— Так не пора ли…
— С другой стороны, — продолжал Джеферсон, игнорируя замечание, — эксперты доложили, что взрыв у Бакстера скорее всего был несчастным случаем. Они выяснили, что при некоторых исключительных условиях, предвидеть которые было почти невозможно, горючее становится нестабильным. Еще они сообщили, что противоядие уже найдено.
— Любопытно узнать какое.
Джеферсон сделал нетерпеливое движение.
— На мой стол очень редко ложатся серьезные, аргументированные доклады, и по делу Бакстера мне пока такого не прислали. Поэтому я вынужден считать этот инцидент диверсией. Мы слишком часто оказываемся в незавидном положении только потому, что не умеем отличить человеческие ошибки от саботажа. Что там говорить, мы даже не можем разобраться с подозреваемыми. Мы все еще держим восьмерых, взятых на той подземной барахолке. Все они, кстати, марсиане или венериане. Будь моя воля, я бы депортировал их и запретил им повторный въезд, но сделать это нельзя. С точки зрения закона они — земляне, черт их возьми!
— Да, это помеха. — Рейвен наклонился к столу. — Вы хотите сказать, что эта война все еще продолжается?
— Нет. Такого я не говорил. На прошлой неделе она определенно шла на убыль, а сейчас, может, и закончилась. — Джеферсон задумчиво посмотрел на собеседника. — Позавчера Герати изволил сообщить мне, что наши невзгоды закончились. С тех пор докладов о новых инцидентах не поступало. Я не вполне представляю, что и как вы сделали, но результат налицо, раз сам Герати говорит так.
— Вы слышали что-нибудь о человеке по имени Торстерн?
— Да. — Джеферсон тяжело завозился в кресле. — Наши детективы давно следили за Волленкоттом, которого считали вождем венерианских сепаратистов. В конце концов, два агента прислали рапорты о том, что подлинным мотором организации является этот самый Торстерн, хотя собрать убедительные доказательства они не смогли. Ему, кажется, все сходит с рук — недаром его окружает целая армия юристов.
— Это все?
— Нет, — нехотя продолжил Джеферсон. — Герати сообщил, что Торстерн пытался с ним торговаться.
— Вот как? Есть какие-нибудь подробности?
— Герати заявил Торстерну, что сомневается в его добрых намерениях, а также в том, что Торстерн действительно тот, за кого себя выдает. То есть, что он именно тот человек, который смог бы укротить венерианских экстремистов. Торстерн обещал ему это доказать.
— Как?
— Убрав Волленкотта — ни больше ни меньше! — Джеферсон щелкнул пальцами. Помолчав, он вздохнул и продолжил: — Это было позавчера. Сегодня утром с Венеры пришло сообщение о том, что Волленкотт выпал из антиграва, и это падение сильно подорвало его здоровье.
— Уф! — Рейвен живо представил себе — глухой удар и переломанные кости. — Недурной способ уволить верного слугу, не правда ли?
— Лучше не говорить такое публично, скажут — клевета.
— Могу поклеветать еще. Член Мирового Совета Джилхист, например. Его можно с чистой совестью назвать предателем.
— С чего вы это взяли? — Выражение лица Джеферсона стало настороженным.
— Он — та самая ложка дегтя в бочке меда. Имя сообщил мне сам Торстерн, не ведая, что выдает предателя. — Рейвен на миг задумался и добавил: — Не знаю, как этот Джилхист выглядит, но на той достопамятной встрече я разве что не обнюхал мозги Членов Совета и крысиного запаха не учуял.
— Джилхиста там не было. — Джеферсон сделал пометку на бланке. — По болезни или срочным делам отсутствовали четверо Советников. В том числе Джилхист. Он вернулся через несколько минут после вашего ухода.
— Его срочное дело заключалось в том, чтобы наставить на меня указующий перст, — заметил Рейвен. — Что вы сделаете с ним теперь?
— Ничего. Я ничего не могу сделать на основании ваших слов. Разве что — передать эту информацию Герати, и отныне ему и Всемирному Совету покой будет только сниться. Одно дело сообщить факт, другое — доказать его.
— Пожалуй, вы правы. Между прочим, не так уж важно, что они с ним сделают. Пусть хоть награждают орденом за предательство. Это все мелочи, пыль. Реальную ценность в этом мире имеют совсем мало вещей. — Рейвен встал и направился к двери, но задержался у нее, положив руку на дверную панель. — Вот еще что… Сейчас это не имеет особого значения, но скоро впрямую коснется нас обоих. Я хочу сказать, что Торстерн — нормальный человек, Герати — тоже. Мы с вами — нет.
— И что из этого? — с трудом выговорил Джеферсон.
— Есть люди, чья натура не выносит, чтобы поражение осталось не отомщенным. Люди без сердца, которые сидят в антиграве и смотрят, как летит вниз верный соратник. А есть люди, которые здорово испугаются, если их как следует накачать. Вот бич этого мира — страх! — Он твердым взглядом посмотрел на Джеферсона, зрачки его расширились, радужная оболочка засветилась. — Знаете, что заставляет людей так бояться?
— Смерть? — замогильным тоном предположил Джеферсон.
— Нет, другие люди, — возразил Рейвен. — Запомните это. Потому что Герати сообщает вам только малую толику и тщательно скрывает остальное!
Что именно Рейвен имел в виду, Джеферсона не интересовало. Он понял, ибо давно привык к недомолвкам и прочим ухищрениям обычных людей. Когда им нечего было скрывать, они приходили говорить с ним с глазу на глаз, когда скрывать было что, писали или звонили. Чаще случалось второе.
Когда Рейвен вышел, Джеферсон вспомнил, что Герати всегда предпочитал общаться по телефону.
Обшарпанная маленькая контора, расположенная на четыре марша вверх по грязной и стертой лестнице, служила обиталищем Самуила Глаустрауба, рудиментарного гипнотизера, едва ли способного загипнотизировать даже воробья. Кто-то из его предков был мутантом, чей талант, сильно ослабленный, проявился через несколько поколений. От других предков он унаследовал ум юриста и хорошо подвешенный язык и эти качества ценил гораздо выше трюков любого «дефективного».
Войдя в контору, Рейвен облокотился о запачканную чернилами стойку.
— Привет, Сэм, — поздоровался он.
Глаустрауб взглянул на него темными глазами, раздраженно блеснувшими из-под очков в роговой оправе.
— Я знаю вас?
— Вряд ли.
— О, а мне показалось… — Отодвинув в сторону какие-то документы, Глаустрауб встал из-за стола и оценивающе оглядел гостя. Где-то глубоко внутри пульсировала мысль: «Тогда почему он назвал меня Сэмом? Что за фамильярность!»
— Простите, — сказал Рейвен. — Я не хотел вас обидеть.
— А, телепат? — произнес мистер Глаустрауб, обнажив крупные желтые зубы. Он смущенно разгладил мешковатые брюки. — Ну мне-то беспокоиться не о чем. К счастью, совесть моя чиста.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});