Читать интересную книгу Почему забыли русских героев? Параллельная история Первой мировой войны - Валерий Евгеньевич Шамбаров

страну не к победе, а к развалу. Да и царь помнил, как навязали ему реформы в октябре 1905 г., какие бедствия это вызвало — хаос, разброд, революционный взрыв. Отставку министров Николай II отклонил. Претензии прогрессистов отверг, высочайшим повелением резко поставил на место обнаглевших купцов и фабрикантов.

Ох как они взвились на дыбы! Угрожали, что в защиту «избранников» поднимется народ, начнутся забастовки. Рябушинский призывал «объявить ультиматум о немедленном принятии программ прогрессивного блока и в случае отказа — приостановить деятельность всех общественных учреждений, обслуживающих армию». Пояснял: «Нам нечего бояться, нам пойдут навстречу в силу необходимости, ибо армии наши бегут перед неприятелем». Но это выглядело слишком уж грязно — ставить ультиматум, что «общественность» оставит войска без оружия. Тут и военные, и свои же рабочие могли против них ополчиться. Ограничились тем, что выработали петицию к царю: «После тяжелых военных поражений все пришли теперь к выводу, что так продолжаться не может, что для достижения нашей победы необходима скорейшая смена существующей власти». Попросили об аудиенции, чтобы вручить обращение. Но государь занял твердую позицию. Принять прогрессистов отказался, 15 сентября подписал указ о роспуске сессии Думы и пригрозил вообще разогнать ее. Оппозиция сразу поджала хвосты. Никаких волнений не случилось, народ за «избранников» не вступился. Первая атака на власть захлебнулась.

Глава 40.

Свенцянский прорыв

На шквалы возмущения по поводу поражений, оголтелую критику командования царь тоже отреагировал решительно. Он принял на себя пост Верховного Главнокомандующего. Вот тут уж переполошились все. Отговаривать государя принялись министры, председатель Думы, великие князья. Доводы приводили разные, но все дружно доказывали, что делать это ни в коем случае нельзя. Николай II остался непреклонен. Заявил: «В такой критический момент верховный вождь армии должен стать во главе ее». Сказал он и другие слова, достойные святого подвижника: «Быть может, для спасения России необходима искупительная жертва. Я буду этой жертвой».

Наместнику на Кавказе Воронцову-Дашкову намекнули, что желательно подать в отставку. Он был уже в преклонных летах и не возражал. Великого князя Николая Николаевича перевели на его место. Он попросил, чтобы с ним отпустили Янушкевича и Данилова, с которыми хорошо сработался. А царь выбрал себе начальником штаба лучшего в то время военачальника, Михаила Васильевича Алексеева. Возглавить Западный фронт был назначен Эверт, сумевший отступить более организованно и с меньшими потерями, чем другие командующие армиями.

В армии смену Верховного Главнокомандующего восприняли спокойно. Солдаты и без того считали царя своим высшим начальником. Но в исторических работах с какой-то стати внедрился штамп — скептически оценивать роль царя на этом посту, будто он стал во главе армии номинальной фигурой, и произошло это в тот момент, когда положение и без него стало выправляться. Но стоит взглянуть на факты непредвзято, и очень легко увидеть — подобные оценки не соответствуют действительности.

В военных делах государь разбирался очень хорошо, имел высшее военное образование. Все полки русской армии он знал наизусть! В мирное время он участвовал в маневрах, разборах учений, в преобразованиях армии, изучал важнейшие документы, программы. Он оставался в чине полковника, который пожаловал ему отец, — но присваивать самому себе генеральские эполеты царь считал неэтичным. Непосредственным руководством войсками и разработкой деталей операций Николай II, конечно же, не занимался. Но это и не входит в компетенцию Верховного Главнокомандующего. Его дело — принимать ключевые решения.

Окружающие нередко не понимали поступков царя, мотивов тех или иных его действий. Но такое непонимание имело под собой очень простую причину — они сами растеряли искренность и чистоту Веры. Государь сумел сохранить ее. Он прямо и непосредственно воспринимал свое призвание Помазанника Божия. Все современники отмечали его колоссальную выдержку и самообладание. Их порой даже принимали за равнодушие к происходящим событиям. Но сам Николай Александрович объяснял: «Если вы видите, что я так спокоен, это потому, что у меня твердая и решительная вера в то, что судьба России, моя судьба и судьба моей семьи в воле Божьей, которая дала мне эту власть. Что бы ни случилось, я вверяюсь воле Его, сознавая, что не могу думать ни о чем другом, кроме как о служении стране, которую Он вверил мне».

То, что монарх становится Верховным Главнокомандующим, было обычным во многих государствах. Но это всегда делалось в предвкушении победных лавров. Николай II взял на себя колоссальное бремя в самый тяжелый момент войны. Нет, ситуация еще не выправлялась! Она оставалась именно критической! Отступая, наши армии изматывали врагов, нанесли им серьезнейшие потери. Но и сами поредели, утратили значительную часть артиллерии и другой боевой техники. А противник отнюдь не собирался останавливаться, подтягивал резервы, готовился к следующим ударам. Фронт удержался, но был рыхлый и ненадежный. Настроения царили неуверенные, «инерция отступления». Уже привыкли: при следующем натиске врагов придется опять катиться назад.

Великий князь Николай Михайлович вспоминал — когда Алексеев в сентябре 1915 г. приехал в Ставку, он «был поражен царящей там неурядицей, растерянностью и унынием. Оба, и Николай Николаевич, и Янушкевич, растерялись от неудач… и не знают, что предпринять». Выдающийся военный историк А. А. Керсновский признавал: «Это было единственным выходом из создавшейся критической обстановки. Верховный Главнокомандующий и его сотрудники не справлялись больше с положением — их надлежало срочно заменить. А за отсутствием в России полководца заменить Верховного мог только Государь». Вера солдат в своего царя была уже не такой, как перед первой русской революцией. Но она еще была. Воины воодушевлялись, проникались важностью момента — сам царь теперь был с ними, на фронте.

Николаю Александровичу было 47 лет. По натуре он был человеком скромным, крайне деликатным, простым в общении с людьми. Очень любил жену и детей, был безупречным семьянином. Чурался помпезности, лести, роскоши, почти не употреблял спиртного. В Ставке у него сложился свой рабочий график. Даже здесь государь не пропускал ни одной церковной службы: Божья помощь, благодарение Господа в любом случае стояли для него на первом месте. В 9 утра он заслушивал доклады Алексеева о положении на фронтах. Между 11 и 13 часами государь принимал министров, иностранных представителей, после обеда работал с письмами и документами.

Алексеева «общественность» тоже невзлюбила. Его имя связывали с поражениями, «позором». Да и вообще, что за полководец, если он не выдумывает «канн», не воодушевляет войска с саблей на коне, не произносит эффектных фраз для будущих школьников? Просто кропотливо руководит огромным фронтовым механизмом. Серенький ремесленник, да и только. Но ведь и война к началу ХХ в. изменилась. Сказывалась массовость армий, размах фронтов, новые виды вооружения… Умело проложить стрелу на карте, а в критический момент самому повести солдат в штыки было уже отнюдь не достаточно. Подобное понимание роли командира осталось на уровне полка, иногда бригады или дивизии. А командующий армией, фронтом, несколькими фронтами должен был учитывать сотни