Те, кто прошел испытание жизненным опытом, и познал и добро, и зло, и глубоко размышлял об управлении делами, предложили следующее: «Мы потеряли власть над тем, что творится в Трансоксании, и нам более невозможно удерживать эту область; но мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы не потерять королевства Ирака и Хорасана. Нужно собрать войска, находящиеся в каждом городе и в каждом крае, нужно предпринять всеобщее наступление; Окс нужно превратить в ров; и им нельзя позволить ступить на этот берег реки. "А может быть, Аллах доставит победу или какое-нибудь повеление от себя"»[1025].
Другие сказали: «Мы должны пойти в Газнин и собрать там войска. Если это возможно, мы дадим врагу достойный отпор, если нет, мы можем сделать Индию нашим бастионом против них».
Султан Мухаммед предпочел последний совет /107/ и с целью претворения его в жизнь он продвинулся до самого Балха. Однако его сын Рукн ад-Дин послал к нему Имад аль-Мулька с дарами и подношениями. Имад аль-Мульк был человеком влиятельным и пользовался высоким уважением; и управление делами находилось в его руках. Любовь к своему дому и своей стране заставила его посоветовать султану прибыть к нему. «Поскольку, — сказал он, — если эти люди одержат победу, мы сможем удалиться от них на изрядное расстояние, уйдя в Ирак, где мы сможем собрать армию этой страны и вернуться, чтобы вступить в бой с открытыми глазами и богатым снаряжением».
Но его сын Джелал ад-Дин отверг все эти советы и сказал: «Мое слово таково, что мы должны по возможности собрать все войска вместе и выступить против них. И если у султана не хватает для этого храбрости, пусть он отправляется в Ирак, а войска передаст мне, чтобы я мог пойти к границе, и вступить с ними в бой, и сурово их покарать[1026] —
Помоги,
о богатырь,
пробуди во мне того,
который выступит против смерти и обрушит на нее целые полки.
Когда он что-то задумывает,
он ставит цель перед собой и прогоняет мысли о последствиях.
В своих делах он не слушает никого,
кроме себя,
и не нужно ему иного спутника,
кроме меча[1027] —
чтобы мы были чисты перед Всевышним и перед людьми —
Чтобы оправдаться или получить преимущество,
ибо тот,
кто может оправдаться,
подобен тому,
кто достиг успеха[1028].
Если судьба будет к нам благосклонна, мы сможем ударить клюшкой успеха по мячу наших желаний, а если удача от нас отвернется, мы по крайней мере не станем мишенью для упреков свободных людей и рабов, и не смогут они хлестать нас языками оскорблений, говоря: «Сколько раз они собирали с нас дань и налоги! А когда пришла беда, они бросили нас в пасть разочарования»».
Он повторял эти слова не один раз и ждал позволения своего отца, от /108/ которого никогда не отлучался. Но султан Мухаммед, охваченный страхом и ужасом, не обратил внимания на его искренние слова и сказал:
«Не теряй своей головы из-за короны, ибо ни один король не был рожден матерью с короной на голове».
И по обычаю несчастных он счел мудрый совет своего сына ребячеством и не прислушался к нему, поскольку звезда удачи все еще находилась в доме бедствия и падения, и он не знал, что
Меч правдивее книг расскажет о том,
что случилось:
его острие — грань между шуткой и правдой.
Белые клинки,
а не черные строчки текста изгоняют недоверие и сомнение[1029].
В конце концов султан последовал совету Имад аль-Мулька поспешить в Ирак и с горечью в душе отбыл из Балха, послав оттуда разведчиков в Пенджаб[1030], чтобы получить известия о последних событиях. Когда он подошел к берегу реки у Тирмиза, туда подоспел разведывательный отряд с сообщением о взятии Бухары, а следом за этим пришло известие о захвате Самарканда. Тогда он прочел четыре такбира[1031] по своему королевству и трижды произнес слова развода[1032] над краем чадры невесты — королевства, так что возвращение для него стало немыслимо, и устремил свое лицо к дороге.
Он перестал помышлять о добре и зле,
«чтобы Аллах решил дело, которое было свершено»[1033].
А большую часть его войска составляли тюрки из племени, к которому принадлежали родственники его матери, называемому оран[1034]. В разгар этого смятения и безумия он сговорились убить султана. Кто-то сообщил ему об их планах, и в ту ночь он сменил место ночлега и покинул свою палатку. В полночь они выстрелили из своих луков, и утром палатка от множества выпущенных в нее стрел стала подобна решету. От этого опасения султана усилились, а его страх и ужас удвоились.
Каждая стрела, выпускаемая с круга небес, Становится солью, просыпанную на сердечную рану поверженного.
В великой спешке он отправился в Нишапур, и где бы он ни появлялся, он повсюду убеждал людей, угрозами и уговорами, усиливать крепости и укреплять свои жилища; и страх и ужас в сердцах людей усиливались в тысячу раз, и простое дело становилось трудным. Когда они пришли к Калату[1035], в Хабаране[1036] в Тусе, один из его спутников убедил его укрепить цитадель Калата, верхняя окружность которой составляла семь фарсахов, и включала два или три больших пространства, собрать в ней провиант и сокровища, а также переправить туда собственное войско и наемников —
Куда бы в конце концов ни повернули небеса.
И на этот раз султан также не смог принять решения и, следуя своему первоначальному намерению, прибыл в Нишапур 12 сафара 617 года [18 апреля 1220]. Здесь он повернулся спиной к делам государства, а лицом — к развлечениям и удовольствиям, наслаждаясь обществом певиц и их пением. /110/ А поскольку теперь он знал наверняка, что обманы злой Судьбы и жестокого Рока не позволят ему ни шагу ступить по своему усмотрению, ни вздохнуть по желанию своего сердца, он мало внимания уделял миру и говорил:
Сегодня надо вкушать мир, как сахар; Ведь завтра придется пить кровь печени.
Следующее четверостишье словно слетело с его губ:
Когда расцветет роза, мы встанем на час И, выпив вина, вырвемся из объятий Горя. Ведь может следующей весной, о мои спутники, Розы будут разбросаны по земле, а может, и мы с ними.
Поэтому он не переставая пил вино кубок за кубком и не боялся стрел попреков. И вокруг него собирались те, кто мог его развлечь и рассмешить и доставить ему радость и удовольствие, и становились его спутниками и советчиками. И он не признавал других занятий, кроме веселья. И, поправляя украшения на женщинах, он не имел возможности заняться обучением и подготовкой мужчин, а снимая одежды со своих жен, не мог изгнать беспорядок из важных дел.