— Это все, что у меня осталось от мамы… от моего прошлого. Если они это заберут, то заберут и меня.
Рука Да Гамы сжала ладонь Майи, и Люсинда поняла, что он влюблен. Это было такое неожиданное открытие, что она чуть не села. Да Гама казался Люсинде очень старым, а Майя такой молодой, но она видела, что его сердце замирает. Он страдает по ней! И она поняла, что он робок и неуверен — он, в его-то возрасте! Люсинда подумала, видит ли Майя это так же ясно, как она сама.
— Мне не нравится роль, которую меня заставляют играть, — он говорил хрипло. — Я делаю все, что могу. Но…
— Мы все должны играть наши роли, Деога. Так говорит моя книга… — Майя кивнула на «Гиту» на пальмовых листьях. — Это песнь самого Бога: играй роль, которую дает тебе Бог, зная, что Он живет в каждом сердце.
Ее лицо было не невинным, а понимающим, лицо человека, который прошел испытания, но не очерствел и не обозлился.
Да Гама не мог выдержать сочувствия в ее спокойном взгляде, который она не отводила, отвернулся, что-то пробормотал, заикаясь, потом пошел прочь.
Несколько мгновений спустя Люсинда села. В двадцати ярдах от них Да Гама рубил кулаком воздух, повернувшись спиной к паланкину. Они слышали, как он ругается.
— В чем дело? — спросила Люсинда.
Майя кивнула на мешочек. Люсинда поняла, что она не так спокойна, как казалась вначале.
— Можно мне посмотреть? — Люсинда взяла мешочек и начала раскрывать.
— Не надо… не сейчас, — спокойствие Майи полностью исчезло. — Нет, не обращай внимания на то, что я говорю. Смотри…
Выражение ее лица поставило Люсинду в тупик. Наконец она развязала узел и частично вынула украшенный драгоценными камнями головной убор, который видела в Вальпой.
— Хватит… достаточно, — Майя взглянула на украшение, потом отвернулась. — Я никогда не видела его на солнечном свете. Пожалуйста, убери его назад.
— При свете лампы оно кажется более роскошным. На солнце оно выглядит…
— Дешевым и фальшивым, — сказала Майя, заканчивая ее мысль. — Дети живут в созданном ими мире. В том, в который они хотят верить. Я больше не буду ребенком. Убирай назад.
Люсинда сделала то, о чем просила Майя.
— Все эти годы, — тихо заговорила Майя, — я верила в фантазию. Что мне на самом деле отдала мама? Фальшивые бриллианты и сломанный меч. Если хиджры хотят это иметь, то пусть забирают. Пусть забирают и меня. Мне теперь все равно, — она посмотрела на Да Гаму, который все еще продолжал в ярости вышагивать из стороны в сторону. — Но я думала, что где-то в этом мире все еще остается… добро.
Она замолчала.
— Ты надеялась на добро, сестра. Как и я… — Люсинда вернула мешочек Майе, затем коснулась ее руки. — Я думаю, что мы были очень глупыми, ты и я.
* * *
Через пару часов после того, как солнце достигло зенита, Да Гама снова заставил всех тронуться в путь. Теперь дорога шла вверх, все время вверх, а солнце палило неумолимо. Тени по-прежнему не было. Носильщики молчали и тяжело дышали.
Солнце спекло мысли Да Гамы. Они булькали и пузырились у него в голове, словно жаркое на огне.
Он уже много миль злился на себя, после того как отдал Майе поддельное украшение. Он не ожидал, что будет чувствовать себя так плохо. Какое-то время он подумывал о том, чтобы вернуться к ней, положить на колени оригинал и ласково сказать, что произошла ошибка.
Медленно вернулась практичность, ум снова заработал. Пока ведь не принесено никакого зла. Она может никогда не заметить разницу. В конце концов, если возникнет необходимость, еще есть время изменить план. И кто знает, что приготовила ей судьба? Зачем евнухам ее головной убор? Почему бы Да Гаме не оставить его у себя?
«Сохранить его», — поправил он себя.
«Да, конечно. Сохранить», — подтвердил его рациональный ум.
Затем, устав от этого самоанализа, Да Гама задумался над тем, что сказал Джеральдо. Как-то все не сходилось.
Да Гама размышлял, не поговорить ли с Люси, но решил, что не сейчас, не когда Майя находится рядом и может подслушать. Но после того как милая молодая Люси оказалась в центре его размышлений, Да Гама по-новому воспринял рассказ Джеральдо. Почему Люси отправила сообщение Патану? Почему Джеральдо решил, что должен его изменить? Почему его так беспокоят эти двое?
Ответы стали медленно появляться в голове Да Гамы. Он развернул лошадь и пристроился рядом с Джеральдо.
— Ты мне соврал, — прорычал Да Гама.
— Что ты имеешь в виду?
Да Гама снизил голос до хриплого шепота.
— Насчет Люси и бурака.
Джеральдо нахмурился.
— Все произошло так, как я сказал.
— Нет. Ты кое-что выпустил. Он ей нравился. Признай это!
— Нравился? — хмыкнул Джеральдо. — Может быть, и так, а может, и нет. Кто в состоянии судить о чувствах женщины?
— Мужчина.
Джеральдо никак не прокомментировал намек.
— И что, если он ей нравился? — спросил он.
— Значит, ты не имел права вмешиваться. Ее чувства — это не твое дело!
— Очевидно, ты считаешь, что они — твое дело, — темные, полные гнева глаза Да Гамы смотрели на сардоническую улыбку Джеральдо. — Она моя кузина. У меня есть долг перед семьей, и я буду исполнять его так, как считаю нужным. Поскольку ты нанят моей семьей, я надеюсь, что ты знаешь свое место и оставишь свое мнение при себе.
«Такой родственник и даром не нужен», — подумал Да Гама и вспомнил, что такая же мысль появлялась у него и в Гоа.
— Знаешь, я тоже кузен. Может, и дальний родственник, но все равно член семьи, — сказал Да Гама вслух.
— Ты никогда не будешь членом моей семьи. Кроме того, у меня есть основания для предпринятых действий, и эти основания у мужчины перевешивают мнение нанятых им лиц.
— Например, какие?
— А что если я ее люблю?
У Да Гамы округлились глаза.
— А что если у меня разрывалось сердце, когда я видел, как Люсинда бросается на грудь какого-то язычника с черной душой? Мужчина может сделать сотню разных вещей в таком случае, и кто станет его винить? За исключением тебя, я имею в виду. Тебя, столь искушенного в любовных делах.
— Ты… — Да Гама прикусил язык и стал тщательно подбирать слова. — Ты ей не подходишь.
— Почему? Потому что я беден? Я не всегда буду беден.
— Потому что ты лжец.
Джеральдо беспечно рассмеялся.
— Не подхожу, потому что я лжец? Клянусь Девой Марией, я всегда считал, что, если закрывать глаза кое на что и скрывать некоторые вещи, брак будет счастливым! — взгляд Джеральдо снова стал острым, и он больше не скрывал гнев — все отражалось у него на лице. — Боже, Да Гама, неужели ты думаешь, что Викторио ей подходит больше?