«Прогресс и развитие, ты, слепой болван! Это вы хотели бы до скончанья времен держать этот мир спеленатым в колыбели…» Вот и все, что сумел выкрикнуть Аморн прежде, чем его остановили. Воля Кергорна, подкрепленная силой всех старших чародеев, обрушилась на разум Аморна точно увесистый молот… и не хуже кляпа запечатала ему рот.
И тогда Кергорн произнес приговор:
«Аморн, нет смысла отрицать содеянное тобой. Твои отступнические идеи несут опасность всему миру, а посему тебя нельзя оставлять в живых. — Архимаг перевел дыхание. — Волею старших чародеев ты умрешь. Завтра на рассвете тебя казнят той казнью, которую мы изберем. Надеюсь, что ты и твои последователи проведете ваши последние часы в размышлении о собственных ошибках».
Отогнав воспоминание об этих словах, Аморн вынудил себя вернуться в настоящее. Затуманенным взором он обвел свою темницу, и рука, сжимавшая кубок, задрожала. Последние слова приговора прозвучали более чем недвусмысленно. Если кто-то из сторонников казненного отступника решит продолжать дело своего вожака, его ждет та же участь. Хорошо еще, что все прочие не знали, кто такой на самом деле Аморн… и что ни они, ни сам Кергорн понятия не имели о его конечной цели. Одна лишь Авеола знала все его тайны и потому до сих пор поддерживала его, верила ему, любила его. О, как хотелось Аморну увидеться с ней — в последний раз! Кергорн уже перекрыл мысленную связь Аморна с соратниками, но наверняка ведь даже архимаг не лишит приговоренного к смерти возможности проститься с возлюбленной? Аморн ждал, изнывая от тоски, — и все же когда Авеола наконец пришла, она появилась в комнате прежде, чем успел учуять ее приближение.
Авеола была чародейкой, искушенной в скрытности, и пришла она так бесшумно, что Аморн даже не различил на лестнице звука ее шагов. Просто вдруг, словно сам по себе, сухо клацнул засов, дверь открылась, и зеленая занавеска тяжело покачнулась, подхваченная сквозняком. И вот Авеола, проскользнув мимо занавески, уже очутилась в комнате — легконогая и гибкая, точно кошка, бледная и безмолвная, точно призрак. Всего лишь одно мгновение, показавшееся обоим вечностью, они смотрели друг на друга поверх стола с остатками ужина, а потом Аморн вскочил, и вот они уже сжимают друг друга в объятиях.
Они так и замерли, не говоря ни слова, так тесно прильнув друг к другу, словно хотели слиться в единое целое — и все же при этом их разумы не соприкасались. Как же мы похожи, подумал Аморн. Что угодно — только не излить свою боль на другого. Воистину мы стали близки не только телесно, но и духовно. Ему не нужны были слова, чтобы упиваться силой обнимавших его тонких рук, ароматом ее волос, шелковистой прохладой кожи, тут и там отмеченной бледными рубцами боевых шрамов.
Они долго стояли так, упиваясь друг другом, запечатлевая в памяти дорогие черты, а затем, словно по неслышному сигналу, разомкнули объятья. Авеола стремительно отвернулась от него — Аморну показалось, что на ее щеках блеснули слезы, и взглянула в окно, на укрытую сумерками долину. Одна-единственная мысль проскользнула через ее защиту. Таково мое будущее. Одна лишь тьма.
Стоя позади нее, Аморн сражался с нахлынувшими чувствами — и в то же время с гордостью наблюдал, как быстро его возлюбленная овладевает собой. Минуту спустя Авеола вскинула голову, расправила плечи, и когда она вновь повернулась к Аморну, глаза ее были сухи.
— Мне не позволят задержаться надолго, — негромко сказала она. — Какое-то время я думала, что мне вообще не позволят прийти сюда.
Аморн каким-то чудом сумел улыбнуться.
— Когда дело доходит до поединка воли, я готов поставить на тебя все свои сбережения.
— Ты так думаешь? Тогда почему я не могу выиграть самый важный поединок и убедить их сохранить тебе жизнь? — Авеола сжала кулаки. Она едва заметно дрожала, стараясь держать себя в руках. — После этой ночи я тебя больше не увижу.
Хотя она была ростом лишь на пару дюймов ниже Аморна, сейчас она казалась совсем маленькой и хрупкой. У нее отняли удобный и практичный кожаный костюм чародея и взамен обрядили ее в мешковатое белое одеяние из какой-то невесомой и полупрозрачной ткани — одеяние, нисколько не защищавшее от промозглой сырости осенних ночей. На ногах у нее были узенькие туфли без задников — в грязи или на камнях они развалятся в первый же день пути Как видно, такая одежда должна была помешать бегству Авеолы, но безупречная белизна ткани отняла у ее бледного лица последние краски жизни, обратила ее в бесплотный призрак. Длинное просторное одеяние сделало ее похожей на жертву, готовую взойти на алтарь. Аморн полюбил эту женщину с первого взгляда, с первой встречи, но прежде не сознавал, как сильна его любовь, и понял это лишь сейчас, перед самой смертью. Сердце его словно переполнилось теплым нежным светом, заново озарившим все его деяния. Поздно, слишком поздно пожалел он о том, что открыто вступил в схватку с архимагом. Если б не его глупость и гордыня, они с Авеолой могли быть вместе до конца своих дней! Как жалел Аморн, что не может сейчас бежать вместе с ней и укрыться — все равно где, лишь бы там они были вместе и счастливы!
Должно быть, эти чувства отразились на его лице. Он шагнул к Авеоле — и в тот же миг она метнулась к нему с привычным проворством и грацией прирожденного мечника Вновь они слились в объятии, осыпая друг друга жаркими неистовыми поцелуями, в лихорадочной спешке сорвали друг с друга одежду — и их подхватил безудержный поток любви и боли, желания и гнева, страсти и отчаянья.
А потом все кончилось, и они лежали, прильнув друг к другу, на широкой мягкой кушетке, ослабевшие, опустошенные страстью. Твердой от боевых мозолей рукой Авеола провела по лицу Аморна, пальцами нежно очертила каждую его линию, навсегда запечатлевая их в памяти.
— В моем сердце, — прошептала она, — мы всегда будем вместе — вот так.
И они обнимали друг друга, наслаждаясь каждым мигом бесценной близости, покуда за Авеолой не пришли стражники.
Она осталась стойкой до конца — не рыдала, не цеплялась за него, берегла свое достоинство и гордость Аморна перед лицом стражников, которые были прежде ее собратьями по Тайному Совету. Аморн хотел отдать ей свой плащ, чтобы защитить от осенней сырости, но она отказалась наотрез. Только позже той ночью понял он причину отказа: Авеола знала, что теплая одежда пригодится ему самому. Тогда он отдал ей свое кольцо — реликвию его рода, скованную из магического золота. Кольцо сияло и переливалось внутренним пламенем, словно метал был живой. В нем таились могучие силы, подвластные лишь человеку одной с ним крови, так что Авеола не могла воспользоваться кольцом, но Аморну это было безразлично. Ему кольцо больше не понадобится, а у нее останется память о нем — и это самое важное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});