одних страницах с Торином Дубощитом, а Фродо — с Бродяжником, то свести истории Турина и Берена к «низкому миметическому модусу», характерному для современных романов, вряд ли представлялось возможным.
Ангелы и Евангелие
Все редакции «Сильмариллиона» завершаются повестью об Эарендиле, которая представляет собой еще одну историю побега из Средиземья, причем на сей раз речь идет сразу и о людях, и об эльфах, поскольку Эарендил является потомком и тех, и других. В этой повести Толкин вновь черпает вдохновение в древней мифологии, отказавшись от прежних форм жизнеописания героя. Подобно святому Брендану Эарендил беспрестанно исследует западные моря в надежде отыскать Бессмертные Земли. За время его отсутствия оставшиеся в живых сыновья Феанора нападают на Гавань, где живет народ Эарендила, стремясь заполучить назад Сильмарил, который достался его жене Эльвинг по наследству от ее бабушки Лютиэн. Им не удается добиться желаемого, потому что Эльвинг с Сильмарилом на груди бросается в море. Однако (и здесь мы видим, как мифологическая составляющая снова берет верх) валары превращают ее в птицу, и в этом обличье, по-прежнему с Сильмарилом на груди, она разыскивает корабль своего мужа далеко в море. Благодаря Сильмарилу им удается преодолеть преграды, возведенные валарами: их корабль проходит мимо Зачарованных Островов, через Затененные Моря, и достигает берегов Амана. Там Эарендил бросает якорь и в одиночку отправляется в Благословенные Земли, в Валинор, где его приветствует посланник Манвэ:
«Привет тебе, Эарендил, несущий свет предсолнечный и предлунный! Величье Детей Земных, звезда во тьме, алмаз заката и сиянье рассвета!» (‘the looked for that cometh at unawares, the longed for that cometh beyond hope! …bearer of light before the Sun and Moon… star in the darkness, jewel in the sunset, radiant in the morning!’) («Сильмариллион», глава 24).
За счет библейских оборотов и древних грамматических форм (таких как окончание — eth) это приветствие отчасти напоминает обращение Орла к народу Гондора в «Возвращении короля», когда тот возвещает жителям благую весть: оба текста написаны в стиле псалмов и отличаются явной двусмысленностью. Эта двусмысленность, судя по всему, присутствовала у Толкина с самого начала.
Имя или слово «Эарендель» заинтересовало Толкина еще в 1914 году, когда он впервые обнаружил его в древнеанглийской поэме, которую сегодня принято называть (весьма незатейливо) «Христос I». Там есть такие строки: «Привет тебе, Эарендель, ярчайший из ангелов над Средиземьем, посланный к людям» («Eala earendel…»), однако даже имеющийся контекст не позволяет понять, что означает слово «Эарендель» и является ли оно именем собственным.
Впрочем, Толкин вскоре осознал — и в этом ему, очевидно, помогли источники вроде классического издания этой поэмы и «Тевтонской мифологии» Гримма (как и в случае со Светлыми и Темными эльфами), — что в его распоряжении оказался готовый материал для творческой литературной реконструкции, причем такой, с помощью которого можно было вновь попытаться «сберечь свидетельства». Во-первых, древнеанглийская поэма (если не брать в расчет слово «эарендель») представляет собой перевод известного антифона, который написан на латыни и начинается словами «О Oriens…» («О Восход…»). Этот антифон как на латыни, так и на древнеанглийском наряду с несколькими другими символизирует восклицания патриархов и пророков, пребывающих во аде в ожидании пришествия Христа, Который освободит их, и взывающих к Спасителю о тех, кто «сидит во тьме и тени смертной», или звучит из уст пророка, предрекающего пришествие Спасителя. Антифон «О Oriens» обычно относится к Иоанну Крестителю. В любом случае, что бы ни значило слово «эарендель», оно ассоциируется с людьми, которые преисполнены печали и вглядываются в темноту в надежде на спасение и на проблеск света.
При этом, несмотря на явно библейский контекст, «Эарендель» имеет еще и языческие корни, если предположить, что речь идет про имя собственное. Некто Аурвандиль (древнескандинавский аналог слова «эарендель») фигурирует в «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона в качестве спутника бога Тора. По легенде, Тор и Аурвандиль отправились вместе в путешествие, и когда им пришлось переходить ледяные воды Эливагара, Тор посадил Аурвандиля в корзину, чтобы тот не замерз. Однако Аурвандиль высунул наружу большой палец ноги и отморозил его, поэтому они отломили этот палец и бросили на небо, где он превратился в звезду. Эта аллюзия неизменно озадачивала многих исследователей мифологии, и один из них даже предположил, что раз жену Аурвандиля звали Гроа (to grow по-английски означает «расти»), то сам он, возможно, олицетворял зернышко, потому что в Скандинавии иногда начинали слишком рано сеять, и побеги гибли от мороза. Впрочем, благодаря всем этим историям Толкин, во-первых, мог убедиться в том, что Эарендель/Аурвандиль — это название звезды, а во-вторых, пришел к выводу о том, что само слово было символом надежды и добрых вестей как для язычников, так и для христиан.
Все это позволяет понять, откуда берет свое начало толкиновская история об Эарендиле и почему для вышеупомянутого обращения глашатая был выбран именно стиль библейского псалма. У Толкина вглядываются в темноту не ветхозаветные патриархи и пророки, а обитатели Средиземья, а «свет великий» для них не Христос, сошедший во ад, чтобы сокрушить его и освободить его узников, а Сильмарил, возвещающий, что валары идут на помощь Средиземью. Весь этот антураж действительно больше напоминает не христианство, а, скорее, язычество или как минимум дохристианские времена. Однако если язычникам было известно имя Аурвандиля, которое с лингвистической точки зрения является эквивалентом слова «Эарендель», а оно, в свою очередь, во времена раннего христианства использовалось как символ Христа, не означает ли это, что еще до вочеловечения Христа люди интуитивно предчувствовали приход истинного и предвечного Спасителя?
В своей работе под названием «Просто христианство» К. С. Льюис называет это «светлыми мечтами», имея в виду «те странные истории, встречающиеся почти во всех языческих религиях, в которых рассказывается о каком-то боге, который умирает и снова воскресает». Толкин, скорее всего, не одобрил бы такую формулировку, тем более что он вряд ли планировал смешивать Эарендила или валаров с Илуватаром, то есть Создателем. Однако «Сильмариллион» Толкина заканчивается своего рода молитвой о заступничестве, прощении и спасении, которые должны быть дарованы разрушенному Средиземью извне, равно как и его начало отчетливо ассоциируется с библейскими историями о падении ангелов и грехопадении человека, причем очевидные неполнота и незаконченность этих аллюзий являются явным умыслом автора.
На странице 374 мы уже задавались вопросами о том, не слишком ли это самонадеянно — пытаться пересказать христианскую мифологию на свой лад, и в чем смысл таких попыток, даже если автор привносит в них нечто свое? Логично, что ответ на этот вопрос будет звучать