пассивности как не бывало.
— Нет, только не это! — в гневе вскричала Клер. — Что на него нашло? Я не соглашусь! Нет, нет и нет!
Фредерик, бога ради, поезжайте и скажите ему это!
— Поеду, дорогая! И посоветую писать вам такие глупости почаще. Ярость вам к лицу!
Они оба были в домашней одежде. Клер — в красном атласном халате, расшитом цветами. Вырез приоткрывал ее грудь, как раз на том уровне, где начиналась тонкая ночная рубашка из розового шелка. Фредерик уставился на жену, и его алчные, кошачьи глаза затуманились.
— О нет! — простонала она. — Только не теперь, умоляю! Матье вот-вот проснется и будет меня звать! Я хочу сама покормить его кашей!
Клер сама не понимала, почему у нее сдали нервы. Животный страх охватывал ее, стоило только вспомнить содержимое письма.
— Нянька за ним присмотрит. Я достаточно ей плачу! Я не поеду на мельницу ссориться с дорогим тестем, пока не попользуюсь его дочкой!
Молодая женщина набрала в грудь побольше воздуха, закрыла глаза. Она обещала себе гнать отвращение и не поддаваться панике.
Ей казалось, что, подчиняясь Фредерику, она уберегает себя от чего-то еще более страшного. Но что-то в ней внезапно сломалось. Хотелось кричать, царапаться, рыдать. Он схватил ее за запястья, сдернул со стула и с силой толкнул на кровать.
— Нет, нет! Я не могу! — повторяла она.
— Кто знает, может, сегодня я вас наконец обрюхачу! — последовал ироничный ответ.
Распластанная на матрасе, Клер заплакала. Больше она не сопротивлялась. Пока муж стонал от удовольствия, перед глазами у нее танцевали строки письма. Колен Руа решил забрать у нее Матье. Родной отец! Он совершенно не интересовался сыном и вдруг возжелал сам его воспитывать! В течение месяца мальчика следовало перевезти на мельницу — таковы были требования бумажных дел мастера.
Как только Фредерик отодвинулся, она побежала мыться и одеваться.
— Я еду с вами! — сообщила молодая женщина. — Куда — мне все равно! Я заставлю папу передумать, найду нужные слова! У меня не будет своих детей, так что, кроме Матье, мне некого любить, не о ком заботиться!
Супруг, полностью голый, передернул плечами:
— Какая откровенность! Для меня в вашем сердце нет места.
— А могло бы быть! — негодующе воскликнула молодая женщина. — Если бы вы не были так грубы, так подозрительны! Только в конюшне мы друзья. И когда прогуливаемся верхом!
— Я действительно восхищаюсь вашими талантами наездницы и умением лечить моих лошадей. Решено: едем вдвоем на мельницу! Пойду оседлаю Сириуса и Вулкана. Не бойтесь, мэтр Руа не заберет у нас мальчика! Я к нему привязался…
Клер вдруг поняла, что Фредерик задет за живое, и удивилась этому. Он же завернулся простыню и вышел, благо его спальня была напротив, через коридор.
Глава 13. Время слез
Пастушья мельница, 11 октября 1899 года
Бертий подкатила кресло к чугунной кухонной плите. Собирался дождь, и ей, мерзлячке с детства, хотелось быть поближе к потрескивающему огню.
Плотные красные занавески на окнах молодая калека задернула заблаговременно — чтобы не было сквозняков.
Поднеся тонкие, хрупкие руки поближе к греющей поверхности плиты, она тихонько запела:
Бедный моряк вернулся с войны, ту-ду, ту-ду!
Стер башмаки, одежду порвал.
Храбрый моряк, где ты побывал?
Ту-ду, ту-ду!
Эта песенка крутилась у нее в голове уже много месяцев. Бертий мучила совесть, однако даже себе она не желала в этом признаться. В сотый раз она вынула из поясной сумочки, в которой хранила лакричные конфеты и шелковый носовой платок, зачитанное чуть ли не до дыр письмо. Жан отправил его, едва обосновавшись на ферме Шабенов, в Нормандии.
Бертий знала текст наизусть. Жан рассказывал, как спасся после крушения своего судна, и просил Клер не уезжать из отцовского дома, пока он не пришлет второе письмо.
— Другого выхода у меня все равно не было! — прошептала молодая женщина. — Клер уже вышла замуж, причем очень удачно. Гийому удалось выгодно разместить полученные от нее деньги. Капиталы Жиро практически в нашем распоряжении! И потом, какое будущее ее ожидало, выбери она бывшего каторжника? Ведь они даже не смогли бы пожениться! Нет, я поступила правильно. Поздно было что-то менять! Клер была бы во сто крат несчастнее, если бы знала, что Жан жив, а она уже замужем за Фредериком. Она уверена, что он умер, и это к лучшему!
Ни с дядей Коленом, ни с мужем она секретом не поделилась, намереваясь хранить его до конца своих дней. В душе Бертий радовалась такому невероятному везению: почтальон, не упускавший случая с нею полюбезничать, отдал письмо ей в руки. И все же, как ни убеждала она себя в благости своих намерений, смутное чувство вины преследовало молодую мадам Данкур, и грустная песенка вспоминалась сама собой:
Храбрый моряк, где ты побывал?
Оправданий она себе нашла немало. У Бертий была голубая мечта: жить в Ангулеме и держать магазинчик.
Гийом обещал, что скоро она все это получит. Он как раз подыскивал подходящий вариант, с квартирой над магазином. Томясь от безделья, Бертий представляла себя за прилавком резного дерева, и как она будет разговаривать с многочисленной клиентурой. Скрыв таким образом свое увечье, она сможет на равных общаться с красивыми обитательницами буржуазных кварталов. Эта скука, эта тишина долгих месяцев зимы забудутся, как страшный сон! Они будут посещать театр и оперу, а по воскресеньям прогуливаться в садах возле городской ратуши…
— Раймонда! Раймонда! — громко позвала она.
Девочка-подросток с толстыми косами цвета спелых каштанов прибежала из кладовой.
— Мадам звали?
— Иди и скажи мсье, чтобы пришел и пообедал тут, со мной! Эта традиция садиться за стол с рабочими мне не нравится. Надо же и мне хоть с кем-то поговорить! А потом сваришь мне кофе.
Юная служанка выскочила за дверь. Она была в набитых соломой сабо, так что серая дворовая грязь (всю ночь шел дождь) ее вовсе не пугала. Раймонда нарадоваться не могла, что ее взяли служить на мельницу, которая представлялась ей обиталищем зажиточным и уютным.
Бертий терпеть не могла Этьенетту, и эта неприязнь окрепла, когда та, родив сына, стала строить из себя барыню. В конце лета она наняла в прислуги младшую сестру Катрин, память о которой в деревне была еще жива. Девушку ей присоветовала Клер, которая с некоторых пор на мельницу приезжала редко. И если бывшая возлюбленная Фредерика Жиро, умершая от выкидыша, запомнилась односельчанам живостью нрава, бойкостью и общительностью, то Раймонду любили за ее доброту и серьезность. Она окончила начальную школу с хорошими