Будут судить и признают виновной.
— И какое наказание ждет виновного в колдовстве? — спросила она.
— Не очень суровое, — небрежно ответил Саймон. — Штраф, может, несколько ударов кнутом… в самом худшем случае изгнание из страны.
Она вздохнула с облегчением.
— Слава Богу, — вырвался у нее непроизвольный возглас.
— Но конечно же, — продолжал Саймон, — к вам это не имеет никакого отношения, потому что вас обвиняют не в колдовстве, вас обвиняют в еретическом колдовстве, в колдовстве с помощью самого дьявола. А наказание за такой огромный грех предусмотрено куда более страшное, чем за простое колдовство, — смертная казнь.
— Меня повесят! — выдохнула Мартина.
Саймон шагнул к ней, улыбаясь; Бернард сделал то же самое. Оба явно наслаждались ситуацией и ее беспомощностью, играя с ней, как два довольных кота с маленькой мышкой.
— Вовсе не обязательно, — сказал Бернард. — Хотя вам, конечно, может повезти и вы будете приговорены к повешению. Но в Англии сейчас есть священники, и отец Саймон один из них, которые требуют, чтобы еретиков сжигали на костре.
— Как это принято в более цивилизованных странах Европы, — добавил Саймон.
Мартина медленно покачала головой.
— Нет, не может быть…
— О да, миледи. — Бернард приблизился к ней и взял ее за подбородок, вынуждая смотреть в глаза. — Вам не по душе было стать моей женой, не так ли? И вы решили, что вместе с сокольничим сумели перехитрить меня? Но на этот раз я своего не упущу, так что не стройте иллюзий. Вас признают виновной, а потом вы умрете на костре, медленно и мучительно. Никакая агония не сравнится со смертью в огне, вы уж мне поверьте.
— За исключением замужества с вами, конечно же. — Мартина мотнула головой, вырываясь из его липких пальцев.
Кто-то из солдат за его спиной весело хохотнул. Бернард обернулся с отвисшей от ярости челюстью, смех оборвался.
— Кажется, вы забыли, кто здесь хозяин положения, миледи, — приблизив к ней лицо, прошипел он. — Ну так я вам сейчас напомню.
Резко взмахнув рукой, он ударил ее в перносицу эфесом меча. Кровавая пелена поплыла перед ее глазами, боль ослепила Мартину, и она рухнула на колени.
— Заткните ей рот кляпом, — приказал Бернард и вышел из комнаты.
Мартина потеряла сознание и больше ничего не чувствовала. Она не помнила, как ее выволокли из замка и погрузили, словно мешок с овсом, на чью-то лошадь.
— Проснитесь, милорд! — Голос был женский. Торн почувствовал, что кто-то трясет его, отчего к горлу подступила тошнота.
Он повернулся на бок, щуря глаза от света. Он лежал на покрытом одеялом соломенном матраце, упираясь грудью во что-то жесткое… кувшин. Он был в одежде и даже при мече.
— Проваливай! — Во рту был такой вкус, словно это и не рот, а пустая гниющая винная бочка.
Женщина что-то зашептала. Несколько рук ухватили его и повернули лицом вверх.
— Милорд, проснитесь. Это я, Нэн.
— Нэн? — промычал Торн. Нэн. Толстуха Нэн. Так, значит, он в ее борделе. Эта мысль вызвала новый приступ тошноты.
— Оставь меня в покое.
— Оставить вас?! После того, что вы сделали? После того, как любили меня всю ночь напролет? Девочки говорили, что вы еще тот жеребец, но представить такое я даже и не…
— Что?! — Торн привстал на локтях, оглядываясь вокруг. Он находился в одной из комнат борделя, грязной и пропитанной запахом греха и пота. Толстуха Нэн и стайка ее полуодетых девиц склонились над ним.
Нэн обернулась к остальным:
— Что я вам говорила? Уж от таких-то слов он вмиг очухается.
Девушки понимающе рассмеялись. Сообразив, что над ним подшутили, Торн немного расслабился. Он молча сел, морщась от жуткой головной боли, и осмотрел девиц, стараясь припомнить, с которой же из них он…
— Вы заказали три штуки, и всех их, так сказать, употребили, — сказала Нэн.
Девицы захихикали, наблюдая за реакцией Торна, который не знал, то ли гордиться, то ли стыдиться таких подвигов. Но что-то в голосе толстухи заставило его насторожиться.
— Так вот, вы заказали еще, но… — Нэн пнула ногой пустой кувшин и рассмеялась, — но успели сделать лишь один глоток и тут же свалились мертвецки пьяным.
Шлюхи разразились веселым смехом. У Торна застучало в висках.
— Так ты хочешь сказать, что все, что я сделал, это…
— А вы сами ничего не помните? — спросила Нэн. — Да, неудивительно. Вы заявились вчера, ревели тут, как медведь, выкуренный из берлоги, велели мне принести побольше бренди и пили, пока не упились в стельку.
Рябая Тильда поправила одеяло и положила голову ему на колени.
— Да, уснули, как младенец на руках у матери, — мечтательно сказала она. — Это было такое трогательное зрелище.
Торну вновь стало плохо, и он подумал, как растрогается эта Тильда, если его сейчас вырвет прямо на нее.
— Я хотела дать вам выспаться, но тут заявилась эта баба и…
Женщины зашушукались и заохали.
— Ну надо же! Они уже дошли до того, что бегают за ним в бордели! Какой мужчина, какая любовь!
Мартина? Здесь? Нет, Боже, только не это! Торн попытался подняться на ноги, оттолкнув бросившуюся помогать Тильду. Шлюхи расступились, и он, шатаясь, побрел вниз по лестнице, думая, что скажет ей. И что скажет она, когда увидит его в таком жалком виде.
— Фильда, ты? — удивленно воскликнул он.
Она быстро подскочила и со всей силы влепила ему пощечину.
— Ты негодяй! — В ее глазах стояли слезы. — Ты оставил ее, чтобы прийти к этим… этим…
— Все, что он сделал, это напился, — возразила Нэн, спускаясь с лестницы. — А теперь у него жуткое похмелье, так что ты лучше была бы с ним по…
— Очень хорошо! Я рада, что ты мучаешься, Торн, — сказала Фильда. — Ты оставил ее одну. Оставил одну!
Она принялась колотить его в грудь, заливаясь слезами. Он схватил ее за руки.
— Да что все-таки стряслось? Ответь мне! Что-нибудь случилось с Мартиной?
Фильда кивнула.
— Что?! Что с ней?!
Нэн взяла ее за плечо и протянула ей чашу с какой-то жидкостью. Выпив ее, Фильда заметно успокоилась и смогла говорить.
— Это все эта сука, Клэр. Не зря она мне так не нравилась. Вечно она путалась под ногами. Как только ты уехал, она тоже куда-то испарилась. Я тогда не догадалась, но теперь понимаю, что она отправилась в Харфорд, чтобы сообщить Бернарду…
— Что такое?! Что ты говоришь, повтори!
— Миледи… ее забрали. Они примчались ночью, Бернард и его солдаты. Я видела, как они выволокли ее без сознания и уложили на коня. Ее лицо было в крови.
— Что-о?!
— Она велела мне отыскать тебя и все рассказать.
— О Боже! — Он упал на колени, держась за живот.
Кто-то поставил перед ним вазу, он схватил ее обеими руками и опорожнил в нее содержимое своего желудка. Заботливые руки убрали вазу и вытерли ему рот мокрым полотенцем. Поднявшись, Торн развязал кошель, высыпал горсть монет в ладонь хозяйке притона и вывалился на залитую полуденным солнцем улицу в сопровождении Фильды.