Мону не было так тяжело!
Его бесконечный путь петлял меж мирами, сворачивая в закоулки времени, а неисчислимые миссии уже давно должны были приучить к потерям и стойкому принятию неизбежного. И астроном был уверен, что научился.
Но он ошибался. Святые Небеса, как же он ошибался…
Его надёжная броня безразличия ко всему происходящему вокруг дала трещину ещё с уходом Тхэджо, и сквозь эту трещину с той поры непрерывно сочились чувства, которые Чжи Мон усердно давил и прятал в себе долгие годы. А теперь они пробивались жгучими алыми струями, настойчиво демонстрируя, как кровоточит его душа.
Эта его миссия в Корё с самого начала пошла не так, как планировалось. Столько нестыковок, ошибок и сомнений в его жизни не было никогда, ни в одном из миров, ни в одной временной петле. Он считался безупречным проводником и сам себя полагал таковым без ложной скромности и излишних амбиций. Никакой гордыни – всего лишь трезвая оценка и опыт, помноженный на ответственность, холодный расчёт и серьёзный подход к делу. И космическая индифферентность ко всему и вся, без которой ни один проводник не справился бы не только с обстоятельствами, но и с самим собой.
Чжи Мон просто делал свою работу и делал её хорошо. А равнодушие было частью этой работы. Её необходимым условием. Её прочным фундаментом. Её знаком качества.
До недавнего времени. Недавнего в сравнении с вечностью, разумеется.
Да, он жил неизмеримо дольше, чем мог представить себе любой из смертных, видел последние минуты людей десятки, сотни, тысячи раз, и порой эти минуты были действительно жуткими, однако Чжи Мон воспринимал всё это отстранённо, с выдрессированным веками безразличием к переходу между мирами и сверхзнанием, что там, за кратким мигом страха, боли и тьмы, открывается новый путь. Стало быть, нет причин для скорби и пустых, бессмысленных слёз.
Но одно дело, когда гаснут далёкие звезды, и совсем другое – когда стынет Солнце у тебя над головой, так долго и щедро дарившее тебе тепло и свет…
Едва Чжи Мон заметил тело Хеджона, покачивающееся в купальне лицом вниз, для него перестали существовать и внезапно восставший из мёртвых третий принц в окружении приспешников из клана Ю, и превратившийся в дикого зверя Ван Со, мечом прокладывающий себе дорогу к Хэ Су, и вообще кто-либо в этом кровавом мире, где звездочёт смертельно устал…
Сейчас он видел только короля, окончившего свой путь безвременно, жестоко и жалко, захлебнувшись отравленной водой, страхом и сожалением. А его, Чжи Мона, которого Хеджон считал своим другом и братом, не оказалось рядом, чтобы помочь уйти достойно, с покоем в душе и вовне.
А ведь он мог! Он собирался это сделать! Он знал, что дни Ван Му сочтены, и готовился проводить его так, как тот мечтал когда-то проститься с этим миром.
«Ваше Высочество, – услышал он собственный голос и увидел ещё совсем юного наследного принца, к которому обращался когда-то, много лет назад, – а что если вам суждено прожить недолгую жизнь?»
И получил спокойный и мудрый не по годам говорившего ответ: «А разве это имеет значение? Гораздо важнее то, как я проживу свои последние мгновения».
В тот день Чжи Мон пообещал себе сделать всё, чтобы, когда придёт срок, Ван Му ушёл с честью, как и подобает королю. А теперь он был мёртв. И смерть его оказалась презренной, полной страданий и боли.
Чжи Мон опоздал и нарушил своё обещание.
Когда до него дошла страшная правда, звездочёт словно оглох и ослеп. Он не видел ничего, кроме тела того, кого поклялся чтить и оберегать, едва тот появился на свет. Первенца Ван Гона. Наследного принца. Второго короля государства Корё.
Своего друга.
Словно во сне, Чжи Мон на негнущихся ногах спустился с лестницы, не замечая ничего вокруг, и вошёл в воду.
– Ваше Величество! – прошептал он Хеджону, перевернув его обмякшее тело и приподняв голову над водой. – Ваше Величество! Ваше Величество…
Чжи Мон звал его, будто всего лишь пытался разбудить после затянувшегося послеполуденного сна, обнимал за плечи и пытливо вглядывался в безмятежные черты. Он повторял это, зная, что ничего уже не сможет сделать, и всё равно надеясь.
Как глупо, как поздно! Как… по-человечески.
– Ваше Величество, – время соблюдать приличия и выказывать подобающее почтение прошло. – Ван Му… Открой глаза! – умолял астроном, чувствуя, как его душат жгучие слёзы раскаяния, стыда и горечи.
Но все метания, сомнения и страхи наследного принца, взошедшего на трон против воли, уже растворились в вечности, как растворилась его кровь в ядовитой воде.
И Чжи Мон зарыдал, открыто, надрывно, с рвущимися из груди стонами, оплакивая ещё одну оборвавшуюся жизнь, ещё одну погасшую свечу, которой он не дал догореть до положенного срока.
Опоздал. Проглядел. Не предусмотрел.
И – потерял.
Кажется, он каким-то образом сумел вынести тело высокого и крупного Хеджона из купальни и положить его на дощатый пол, залитый водой. Или ему кто-то помог? Этого Чжи Мон не осознавал и после так и не вспомнил.
Только спустя некоторое время он понял, что стоит над почившим королём, а рядом с ним откуда-то взялись Ван Чжон и Бэк А. Откуда? И где все мятежники во главе с самозванцем?
А впрочем, какая, к чёрту, разница…
В данный момент для него существовал только Ван Му, вернее, его тень, которая печально таяла, касаясь лица и сердца звездочёта прощальным теплом.
– Он – король государства Корё, – проговорил Чжи Мон, ни к кому конкретно не обращаясь и уже зная, что в тронном зале хозяйничает другой. – Как он мог покинуть нас?
Он закрыл глаза и увидел, как Ван Ё сбрасывает со своего кованого нагрудника руку униженно стоявшего на коленях короля, протянутую в поиске помощи, а затем толкает его в воду и невозмутимо наблюдает, как тонет его брат. Третьего принца не трогали ни крики Хэ Су, умолявшей его помочь Хеджону, ни кровавые пузыри, исторгавшиеся с предсмертными хрипами изо рта умиравшего короля.
Ван Ё просто стоял и смотрел.
И криво улыбался. Улыбался до самого последнего момента, когда вода в купальне перестала колыхаться и лишь робко ласкала захлебнувшегося короля мягкими объятиями, отравленными ртутью и завистью братьев.
Значит, вот как это было, поморщился Чжи Мон. Неужели Ван Ё настолько чёрств и циничен?
Мимо него к королю шагнул Бэк А. Опустившись на колени, он обнял старшего брата и прошептал ему, как бывало в детстве, когда они утешали друг