Поливанов перед думцами объявил собственную бесхозяйственность «спланированной немецкой акцией», прозрачно намекая на некую «немецкую партию» во власти. В правительстве он поставил себя на роль чуть ли не представителя Думы, создал оппозицию против премьер-министра Горемыкина и министра внутренних дел Щербатова.
А у правительства и без того был хлопот полон рот: транспорт, снабжение, хозяйство. Война требовала и денег, каждый день обходился в десятки миллионов. До войны у России было два основных источника бюджета — экспорт зерна и винная монополия. Но Босфор закрылся, и экспорт пресекся. Винная монополия рухнула с введением сухого закона, доходы потекли не в казну, а тайным продавцам спиртного. А зарубежные банкиры кредитов не давали. Американский олигарх Шифф на полную катушку развернул кампанию против «русского антисемитизма». К ней тоже подключилась «общественность». При Думе была создана «Коллегия еврейских общественных деятелей» под руководством А. И. Браудо. Он считался «дипломатическим представителем русского еврейства», поддерживал связь с зарубежными центрами. «Коллегия» организовала «информационное бюро», оно ухитрялось доставать даже секретные военные приказы.
Факты брались любые. Например, в армию попадали евреи из далеко не бедных семей, «подмазывали» кого нужно, оседали писарями в тыловых штабах, работниками складов, санитарами. В свою очередь, помогали пристроиться соплеменникам. Где зацепился один, скапливалось все больше. Были случаи, когда таких тыловиков ловили на революционной агитации. Командование обратило на это внимание. Пошли приказы, требующие поставить евреев в равные условия с другими солдатами, отправлять на передовую. Вот вам и факт: угнетают, преследуют! А в прифронтовой зоне многие евреи сочувствовали Германии и Австрии, предпочитали после войны очутиться в их подданстве. По возможности подыгрывали противнику, был разоблачен ряд шпионов. Когда немцы и австрийцы возвращали селения, евреи доносили, кто из жителей дружески встречал русских, подводя их под расправы.
А великий князь Николай Николаевич, опираясь на такие случаи, круто наломал дров. 28 апреля и 5 мая издал приказы выслать всех евреев из прифронтовых Курляндской и Ковенской губерний. Там, где они остаются, назначать заложников, отвечающих за лояльность своих общин. Впрочем, термин «заложники» был неточным. Их никто не сажал и не казнил. Они давали лишь подписку о невыезде, а в случае каких-либо враждебных акций их должны были (теоретически) арестовать и сослать. Эти приказы не были выполнены. Ведь в мае на восток хлынули беженцы, размещать их было негде, и куда еще евреев девать? Приказы были отменены, и тем, кого успели выслать, разрешили вернуться обратно, хотя бы и за линию фронта. Но отмены распоряжений западные финансисты как будто «не заметили». Раздували по всему миру кампанию возмущения.
В июле министр финансов Барк развел руками перед правительством — пока не будет решен «еврейский вопрос», «западный рынок закрыт, и мы не получим ни копейки». Что ж, правительство пошло на демонстративные уступки. 17 августа 1915 г. совет министров отменил пресловутую «черту оседлости» — хотя она была уже чисто формальной, с ней давно никто не считался. И что дальше? А ничего. Этого шага тоже «не заметили». Вопли насчет «антисемитизма» ничуть не ослабели.
А отечественные либералы в разгар отступления сочли, что настал подходящий момент вообще перехватить власть. Газеты обрушились на правительство с оголтелыми нападками. Министр земледелия Кривошеин констатировал, что пресса заняла «такую позицию, которая не только в монархии — в любой республиканской стране не была бы допущена, особенно в военное время. Сплошная брань, голословное осуждение, возбуждение общественного мнения против власти, распускание сенсационных известий — все это день за днем действует на психику 180-миллионного населения». Ему вторил премьер Горемыкин: «Наши газеты совсем взбесились. Даже в 1905 г. они не позволяли себе таких безобразных выходок, как теперь… Надо покончить с газетным враньем».
Но правительство оказалось не в состоянии это сделать! При реформах 1905–1907 гг. политическая цензура была упразднена, а военная действовала в соответствии с циркулярами, освобождающими «военных цензоров от просмотра печатных произведений в гражданском отношении». Да и сами цензоры были прапорщиками военного времени из студентов, адвокатов, по большей части сочувствовали либералам. А 29 июля открылась сессия Думы — и депутаты хором подключились к шквалу, поднятому прессой. Хватались за любой предлог. Снова вспоминали «еврейский вопрос», «польский вопрос», протестовали против «преследований» униатов, будоражили болезненную для обывателей тему дороговизны.
А главной темой становились военные неудачи. Мешали с грязью командование (обходя стороной популярного у либералов Николая Николаевича). Добавлял истерики военный министр Поливанов. Делал перед думцами и «общественностью» громогласные заявления, что неприятель, «не встречая почти никакого сопротивления», идет на Киев, Петроград и Москву и «трудно надеяться на приостановку победного шествия немцев». Патетически восклицал: «Уповаю на пространства непроходимые, на грязь невылазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси!»
На Кавказе дела обстояли успешно — но нет, доморощенные стратеги доказывали, что именно там победы не нужны. Причем тон задавали грузинские меньшевики Чхеидзе, Церетели и пр. С пеной у рта вопили, что наступление в Закавказье «чересчур опасно», и вообще оно вызвано только «армянскими домогательствами». Им тоже вторил Поливанов, глубокомысленно рассуждал: «В самом деле, куда мы там, с позволения сказать, прем? … Как бы не было катастрофы!»
В целом же сводилось, что поражения — результат «отсталости» России, пороков «царизма». Значит, нужны реформы. В августе либеральные фракции объединились в Прогрессивный блок. В программу напихали все, что можно: обновление всей администрации, освобождение политзаключенных и ссыльных, разрешение нелегальных партий, решение «польского», «еврейского», «финского», «украинского» вопросов. Но главной целью выдвигалось создать «правительство общественного доверия» (оно же «ответственное министерство»), которое было бы подотчетно Думе и состояло из «народных избранников». И уж они-то, в отличие от царского правительства, смогут «организовать сотрудничество всех граждан», приведут страну к победе.
Речь шла не только о персональной смене министров, а о кардинальной ломке политической структуры России. Реформа рушила Самодержавие! Новое правительство формировалось не царем, а Думой, и ею же контролировалось. А для монарха оставлялась чисто представительская функция, как в Англии, — он «царствует, но не правит». 26 августа «Утро России», газета финансовых и промышленных магнатов, даже опубликовала список желательного правительства во главе с председателем Земгора князем Львовым.
А требования «ответственного министерства» посыпались со всех сторон — от прогрессивной фракции Думы, от Московской городской думы, Биржевого общества, Старообрядческого съезда, Московского ВПК, Яхтклуба, Объединенного Дворянства… Правда, за многочисленными вывесками стояли одни и те же фигуры: Гучков, Рябушинский, Коновалов, Львов, Челноков, Терещенко и еще десяток-другой. Они выступали то в статусе депутатов, то предводителей старообрядцев, биржевиков, яхтсменов. С царским правительством «общественность» уже перестала считаться, отовсюду ему кричали «долой», и министры подали коллективное прошение об отставке.
Впоследствии сами либералы и их зарубежные покровители внедрили версию о «гибельном упрямстве» Николая II — дескать, не пошел вовремя на реформы, вот и случилась катастрофа. Разумеется, это грубая подтасовка. В 1917 г. к власти дорвались именно те лица, которые тянулись к ней в 1915 г. Они осуществили те самые реформы, которые предлагали раньше. Но привели