мечты.
Никлос устало поднялся и вышел из-за стола. Тотчас рядом встал бог, держась на полкорпуса позади. Он с интересом разглядывал ше́лки, словно прикидывая, что можно с ней сделать, и Флакса нахмурилась. Она действовала по указке Ола, думая, что противостоит Ктуулу. Но сейчас утопленница разом утратила веру в создателя, ощутив себя марионеткой в руках этого вечного.
– Исполню. Но прежде ты освободишь Селесту. Ей не место среди ше́лки. Вы пошли на обман, удержав ее под водой и подавив волю. Белокрылая не собиралась отчаиваться и становиться одной из вас. Вы сделали это с ней нарочно. Знай: несмотря на все договоренности с Ола, я не забуду, что вы с ней сотворили.
Тяжелое молчание было ему ответом. В конце концов Флакса медленно кивнула. Ведь у нее не было другого выхода. И она видела, как на нее посматривает Ктуул. Это существо пугало ее куда больше черного дракона.
Она заслонила Селесту от присутствующих, отпустила волосы, чтобы они сплели вокруг них подобие кокона, и заглянула в мертвые глаза. Ничто не отозвалось в них, только тупая злость продолжала дремать на дне, готовясь по одному кивку броситься вперед, исполняя чужую волю.
– Вот и пришел конец твоей сказке, – прошептала Флакса, беря утопленницу за подбородок.
Склизкая кожа приятно холодила мертвые руки, и Верховная на миг задумалась, каково это – вновь стать живой. Она не мечтала о прошлом, но построить новое будущее… Сомнение напугало ше́лки, и она скривилась, выставив вперед акульи зубы. Ей вторила подопечная, зашипев, как ядовитая змея.
– Пора тебе проснуться, милая, – вновь заговорила Флакса, волосами притягивая к себе девушку, продолжая неотрывно глядеть в пустые глаза.
Они сближались медленно, но неотвратимо, перетекая друг в друга, как желеобразные массы, сливающиеся в одно целое. Через миг в черном коконе осталась лишь одна. Две пары глаз, смотрящие в разные стороны. Затылки и волосы, руки и ноги – все, как у каракатицы-скорпиона, двуликой сущности. Но вот Флакса сделала шаг, проходя сквозь вторую ше́лки и покидая ее тело, забирая с собой и холод, и мокрую слизь, и черный волос, уволакивая за край крыши. Вместо нее осталась девушка с закрытыми глазами.
Она пошатнулась, когда распался кокон, и упала на колени. Ее волосы, утратившие цвет, облепили голую, худую спину, сквозь которую отчетливо выпирал хребет. Кожа, имевшая природную смуглость, посветлела до молочной прозрачности, а глаза превратились в бездонные ярко-красные рубины. Ушла округлость и мягкость женских форм, осталась неестественная худоба, будто смерть забрала половину от нее.
Своеобразная плата за возвращение к жизни.
Поднимаясь и подслеповато щурясь, девушка пошатнулась, как жеребенок, после родов впервые вставший на ноги.
Первым к ней успел подойти Ктуул. На ходу он стянул с себя пиджак и накинул на голое, дрожащее тело. Поддерживая за плечи, он передал ее в руки подошедшего Никлоса. Девушка не могла говорить, только беззвучно открывала рот, бессмысленно оглядываясь по сторонам. Вечный подсказал, что внизу есть комнаты, где ее можно привести в порядок, – и король увел ее с крыши.
В найденных покоях он отвел Селесту в ванную комнату, где собственноручно вымыл под горячим душем, высушил и расчесал тонкие волосы и помог переодеться в теплое платье. В гостиной нашел закуски и чайник.
Все это время девушка молчала, игнорируя свою наготу и беззащитность. Никлос говорил за двоих. Слова лились сплошным потоком: он рассказывал о своем путешествии в бездну грез. Делился подробностями прошедшего боя за столицу. Он говорил, что море больше не представляет угрозы, а значит, все самое страшное позади. Ник старательно избегал темы Ктуула, как и собранных наверху пленников, и умолк, лишь когда она задала прямой вопрос:
– Что ты будешь делать с Артаном и остальными?
Он сидел рядом, пока она грела руки у очередной чашки крепкого чая, пытаясь унять ноющий холод смерти и вытравить из памяти чувство покоя. Сделав очередной глоток, она сильно прикусила губу, глядя на потрескавшийся край чашки. Ей казалось, что внутри нее точно такие же трещины. Что возвращение в мир живых – это слишком больно. Что там, где она была, ей было лучше, чем здесь. И только нити, связывающие ее с человеком наверху, делают это место сносным.
– Ничего, – потупился король. – Я больше ничего не хочу делать, Сэл.
– Тот, кто ждет нас там, с тобой не согласится. Ведь это он их приволок, а не ты. Это больше не твое королевство, Ник. Пока Ктуул ходит среди живых – мы будем в опасности.
Они одновременно почувствовали зов вечного и синхронно посмотрели наверх. Бог устал ждать. Пришла пора финальной части пьесы.
* * *
На крыше усилился ветер. Гоняя по небу темно-серые тучи, он разбрасывался пригоршнями соленого дождя, остужая разгоряченную кожу. Селесте было откровенно страшно. Она все еще чувствовала в себе отголоски смерти, и ей казалось, что эта чернота в любой момент утянет ее обратно, укрывая могильным покоем, забирая и память, и личность, и саму ее суть.
Призывая ариус, она держала Никлоса за руку, отыскивая в его ладони точку равновесия. И оступилась на последней ступени – таким обжигающим взглядом окинул их вечный. Девушке пришло в голову, что ее возвращение, хоть и было срежиссировано Ктуулом, пошло не по плану. А значит, он отыграется. Это в его натуре. Недаром он покровительственно поглядывает на Ника, прямо здесь и сейчас готовясь подавить волю ученика.
Она было пошла к мужу, но бог остановил ее, и король отпустил руку, отходя в сторону. Порыв ветра забрался под ворот платья, и девушка замерла, стараясь унять противную дрожь, выдерживая злой взгляд вечного.
– Нет, простушка Селеста, так не пойдет, – помахав указательным пальцем перед ее носом, воскликнул Ктуул, а потом обратился к своему протеже: – Ник, что ты так странно смотришь? Давай, исполняй свои желания. Давно пора покончить с этим ничтожеством! – и бог указал на замершего Артана.
Никлос сглотнул и холодно взглянул на Ктуула.
– Ты не можешь указывать, что мне делать. Я решил оставить Селесту в покое. С меня довольно. Тебе я ничего не обещал, а иное уже выполнил. Ты свободен, я не удерживаю тебя в клетке, но и прислуживать тебе не намерен. Или думаешь, я забыл о том, что твои марионетки творили с моей жизнью? Не притворяйся, что не руководил ими через своего неуловимого Баффора. Я знаю, что именно он виновен в гибели моих родителей. Он подбивал аристократов на измену. Он всячески лез как в мою голову, так и в голову Селесты. Считаешь, я такой дурак, что не пойму,