В ту ночь мы услышали о первом мятеже. Он начался не ко времени — слишком рано. Сначала восстали жители Кента; они устремились в Лондон, призывая герцога Бекингема занять королевский трон. Затем за оружие взялось все графство Суссекс, полагая, что действовать нужно незамедлительно; следом за Суссексом поднялся и Гемпшир. Эти волнения были подобны лесному пожару, когда огонь быстро перескакивает с одного дерева на другое. Томас Хауард, самый верный из полководцев Ричарда, этот новенький, с иголочки, герцог Норфолкский, со своими войсками покинул Лондон по западной дороге и вскоре занял Гилдфорд, успешно подавляя очаги восстания к западу и востоку от столицы и удерживая мятежников в пределах их графств; однако на большее он оказался неспособен и слал королю отчаянные предупреждения о том, что и южные графства готовы подняться под флагом королевы Елизаветы и ее сыновей, принцев, находящихся в Тауэре.
Ричард недаром был закален в боях за власть Йорков; он со своей небольшой армией сразу же направился на юг, заставляя солдат почти без отдыха совершать огромные марш-броски и развивая при этом предельно возможную скорость. Свой временный штаб он устроил в Линкольне, и в каждом графстве объявлял набор в свой отряд, прежде всего, разумеется, там, где его продвижение на юг приветствовали с особой радостью. О предательстве герцога Бекингема ему стало известно, когда из Уэльса прибыли его люди. Они сообщили, что герцог уже на марше, идет на север через уэльские болота, по дороге постоянно пополняя армию, и явно намеревается пересечь Северн поблизости от Глостера или от Тьюксбери, чтобы сразу оказаться в самом сердце Англии. Итак, лучший друг короля Генри Стаффорд тоже оказался предателем и теперь вел свое войско к цели так же гордо, смело и решительно, как действовал когда-то на стороне Ричарда, только теперь выступал против него.
Узнав об измене Бекингема, Ричард побледнел от гнева и крепко стиснул у локтя правую руку, словно уже сжимал в ней меч и хотел лишь, чтобы рука не дрожала, когда он нанесет удар.
— И это человек, у которого есть все основания быть честным по отношению ко мне! — кричал он. — Мой лучший друг как раз и оказался самым отвратительным лжецом! А ведь он имел все, о чем просил. Никогда и ни с кем я не обращался лучше, чем с этим подлым предателем! Предатель, подлый предатель!
Ричард незамедлительно направил своих полномочных представителей в каждое графство и потребовал от жителей соблюдения присяги, а также поддержки — оружием и солдатами. Это был первый и самый мощный кризис за время его недолгого правления. Ричард призывал своих подданных помочь ему, законному монарху; он ждал от них верности — ведь они обещали быть верными не только его покойному брату, но и ему, их новому королю. Тем, кто менее шестнадцати недель назад так радовался восшествию на престол Ричарда Йорка, он заявил: теперь для них настала пора доказать свою преданность, все они должны подчиниться его решению, иначе страна окажется во власти дьявольского союза, созданного предателем Бекингемом, этой ведьмой бывшей королевой Елизаветой и претендентом Генри Тюдором.
Шли проливные дожди; дул сильный северный ветер. Подобная погода была совершенно нехарактерна для сентября, и я подозревала, что тут явно не обошлось без колдовских чар Елизаветы. Моему сыну следовало незамедлительно выйти в море, чтобы прибыть в Англию вовремя: пока число сторонников королевы растет и пока войско Бекингема все еще на марше. Но если уж здесь, на южном побережье Англии, погода была совершенно непригодной для плавания, то страшно было вообразить, что творится у берегов Бретани. Генри должен был приплыть в точно назначенный момент и подхватить знамя из ослабевших рук того, кто победит в первом бою, а затем заставить противника, еще не успевшего оклематься после предыдущей битвы, опять сражаться, но уже с новым врагом. Увы… Я стояла у окна, глядя, как по стеклу безостановочно текут струи воды, как ветер гнет к земле деревья в нашем саду, и отчетливо понимала: Генри не сможет поднять паруса в такую погоду. Этот колдовской ветер с воем несся прямо на юг, ему навстречу, и невозможно было поверить, что в Бретани найдется хоть один шкипер, который осмелится выйти из гавани в открытое море.
На следующий день дождь усилился; уровень воды в реке неуклонно поднимался. Вода уже заливала ступени нашего причала в нижнем конце сада, и команда нашего барка выволокла судно на берег и затащила в сад почти до самого цветника, подальше от бурных вод Темзы; шкипер опасался, что слишком сильное течение может сорвать барк с пристани. Невозможно было представить, чтобы Генри решился выйти в море при такой погоде; и даже если бы ему это удалось, вряд ли он сумел бы переплыть Английский канал и причалить к южному побережью.
Мои многочисленные осведомители, шпионы и прочие участники заговора были просто ошеломлены невероятной свирепостью этих ливней, которые более всего напоминали некое магическое оружие, направленное против нас. Дороги в Лондон стали непроходимыми; было невозможно ни получить, ни послать и самого краткого письма. Из столицы даже в Гилдфорд нельзя было проехать верхом, а по мере того, как вода в реках все больше поднималась, появились вести о наводнениях и затоплениях. Морские приливы были также невероятно высокими; днем и ночью мощный речной поток встречался с мощными приливными волнами в устье Темзы, создавая настоящие водовороты, которые попросту сметали и близлежащие дома, и набережные, и пирсы, и доки. Никто и припомнить не мог такого разгула стихии; никогда еще ливневые дожди, сопровождаемые бешеными ветрами, не продолжались столько дней подряд, никогда еще реки не выходили из берегов по всей Англии одновременно.
А мне даже посоветоваться было не с кем, кроме Господа, да и Его голос я не всегда слышала, словно этот дождь нарочно скрывал от меня Его светлый лик, а ветер уносил прочь Его слова. Вот почему я уже совершенно не сомневалась: дожди и ветер насланы ведьмой! Целыми днями я стояла у окна, наблюдая, как за садовой оградой бешено кипит речная вода, постепенно поднимавшаяся все выше и шаг за шагом захватывавшая территорию нашего сада; вскоре стало казаться, будто даже деревья в саду в ужасе воздевают к небесам свои руки-ветви и взывают о помощи. Когда ко мне подходила какая-нибудь моя фрейлина, или же в дверь осторожно скребся доктор Льюис, или же просил аудиенции кто-то из лондонских заговорщиков, у всех на устах был только один вопрос: что происходит? Словно я могла на него ответить! Словно мне было известно больше, чем им! Словно я умела предсказывать будущее! Ведь и меня сутками преследовало одно и то же: неумолчный стук дождевых капель и вой ветра. Ведь и я с надеждой и ужасом непрерывно смотрела на покрытое клочьями туч небо. Ведь даже о том, что творится и в полумиле от нашего дома, я не имела ни малейшего представления. Хотя там могло быть все, что угодно: убийство, резня, заглушенная потоками льющейся с неба воды, — и никто бы ничего не узнал, никто бы ничего не услышал за ревом ветра, никто бы даже пожара не смог разглядеть сквозь сплошную пелену дождя.