Влад смотрел на Николаса. Не изменился. Такой же наглый взгляд и проклятый сарказм, с которым тот не расстается даже в такие моменты. Проклятый маньяк. К черту церемонии.
— Никто! Ты — никто, Николас! Для меня! Но, ты все для моей дочери и для ваших детей. Поверь, если бы моя дочь не пошла сама в это пекло ради тебя, я бы палец об палец не ударил, чтобы вытянуть такую тварь как ты, с того света.
Ник усмехнулся, но взгляд остался холодным, отрешенным.
— Я в этом не сомневался. И как ты заметил — мне это было не нужно, Влад.
В этот момент король резким движением впечатал Мокану в стену, схватил за шиворот:
— Не нужно? А что тебе нужно по жизни Николас Мокану? Что тебе нужно? Титулы? Власть? Что? Я дал тебе все! Свою дочь, свой трон! Все! Несмотря на то, что ты трахал мою жену, чуть не убил моего ребенка. Предатель, мать твою! Ты — кость поперек горла! Что же ты за чудовище? Смотрю на тебя и не понимаю, как мы можем быть братьями?!
Ник оттолкнул Влада и пошел на него тяжелой поступью:
— Ты дал мне все? Что ты мне дал? То, что принадлежало мне по праву? То, чего меня лишили? Трон? Да он нахрен мне не нужен? Твоя жена? Она предпочла тебя! Твоя дочь? Я женился на ней и любил как умел! Так как могу. Хотел бы красивее любить, да не получается. Видно не так заточен. Не аристократ все же. Не граф.
— Знаешь, я иногда думаю, что лучше бы она осталась с Вудвортом. Да, черт знает с кем, только не с тобой.
Ник горько усмехнулся:
— Возможно, ты прав. Даже скорей всего ты прав. Только Вудворт за всю свою проклятую, вечную жизнь не дал бы ей столько любви, сколько я давал за одну секунду.
— И боли. Столько боли, что это не выдержит даже самый святой, а она выдержала. Ты ей душу вымотал. Ты убивал ее медленно день за днем, ты замораживал ее сердце. Ты превратил ее в существо, не знающее чести и достоинства, гордости. Она ради тебя…на смерть. А ты…ты, мать твою, что ей дал?
— Сердце, душу…все что было. Все отдал.
— Нет у тебя ни сердца, ни души. Были бы, ты бы не допустил, чтобы она снова страдала.
Ник приблизился к Владу и прошипел ему прямо в лицо:
— А что я твою мать делаю? Что я делаю? Ты хоть что-то видишь между строк? Пытаешься разглядеть? Ты пришел ко мне и спросил? Тебя нахрен найти нельзя было, ты в трауре. И что теперь? Являешься судить, кто и как умеет любить? А как умеешь любить ты? Плакать в подушку, смириться? Опустить руки. А благородный король братства? Равнодушный и хладнокровный. Так ты любишь, да? Не тебе судить.
Они схватили друг друга за шиворот, если бы можно было убить взглядом, оба уже были бы мертвы.
— Я не уничтожаю тех кого люблю. Не причиняю им боль. Ты подумал о ней, когда творил все это. Ты, жестокий сукин сын, ты подумал о ней? Раз ты так сильно ее любишь?
— Только о ней и думал. Каждую гребаную секунду моего ада, каждое мгновение я думал только о ней. А ты спросил, больно ли мне? Кто-то спросил как больно мне? Как я поджариваюсь каждый день, как корчусь в адских муках? Ты спросил? Ты же брат! Ты хоть раз спросил, какого мне? Ты попытался быть братом, а не королем вечно жалеющим себя и распускающим сопли по каждому поводу? Где ты был? Искал правду? Ворошил тлен? Прошлое?
Влад, тяжело дыша, смотрел Нику в глаза, ему хотелось разбить это наглое лицо в кровь, изуродовать, убить его собственными руками.
— Где я был? Читал письма моей жены, как после охренительного траха с тобой она не может тебя забыть. Тебе писала. Да только не отправила ни одно. Вот что я делал. Собирал крошки самоуважения, себя по кусочкам.
Ник разжал пальцы.
— Лина писала мне…?
— Да, дьявол вас обоих раздери, она писала тебе. Все эти годы. Любила тебя, а не меня. И мне тоже больно. Я живой, не каменный. Я все вам простил. Обоим: и тебе, и ей. Но сейчас у меня чувство, что мне вонзили нож в спину снова.
Ник отошел к окну и распахнул его настежь, а потом тихо сказал.
— Если бы любила — то выбрала бы меня. Настоящая любовь не признает фальши и предательства. Сказать «люблю» ничтожно мало. Секс — ничего не значит. Все проходящее и уходящее. Вечна как воздух — верность, преданность, самоотдача. Все это Лина отдала тебе, а не мне. Значит, в ее глазах ты был достойнее меня. Забудь об этих письмах. Похорони вместе с ней. Я в них не верю. Оставь все то, хорошее, что вы дали друг другу.
Влад устало сел в кресло и закрыл лицо руками:
— Какого дьявола ты все это сделал, Ник? Скажи мне. Я имею право знать. Будь честен хоть раз в жизни. Хоть раз скажи правду.
— Зачем? По-моему вам всем понравилось считать меня чудовищем. Не хотелось бы всех разочаровывать.
— На хрен твой сарказм! Засунь его в задницу, Мокану! Правду. Я хочу правду здесь и сейчас. Я хочу понять почему моя дочь там? Хочу понять, какого дьявола я помиловал убийцу своих собратьев, и я надеюсь, у тебя были веские причины. Иначе я выстрелю себе в голову, клянусь.
Ник стал напротив Влада, раздвинув ноги и скрестив руки на груди.
— Я мог бы послать тебя к такой-то матери, но знаешь, мне жаль твой персидский ковер. Асмодей позвал меня еще несколько недель назад. Я получил первое задание — уничтожить охотников. Следующее — уничтожить Черных Львов.
Влад посмотрел на брата, глаза короля сухо блеснули.
— И ты согласился…вот так все просто, да? Предал нас всех? Или это был шанс вернуть все то, что принадлежало по праву?
Ник одним прыжком преодолел расстояние между ними, его глаза горели дьявольским красным огнем, на лице проступила сетка вен, он оскалился:
— Да, мать твою, я струсил. Испугался. Испугался, что Асмодей убьет мою жену, моих детей. Как это происходит с отказниками. И мне было плевать на других. На чужие жизни, семьи, детей. На все плевать. Надо было бы — я бы оставил за собой еще большую гору трупов. Я начал играть в его игры и по его правилам. Ты хочешь знать, что я должен был сделать? Хочешь знать, на что пошел твой трусливый брат и почему? Я расскажу тебе. Не для того чтобы пожалел, или понял, а для того чтобы сказал мне — ты бы смог? Ты, король чтобы сделал ты?
* * *
Когда Ник закончил говорить, Влад был бледнее смерти, он жадно осушил виски из горлышка бутылки и протянул Нику. Тот молча сделал один глоток и, стиснув челюсти, поставил бутылку на стол.
— У меня не было выбора. А ты должен был следить за своей дочерью и не дать ей пойти в это пекло. Она все испортила, понимаешь? Все должно было закончиться, сегодня утром. Она там и Асмодей получил, то что он хотел. Я пойду к нему. Он победил, сукин сын. Он получил нового Палача.