Читать интересную книгу Убийство в купе экспресса. Сборник. - Альберт Баантьер

— Так, так… Ну, мне пора. Au' voir,[43] мадемуазель. Au' voir, мсье комиссар.

Он поспешил к двери, а Ван Хаутем загадочно улыбнулся, когда он в сумерках прошел под окном ресторана. Комиссар ни минуты не сомневался в подлинности служебного удостоверения Мироделя, но тем не менее был доволен, что все выходы ресторана «Артис» и зоопарка находятся под охраной опытных агентов, которые не упустят детектива из‑под наблюдения. Он обернулся к Труди — она сидела, скромно сложив руки на коленях, — и сказал добродушно:

— Вот мы и опять с вами вдвоем, фройляйн Мигль. Вы уже говорили с Целлером?

Швейцарка молча отрицательно покачала головой.

— Ну‑ну, выше нос! В нашей профессии нужно одинаково хладнокровно принимать и срывы, и удачи. Будем довольны и тем, что французская полиция так быстро и успешно довела это дело до конца, причем во многом благодаря сыскному бюро Целлера и парижскому отделению агентства Паркингтона, которые буквально наступали преступникам на пятки. Теперь ривьерские ловкачи на своей шкуре убедятся, что жить честно куда надежнее, ведь, в конце концов, всякое преступление рано или поздно будет наказано.

Он говорил мягко и снисходительно, так как от всей души жалел это юное существо, которое едва не сбилось с правильного пути, попытавшись, подобно многим другим частным детективам, угождать и нашим и вашим — и правосудию, и преступлению. Ему не надо было объяснять, что Труди согласилась работать с Мироделем по собственному желанию. В таком крупном деле ее хозяин никогда не пошел бы на сотрудничество. Ван Хаутем подвинул свой стул поближе и спокойным отеческим тоном повел речь о громадной ответственности, лежавшей на плечах каждого, кто избрал своей профессией борьбу с преступлениями. Каждый детектив — частный ли, полицейский ли — знает, сколько зла и несчастий несут преступления, а потому знает и другое: тому, кто однажды ступил на путь лжи и обмана, очень трудно и даже невозможно вновь стать честным. Он не называл имен, не делал никаких намеков, но в полутьме зала ясно слышал, как Труди то и дело тихо сморкалась в носовой платочек, а когда возле них вдруг зажегся свет — официант решил, что посетители слишком уж засиделись, — она быстро отвернулась и вытерла глаза.

— Моя машина у подъезда, — закончил комиссар. — Вас подвезти куда‑нибудь?

Слегка сдавленным голосом она сказала, что хочет вернуться в пансион и позвонить Целлеру. Затем Ван Хаутем расплатился за два чая и три портвейна, потому что в спешке Миродель совсем забыл, что заказ был его.

Возвратившись на Эландсграхт, комиссар нашел на столе свежие рапорты. Старинг несколько часов допрашивал Ивера и теперь докладывал, что тот признал себя виновным. Фигурально выражаясь, ему сломали хребет убедительные вещественные доказательства, обнаруженные Дейкемой в его конторе и на складе. Есть указание прокуратуры завтра в десять утра доставить его к магистру Вилденбергу.

Вот это хорошая новость. Невольно позевывая — ведь за последние тридцать три часа ему не удалось даже глаз сомкнуть, — комиссар взял со стола записочку: «Просьба немедленно позвонить домой доктору Парлмансу. Вам хотят что‑то сообщить в связи с переданным по радио в час дня обращением полиции к населению».

Был указан номер телефона, и через несколько минут его соединили. Горничная попросила подождать, когда мефрау, хозяйка дома, возьмет трубку. Немного погодя слегка надтреснутый голос осведомился, не может ли он приехать, тогда ему все расскажут.

— Нельзя ли сделать это по телефону, мефрау?

— Нет, комиссар. Я хочу видеть, с кем я говорю! — Теперь голос звучал более твердо. — Я с удовольствием приехала бы к вам сама, но моей дочери нет дома, а я не могу оставить детей одних. Вы меня поняли?

Ван Хаутем мягко ответил, что в таком случае он немедленно выезжает. Но сперва хотел бы знать, не будет ли это пустой тратой времени. Так он прямо и спросил.

— Ну конечно, конечно, комиссар. Это очень важно. Я сама доставила пакетик на Регюлирсграхт.

Путь был не ближний. На Риверенлаан! Но что поделаешь, не приходится выбирать, куда закинет тебя сыскная служба. Зато как приятно — ведь экстренное полицейское обращение по радио хоть и было выстрелом наугад, а вот, на тебе, попало в десятку. Только бы пожилая дама не оказалась такой болтливой, какой была по телефону. Надо еще осмотреть номер Фрюкберга в гостинице «Гронинген», а эту работенку Ван Хаутем решил оставить для себя. Значит, нужно успеть и туда, да и нельзя же вечно быть в упряжке! Он велел остановить машину около бутербродной и потом коротал время, всухомятку пережевывая не очень‑то свежие сандвичи. После визита он перехватит где‑нибудь чашечку кофе, а вечером, дома, Мария накормит его как следует.

В подъезде у доктора горел свет, и горничная в черном платье, по‑видимому, уже поджидала его. Во всяком случае, дверь открылась еще прежде, чем машина окончательно остановилась. В гостиной Ван Хаутема встретила теща доктора, мефрау Ван Эфердинген, которой — как выяснилось в разговоре — было 74 года. Слуга из пансиона Фидлера попал в самую точку, намекнув, что солидная пожилая дама вела себя как человек, привыкший к безусловному выполнению приказаний. Свидетельница невозмутимо игнорировала все попытки Ван Хаутема как можно скорей перейти к сути дела и без конца отвлекалась на второстепенные подробности.

— Я узнала об экстренном полицейском сообщении совершенно случайно. Сегодня мы завтракали довольно поздно, потому что Тео, мой зять, задержался на консилиуме с хирургом Лендертсом. Я никогда не слушаю новостей, потому что люблю прочесть все в газете. Только я начала кормить Китти, мою младшую внучку, которая всегда очень плохо кушает, как Тео вдруг говорит: «Мама, вам надо явиться в полицию». Он, конечно, знал о моем маленьком приключении в среду днем. Что ж, пришлось звонить по телефону, хотя ни я, ни кто другой в этом доме понятия не имеем, какое преступление я совершила, оказав небольшую услугу тому элегантному молодому человеку. Очень вежливому и весьма культурному. Кроме того, иностранцу. Само собой разумеется, такому человеку надо помочь, не так ли? Будь я неопытной молодой девушкой, я, может быть… может быть, поступила бы иначе. Но при теперешних обстоятельствах… Нет, я совершенно не понимаю, какое полиции дело до всего этого!

Комиссар до того устал, что был не в силах противостоять словесному потоку, который обрушился на него. Он вовремя понял, что лучше позволить этой пожилой даме без помехи рассказать о ее «маленьком приключении» и что попытки ограничить ее рассказ определенными рамками, скорей всего, приведут к прямо противоположному результату.

— Как же все началось? — спросил он с необычной для него кротостью.

Почувствовав по его усталому тону, что тут она хозяйка положения, мефрау Ван Эфердинген уселась поудобней.

— Надо вам сказать, что ту среду я решила посвятить покупке подарков для детей к Николину дню. Дети, конечно, захотели иметь все самое новое, что видели у других. Список вышел длинный. В магазинах было страшно много народу, а я не могу долго стоять, так как летом меня сбил велосипедист и повредил левую ногу. Но мне хотелось разом сделать все покупки, и я решила позавтракать в городе. Даже не то чтобы позавтракать, а так — заморить червячка, ведь просто ужас берет, сколько сейчас приходится платить за самый простенький бутербродик. Раньше было по‑другому, комиссар! Помню, в дни моей юности за один гульден можно было получить прекрасный солидный ленч. Но что было, то прошло. И если, расплачиваясь, не дашь приличных чаевых, бог мой, как свысока, как презрительно посмотрят на тебя эти дамы! Так на чем я остановилась? Ах да. В магазине на Калверстраат я купила часы для старшего внука. Ему тринадцать лет, и он учится во втором классе гимназии. Я довольно долго выбирала этот подарок и вышла из магазина уже в первом часу. Несмотря на свой возраст, я еще вполне здоровый человек. Собственно говоря, я никогда не болела. А тут то ли от духоты и давки, то ли от долгого стояния, но на улице у меня закружилась голова. В глазах потемнело, я чуть не упала и безотчетно ухватилась за даму, проходившую мимо. Странные люди бывают на свете, комиссар. Вместо того чтобы помочь мне, дама отдернула руку, и я бы наверняка упала, если бы не симпатичный молодой человек, который, вероятно, заметил, что мне нехорошо, и сжалился надо мной. С очаровательной улыбкой он предложил мне руку и постарался успокоить. Говорил он по‑немецки. Когда я была маленькой девочкой, мои родители каждый год проводили месяц в Висбадене, и я на всю жизнь запомнила этот язык, хотя немцы с тех пор совсем испортились. Но дело не в этом. Молодой человек, который помог мне, вел себя безупречно. Он довел меня до ближайшего кафе и, хотя там было полным‑полно народу, отвоевал столик в уголке и усадил меня. Потом он сбегал в буфет и тотчас вернулся со стаканом воды. Такой заботливый! После всего, что мы пережили, я отношусь к его соотечественникам с некоторой предвзятостью, но он был весьма приятным исключением. Человек нашего круга. Он отказался оставить меня одну, пока я не приду в себя окончательно, и позаботился, чтобы мне принесли поесть. Великолепный бутерброд с креветками и чашку крепкого кофе. Я уже говорила, что человек я здоровый, и вскоре я почувствовала себя совсем хорошо. Мне бросилось в глаза, что он частенько поглядывал на свои часы, и я поняла, что он куда‑то спешит. Я попросила его не задерживаться из‑за меня. Но он с улыбкой ответил, что, по‑видимому, все равно уже опоздал. В четверть второго он должен быть на совещании у президента Нидерландского банка. А надо бы еще передать маленькую посылочку другу, который живет недалеко отсюда; но, вероятно, он уже не успеет, потому что прямо из банка поедет на вокзал. Мне было очень неудобно, комиссар, ведь его планы расстроились по моей вине. Вот я и спросила, а не могу ли я в ответ на его заботы оказать ему небольшую услугу и передать эту посылочку. Вначале он и слушать не хотел. Дескать, я должна как можно скорей взять такси и уехать домой, а не ходить где‑то пешком — вдруг мне опять станет дурно. Но характер у меня твердый, и после долгих споров он в конце концов уступил и отдал мне свой пакетик. Его надо было отнести в пансион Фидлера на Реполирсграхт для передачи менееру, проживающему в четвертом номере. Прекрасный пансион, комиссар. Несколько лет назад там жил один из близких друзей моего мужа. По‑настоящему солидный, даже несколько патриархальный дом. Мне как раз нужно было зайти к моему нотариусу на Кейзерсграхт. Дело в том, что я хочу продать один из своих домов, чтобы зять смог перекупить выгодную практику в центре города. Зарабатывает он хорошо, но и расходы на троих детей‑школьников тоже немалые. Поэтому средств на покупку врачебной практики у него не хватает, и я хочу помочь. Ведь когда меня не будет, все достанется детям, верно? Так вот, я сказала своему любезному спасителю, что беру доставку пакетика на себя. Это была плоская коробка сигар, которая хорошо умещалась в моей большой сумке. После ленча у меня было еще много дел. Детям во что бы то ни стало хотелось иметь аквариум, и прошло какое‑то время, пока я выбрала по своему вкусу. Поэтому к пансиону я подошла уже почти в половине четвертого. Пакетик я передала слуге. Он обещал непременно вручить посылку менееру из четвертого номера. Но в наше время совершенно ни на кого нельзя положиться! Слуга украл пакетик?