статьям выходит, что мы «рубанули» Саввушку нашими торпедами в аккурат по кормовым отсекам.
Однако Непрядов не торопился торжествовать удачу. Он снова подошёл к планшету и начал всматриваться в прочерченные на нём глиссады обоих кораблей, продолжавших маневрировать на глубине.
— Вопрос в том, а так ли уж безусловна наша победа? — ответил Егор Кузьме. — Помнишь, что на этот счёт говаривал старик Макаров в своей приснопамятной «Инструкции для похода и боя»?
— Да мало ли что и когда Степан Осипович говорил, особенно по пьянке, — отмахнулся Кузьма, снова подсовывая Егору свои расчёты. — Вот же данные «торпедного треугольника», сами за себя говорят.
— Вадим Иваныч! — призвал Егор на помощь Обрезкова. — Напряги-ка свою память и выдай нам поточнее эту заповедь. Ты ведь у нас ходячая энциклопедия со времен рижской «системы ниппель».
Колбенев поморщил свой широкий лоб и начал вслух припоминать изречение адмирала, сотворённое в назидание потомкам:
«Победой можно считать лишь уничтожение неприятеля, а потому подбитые суда надо добивать, топя их или заставляя сдаться».
— Вот именно! — подтвердил Егор и по памяти уже сам добавил:
«А победит тот, кто хорошо дерётся, не обращая внимания на свои потери и помня, что у неприятеля этих потерь ещё больше», — и поинтересовался. — Теперь усёк, Кузьма Петрович?
— Да что же мы, на абордаж теперь что ли пойдём? — хорохорился Кузьма. — Холодновато нам наверху-то драться будет. Наружу без тулупчика я даже в гальюн не хожу. Потому как задницу боюсь отморозить.
— Шибко любишь ты её, родимую, — укоризненно сказал на это Колбенев.
— А как же ж? — простецки согласился Кузьма. — Одна ведь она у меня, голубушка. И запасной к ней нету.
— Не волнуйтесь, Кузьма Петрович, я вам из синтетики кое-что подберу, если нужда такая подопрёт, — обнадежил молчавший до этого доктор Целиков. — Возлюбленная «потылица» ваша будет функционировать как настоящая, с тем же напрягом и целенаправленностью.
— Ну да? — делано удивился Кузьма. — И с той же нежной акустикой?..
— Да хоть на мотив «Вернись в Сорренто», — посулил Целиков.
В отсеке зашлись дружным хохотом. Из своей рубки точно ошпаренный выскочил Хуторнов. Он изумлённо глядел на офицеров, не понимая, что происходит.
— Да вы что?! — почти в ужасе завопил он. — Вы же мне лодку демаскируете!
Непрядов и сам еле сдерживался от распиравшего его смеха. Чтобы хоть как-то совладать с возникшей ситуацией, он снова надавил на рычаг ревуна, подавая повторный сигнал тревоги.
Веселье в отсеке тотчас оборвалось. Лодка начала маневрировать для повторной атаки.
«Теперь наверняка победим», — решил Егор. Последний удар он собирался нанести подводной скоростной ракето-торпедой «Шквал», спасения от которой в реальном бою практически не было.
Ближе к вечеру лодка подвсплыла для очередного сеанса радиосвязи. Непрядов доложил в штаб дивизии, что задание выполнено и вслед за этим получил «добро» возвращаться в базу.
Только теперь Егор позволил себе почувствовать усталость, которую прежде гнал от себя всеми усилиями собственной воли. Прошлой ночью, в предчувствии приближавшегося «боя», он совсем не спал. Каждая клеточка его мозга работала на желанную победу. И вот теперь, когда всё кончилось, можно было уже ни о чём не думать, кроме как о стакане чая и нескольких часов сна в своей каюте. А недавние переживания, волнения и тревоги разом хотелось выбросить из головы. Кто там победил, а кто проиграл — теперь всё равно станет известно не ранее, как на штабной разборке учебного поединка двух атомарин. Подведение итогов учения намечалось провести тотчас по возвращении в базу.
Какое-то время Непрядов оставался в центральном на своём рабочем месте — сидел в кресле, откинувшись на упруго-податливую спинку и держа руки на подлокотниках. Вахта шла как ей и положено, своим чередом и не было необходимости во что-то вмешиваться. Потом Непрядов решил всё же спуститься в каюту.