Он выглядел более человечным и примиренным, чем раньше. Он смотрел на Родни или на деревья, а не сквозь них в невообразимую даль. Мудрец перестал думать, ищущущий обрел дорогу. Дух, стремившийся отделить зло от добра, оказался всего лишь человеком, сделавшим все, что в его силах, и когда все решения были приняты, его подхватил водоворот событий.
Теперь Родни верил, что Притви Чанд говорил правду, и что рани не виновна в резне пленников в Кишанпуре. Но кто сможет удержать девана? В этот самый момент он может плести заговор, чтобы свергнуть рани. И если это ему удастся — что тогда? Кэролайн, Робин и миссис Хэтч будут в большей безопасности, пытаясь добраться до Гондвары. Пиру уже где-то на пути к ним. Он поможет им найти дорогу. Там они будут в безопасности, потому что мятеж непременно будет подавлен. Непременно. Непременно. Сэр Гектор вряд ли поверит Кэролайн, если она заявит, что его туземные полки замыслили измену. Будет еще одна резня, и никто не может рассчитывать спастись три раза подряд.
Серебряный гуру сказал, упорно продолжая говорить на хинди:
— Компания потеряет Индию при Гондваре, и это только справедливо. Вы родились в Индии, и вся ваша жизнь, и служба связаны с ней; но вы еще и англичанин, а англичане верят в свободу — для самих себя. Понравилось бы вам, если бы дома, в Англии, вами управляла Индийская компания предприимчивых торговцев?
— Компания не потеряет Индию, — холодно ответил Родни. — И, даже если это случится, неужели вы думаете, что туземцы в состоянии управлять собой и защищать себя сами? Наступит хаос, и начнутся яростные схватки между раджами, жаждущими власти. Теперь я понимаю, почему Рани так хотела, чтобы я командовал ее армией. И кто пострадает от этого больше всего? Простые люди. И потом — не забывайте про Россию!
— Может, и так. Но если страна научилась, как сбросить гнет одной шайки иностранцев, она сможет сделать это и во второй раз. Хватит об этом. Почему вы не скажете мне, где спрятан ваш сын? Вы не доверяете девану? Он под надежным присмотром. Вы знаете, что рани на следующий день велела вынуть ему глаз?
Родни спокойно ответил:
— По сравнению с вами деван — вполне достойный джентльмен. В Англии не так часто появляются предатели, но, — он посмотрел на неожиданно смягчившееся лицо перед собой, — вы — один из самых гнусных за всю ее историю. Вы же англичанин. Как вам только пришло в голову, что мы можем проиграть эту войну, или мятеж, или восстание, или как вы его там называете? Как вы могли такое подумать? Я еще как-то могу понять, что все, что вам довелось пережить, расстроило ваш рассудок, и вы пустились строить козни против собственной страны. Но я не могу понять, с чего вы решили, что мы проиграем, несмотря на весь перевес в силах. Так думают только иностранцы. И не воображайте, что о вас забудут, когда настанет время расплаты. Мы повесим вас в Бховани на вашем собственном дереве, и поколения английских детей будут заучивать ваше имя, как имя самого низкого подонка, какой когда-либо рождался в Англии.
Глаза гуру затуманились и он перевел взгляд с Родни на слепящий желтым блеском склон. Он сказал:
— Вы прятались там, среди кустов акации? Отличная мысль. Там часто устраивают засаду леопарды. В этот раз это был английский леопард, а? Я смотрел в другую сторону, на север, а то бы я вас заметил.
Он перешел на английский, и стоявший за спиной Родни солдат, заслышав непонятную речь, изумленно переступил с ноги на ногу.
— Замечательный вы народ, англичане. Вы допускаете, что англичанин может стать предателем, если он немного не в себе. Но если он думает, что Англия может проиграть войну, он слишком сумасшедший, чтобы быть англичанином. Что ж, вы правы, а я не сумасшедший. В моей стране дети будут заучивать мое имя — имя человека, который в дальних краях бился за их будущее.
— Так как вас зовут? — мрачно спросил Родни. — Хотелось бы мне знать… Впрочем, мы всегда можем справиться в старых списках вашего полка.
— Меня зовут Донегал Шон Шонесси.[122]
Серые глаза вновь смотрели на него, и в них читалась глубокая симпатия. Серые, но не как Северное Море, а как Ирландский пролив. Мрак, окутывавший рассудок Родни, рассеялся. Когда бы он не думал о гуру, его измена пятнала и его, и остальных англичан в Индии своей мерзостью. Но гуру солгал в храме о незаконном провозе оружия, и солгал, когда заявил, что он — англичанин. Родни облегченно вздохнул: во время холеры он увидел истинную миссис Хэтч, а во время поражения — истинного гуру. Это был не предатель, а враг — ирландский паренек, которого голод толкнул взять королевский шиллинг[123] и надеть красный мундир, чтобы подвергнуться порке и покрыться серебром в жарких объятиях Индии. Понадобились мили бесконечных расскаленных дорог и девятнадцать лет под пипалом, чтобы его любовь к свободе полностью созрела и была готова принести плоды.
Прокаженный из Бховани поглядел ему прямо в глаза:
— Вы были младенцем, капитан Сэвидж. Теперь вы повзрослели, и еще повзрослеете. Однажды я сказал рани, что восстание, которое мы замыслили, принесет только разрушение и неутолимую ненависть. Это было во время самой первой встречи, после того, как с востока пришла весть о том, что готовится. Я сказал, что хотя мы и заявляем, что отстаиваем великие идеалы — родину, веру и свободу — на самом деле нами двигают совсем иные мотивы. Ею — зависть, потому что англичане преуспели и принесли мир туда, куда она и ей подобные приносили только войну. Деваном — жажда мести и похоть. Ему нужны женщины, связанные так, чтобы они не могли отвернуть лицо, когда он берет их. Мною — ненависть, ненависть к Англии, а это вовсе не то же самое, что любовь к Ирландии. По-настоящему честным был только купец из Калькутты. Ему нужны были деньги, и он так и говорил… Но о купце вы не знаете?
— Не знал … тогда.
— Понимаю. Мне стало страшно. Я сказал, что наши руки недостаточно чисты. Мы недостаточно велики для того, что задумали. Ни один из нас.
Он вздохнул.
— Тут есть и ваша вина. Вы, англичане, слишком горды, слишком неприступны. Вы мечтаете о том, чтобы ваша страна правила миром. Только случайно, по ошибке, все, что вы сделали для Индии, все эти добрые дела, обернулись против вас. Во время той встречи рани вдруг воскликнула: «И тогда Индия станет свободной, великой, богатой — и единой!» И все отшатнулись от нее. А вы бы поддержали. Это было печальное зрелище. Это и сейчас печальное зрелище. Разрушение и неутолимая ненависть, сказал я. В основном так и будет. Но теперь я знаю, что в некоторых местах, среди некоторых людей родилась та самая любовь, которую я тщетно искал среди множества богов. Тогда я был холоден; теперь я горяч.[124] Любовь существует, самая разная любовь: ваша, мисс Лэнгфорд, сипаев, которые бросились за вами в тюрьму — да, я слышал об этом, жителей Чалисгона. Любовь рани. Бедняжка, она об этом никогда не задумывалась.