— Роан. Пожалуйста. — Лицо Василия было в слезах. Мой куратор шел рядом со мной, держа электрошокер, пока я тащил своего брата, удерживая крепкую хватку на его шее.
— Отпусти меня. Я обещаю, что ничего не расскажу. Я обещаю, Роан.
Мое черное сердце умерло в тренировочном лагере, и мои глаза были сухие как кости.
Я знал, куда мы направляемся, и знал, что умру рядом со своим братом — или сегодня, или завтра, или в любой другой день. Не имело значения. Мы оба были обречены.
В мгновение, когда мы прибыли к яме, мой куратор нажал на курок и отправил огромный поток электричества через мое тело. Мои пальцы непроизвольно сильнее сжались вокруг шеи Василия, и мы упали в трехметровую яму.
Вес моего тела обрушился на ногу Василия, сломав ее в двух местах. Его вопли и крики испугали волков далеко от нашей могилы.
Они оставили нас там на три дня.
Голодные, замерзшие, сбившиеся в кучу для тепла и ловящие снежинки ртом, чтобы получить хоть какую-то жидкость. Василию становилось хуже с каждым днем. Его легкие гремели кашлем от пневмонии.
Даже если бы каким-то чудом я нашел выход, он бы в любом случае умер.
Я сделал единственное, что мог для своего брата.
Я расцеловал его щеки и попробовал его слезы, и мы обнялись на прощание, пообещав найти друг друга в другой жизни.
И затем я свернул ему шею.
После треска его позвоночника появился мой куратор, как будто все это время ждал рядом.
Он вытащил меня, похлопал по спине и повел как героя.
— Фокс! Фокс! Роан! Просыпайся!
Я снова вскочил, втянув огромный глоток кислорода. Мое сердце билось, как будто я тонул, мои глаза были широко раскрыты, когда я осматривал комнату. Зел включила фальшивое солнце в виде прикроватного света.
Я сделал две вещи, которые клялся никогда не делать: уснул голым и спал без солнечного света.
По моей коже ползли мурашки, и я рванул назад, вжимая подушки в изголовье кровати.
Зел вытянула руку, страх и печаль смешались в ее глазах.
Я посмотрел на ее руку и покачал головой.
— Не прикасайся ко мне. Я не могу гарантировать тебе безопасность. — Мой голос был хриплым, как будто я кричал во сне.
Ее рука опустилась, и она схватила простыню, покрывающую мои ноги. Ее грудь сияла теплым блеском от маленького прикроватного света.
Мне нужна была тишина, мне нужно было время. Время, чтобы взять себя в руки.
Я ненавидел то, что Зел видела меня слабым. Видела, какой по-настоящему испорченной была моя голова. Я нахмурился, когда паника сжала мое сердце.
— Я ничего не говорил?
Она никогда не будет доверять мне, находиться рядом с Кларой, если узнает, что я сделал Василию.
Она покачала головой.
— Ты невнятно говорил по-русски. Все что я слышала — это имя твоего брата, но это все.
Сжав руки в кулаки, я заставил свое тело расслабиться. Она не знала худшего — она никогда не узнает, сколько детей я был вынужден убить. Я заберу этот секрет с собой в могилу.
Минуты шли, пока мы оставались на противоположных сторонах кровати. Зел не сказала ни слова, но ее глаза кричали невысказанный вопрос в моем направлении. Каждая часть моего тела хотела подняться, пнуть что-то, драться.
Мои глаза опустились на мое покрытое шрамами туловище. Каждый ожог, каждое наказание глумилось надо мной, и я больше не мог оставаться голым. Я чувствовал себя слишком открытым, слишком уязвимым, слишком слабым.
Темнота. Мне нужна темнота.
Свесив ноги с кровати, я хотел встать, но Зел пробормотала:
— Подожди. Я помогу тебе. — Она подползла ко мне, не обращая внимания на простыню, скрученную у ее ног. — Ляг на живот.
Мое сердце взорвалось.
— Ты думаешь, что можешь прикоснуться ко мне? — я яростно покачал головой. — Этого не случится.
Зел приближалась.
— Ты близок к тому, чтобы сломаться. Позволь мне подтолкнуть тебя. Ложись, Роан. — В ее голосе мешались уговоры и команды.
Я не хотел подчиняться. Я не хотел знать, как много смогу стерпеть, но если она была права, это означало, что я могу быть свободен.
Когда я не сдвинулся, ее лицо исказилось печалью. Ее руки упали к животу в защитном жесте, взгляд устремился внутрь меня. На один безумный, дикий момент, я представил ее вынашивающей моего ребенка. Дарящей мне спасение в форме новой жизни. Гарантирующей мне бессмертие в форме моего собственного создания. Ее голос был едва слышнее шепота:
— Это важно. Тебе нужно сделать это.
Жестокая честность ударила по моей силе воли, и я пробормотал:
— Я разорвал цепь. — Мои глаза искали порванную цепочку, сверкающую на черном покрывале.
Без слов, Зел встала, и голая медленно пошла к краю кровати. Схватив мои брюки, она вытащила из них ремень и подняла его. Он выглядел как змея — змея, которая собирается вонзить клыки в мою плоть и отравить меня до смерти.
Мое дыхание участилось, когда она подошла ко мне.
— Я знаю, что тебе нужно это, но у меня нет силы. Не проси меня сделать это.
Ее лоб был нахмурен, и суровый блеск отражался в ее глазах.
— Ты обещал мне, что Кларе будет безопасно находиться рядом с тобой, но ты почти потерял контроль в своем кабинете. Мне нужно быть уверенной, что этого не случится снова. — Держа ремень двумя руками, она показала мне тугую линую. — Сложи руки вместе.
Сценарии того, как я толкаю ее, ударяю и выбегаю за дверь, заполнили мой мозг. Я не хотел упасть за край. Я не хотел поддаваться ярости и боли условного рефлекса. Я не знал, чего ожидать на другой стороне. Что, если мой разум взорвется — что, если я не смогу справиться?
Что, если я убью ее?
«В один день ты сделаешь это, если не разрушишь свой рефлекс».
Мысль заставила мои руки вытянуться вперед, и я положил свои соединенные запястья на петлю ремня. Без слов, Зел дважды обернула кожу вокруг моих запястий, прежде чем плотно затянуть.
Наклонившись, она очень нежно поцеловала меня в уголок рта.
— Ложись. Сфокусируйся на мне.
Я подчинился. Нерешительно прижал свою грудь к простыням. В мгновение, когда я был в горизонтальном положении со связанными над головой руками, я хотел реветь от ярости. Я ненавидел, что она поставила меня в такую компрометирующую позу. Ненавидел, что снова был в чьей-то милости.
Тихо, Зел взобралась на кровать рядом со мной и перебросила ногу через мое бедро, чтобы оседлать меня. Мягкость ее задницы напротив моей спины была первым шоком для моей системы. Мои руки сжались в привычном побуждении, которое зарождалось во мне.