- Ну так что же? Ты поговоришь с ней? Вполне возможно, что это будет ваш последний разговор.
Рейчел ожидала со стороны Роберта отказа в самой категорической форме, но этого не последовало. Тогда она проводила его из ванной комнаты в спальню. Там на стуле лежала чистая отглаженная одежда для него.
- Что случилось? - спросила Рейчел.
- Так, какое-то неприятное чувство.
- Это из-за Лоренцо?
Роберт поднял на нее глаза:
- Боюсь, что так.
Рейчел, признаться, беспокоилась, что он слишком рано убил человека, но в тот момент выбора у него не было. Она задумчиво кивнула.
- Постарайся отделаться от этого ощущения, - предложила она. Повторяю, тебе незачем сравнивать себя с обычными людьми и жить в соответствии с нормами их морали.
- Ничего не могу с собой поделать. С какой стороны ни взгляну на это, убийство остается убийством.
- Привет, Лаура.
Она обернулась. Он стоял в коридоре, и на его лицо падала тень. За его спиной виднелся легко узнаваемый силуэт - это была Рейчел. Лаура постаралась возвыситься над унизительной, снедавшей ее ревностью. Между тем Роберт выступил из тени на свет, и Лаура лишилась дара речи.
Роберт был само совершенство. За все эти годы, что Лаура его знала, он никогда еще не выглядел столь здоровым, сильным и... великолепным. В другое время она восхитилась бы им, но теперь, когда она еще совсем недавно видела его в крайне болезненном и жалком состоянии, удивлению ее не было предела.
- Роберт? Это ты? Я не ошибаюсь?
- Разве ты не видишь?
Лаура слабо покачала головой.
- Я просто не верю глазам.
Рейчел выступила вперед и пристально посмотрела на Лауру. Женщины обменялись взглядами. Лаура ожидала увидеть в глазах соперницы торжество, но ничего подобного не заметила. Ей показалось, что в равнодушных, блестящих глазах Рейчел отражалось совсем другое, чему она, Лаура, пока была не в силах подыскать определение.
- Можно мне поговорить с ним наедине? - взмолилась она. - Ну пожалуйста, я вас очень прошу.
Рейчел не слишком понравилась эта мысль, но она не хотела, чтобы Роберт посчитал ее эгоисткой и собственницей, поэтому ей ничего не оставалось делать, как только кивнуть в знак согласия. Она поцеловала Роберта в щеку и сказала:
- Когда закончишь, поднимайся ко мне, дорогой. - После чего вышла.
Лаура порылась в сумочке в поисках сигареты. Ее пальцы онемели, словно от холода. Роберт продолжал стоять без движения, прокручивая в памяти последние мгновения земного существования Вернона, без сомнения, самые кошмарные в сорокалетней жизни страдальца. Он чувствовал, как пальцы Роберта шевелились у него в груди, разрывая мягкие, желеобразные внутренности. Что, интересно, прошло перед его мысленным взором в те краткие мгновения до того, как пальцы Роберта завершили свою разрушительную работу?
Лаура качнулась вперед и спросила заговорщическим шепотом:
- Что это она с тобой сделала?
Он нахмурился:
- Я не...
- Доктор Фостер говорила, что ты вот-вот...
- Ничего она не знает, твоя Фостер. Не видит дальше своего носа.
- А что она должна видеть?
- Кем я стал.
- А кем ты стал? Это ведь как-то связано с этой... женщиной, верно?
Роберт окаменел. Он застыл и не произнес ни звука.
- Верно? - продолжала настаивать Лаура.
- Да.
Лаура не испытала ни малейшего удовольствия от того, что ее худшие опасения подтвердились. Она отхлебнула хороший глоток водки, которой заранее запаслась.
- Ты теперь будешь с ней?
Роберт вспомнил, как покорно и безгласно падало лицом вперед лишенное внутренностей тело Лоренцо - прямо на излившуюся из его разорванной груди кровь. А он в этот момент вздымал высоко к потолку его сердце, зажатое в окровавленной руке. Совсем как Гамлет, выхвативший из могилы череп бедного шута Йорика. "Бедный Вернон... Горацио, я знал его..."
Да уж. Эти слова как нельзя лучше соответствовали тому состоянию, которое овладело Робертом. Он ведь и в самом деле знал Вернона. Он знал все, что когда-либо делал или думал Вернон, начиная со дня его рождения до самой смерти. Это был человек с гнилой душой, который поселился теперь в голове Роберта и постепенно отравлял его мозг. Но убийство плохого дяди Вернона отнюдь не превращало деяние Роберта в подвиг.
- Я устал, - сообщил он Лауре.
Она подошла к Роберту и несмело взяла его за руку. Его глаза сверкали, а белки по цвету напоминали снега на вершине Килиманджаро. Когда же Лаура сосредоточила внимание на его зрачках, они поразили ее своей глубиной. Они казались бесконечным тоннелем, который притягивал к себе и предлагал совершить путешествие в вечность. Кожа Роберта была гладкой до отвращения. Она едва подавила острое желание провести по ней пальцем, чтобы убедиться, настоящая ли она. Лаура коснулась его губ поцелуем, после чего отступила на шаг.
- Я люблю тебя, Роберт.
Сердце Роберта забилось сильнее, но он не знал почему. Слишком многое сейчас у него в душе требовало внимания, и он менее всего нуждался в объяснениях в любви от кого бы то ни было. Тот факт, что он услышал это из уст Лауры, лишь усугубил крайне возбужденное состояние, в котором он пребывал. Любовь и убийство...
- Это... невозможно... для нас.
- Но почему? Я хочу сказать, ты уверен, что любишь ее? - спросила Лаура.
Роберт сдвинул брови.
- Разумеется. Но... не в этом дело. Я просто не могу... то есть ты и я... мы не можем.
- О чем это ты говоришь? Это же так легко... Послушай, я люблю тебя и хочу тебя. Впрочем, если ты сейчас скажешь мне на чистом английском языке, чтобы я уходила, то я уйду.
- Я не хочу, чтобы ты... чтобы ты... уходила.
- Ответь, ты ее любишь?
Он склонил голову так низко, что его подбородок коснулся груди.
- Да.
- Я тебе не верю.
Роберт поднял на девушку глаза:
- Но это и в самом деле так.
- Брось ее.
- Что?
- Брось ее и уходи со мной.
- Это невозможно! - воскликнул Роберт.
В ответ Лаура расхохоталась ему в лицо.
- Еще как возможно! Ты говоришь ей: будь здорова, детка, и мы уходим. Но по большому счету можно и не прощаться.
- Я люблю ее!
Слова Роберта подействовали на девушку, словно удар бича, и она замолчала.
Роберт, тщательно подбирая слова и медленно их выговаривая, произнес:
- Я очень люблю эту женщину. Поверь, я говорю серьезно.
Лаура сникла. В течение нескольких минут она жила надеждой, которая таилась в глубине охватившего ее отчаяния. Она последовала за этим крохотным обманчивым лучиком, позабыв о всякой осторожности, - и была наказана. Теперь ей снова приходилось унижаться - гораздо сильнее прежнего.
- Извини, - едва слышно прошептала она.
А потом она сделала то, что всегда осуждала в себе и других: она заплакала. В иерархии презираемых ею человеческих реакций слезы стояли на первом месте, но она уже не могла сдерживаться. Как только первая слезинка заблестела у нее на щеке, она позабыла о своих принципах и не пыталась скрывать слез. Ее прежде стальная выдержка начинала сдавать, и Роберт следил за этим с долей печали во взоре. Впрочем, в большинстве его эмоций присутствовала теперь изрядная доля равнодушия, становившегося преобладающей чертой его натуры. И это чертовски не нравилось Роберту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});