Читать интересную книгу История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - Уильям Теккерей

Собравшийся в октябре 1712 года в Виндзоре капитул ордена утвердил в рыцарском достоинстве герцога (а с ним и других лиц, в том числе лорда казначейства, вновь пожалованного графа Оксфорда и лорда Мортимера); а несколько дней спустя его светлость получил назначение чрезвычайным послом во Францию и отдал приказание готовить свиту, серебро, ливреи, все самое роскошное, не только для его сиятельства господина посла, но и для сиятельной его супруги. Уже на дверцах парадной кареты красовался ее герб, и брат ее спешил из Фландрии, чтобы в назначенный день вручить ее жениху.

Его светлость овдовел недавно: первою женой его, с которой он сочетался браком в 1698 году, была Елизавета, старшая дочь лорда Джерарда, принесшая большие богатства дому Гамильтон; эти-то богатства и послужили отчасти причиною роковой ссоры, которая прервала жизненный путь герцога.

От вырванного зуба и до утраченной возлюбленной, нет такой потери, которой нельзя было бы пережить. Ожидание куда страшней, нежели сознание свершившегося; и когда горю уже нельзя помочь, мы покоряемся судьбе и, расставшись с источником мучений, привыкаем жевать корку здоровою стороной. Пожалуй, полковник Эсмонд вздохнул свободнее после того, как герцогская карета, заложенная шестеркой цугом, умчала его очаровательницу в недосягаемую высь. Когда оперная нимфа с помощью машины возносится в последнем акте на небеса в обществе Марса, Вакха, Аполлона и прочих божественных олимпийцев, она исполняет там свою заключительную арию уже в качестве богини, и точно так же, когда подобное чудесное вознесение совершилось в семействе Эсмонд, все мы, надо признаться, стали оказывать Беатрисе едва ли не божеские почести; по крайней мере, своенравная красавица вскидывала теперь голову с видом недосягаемого превосходства, и вся повадка ее, казалось, говорила: "Не подступись!" - а друзья и близкие ей в этом добродушно потворствовали.

Служил некогда в одном полку с Эсмондом бравый офицер по имени Том Третт, который впоследствии продал свою должность, женился и занялся торговлей; дело у него было поставлено на широкую ногу, жил он в прекрасном доме на набережной и тем не менее последние годы был постоянно мрачен и чем-то удручен. Кончилось тем, что однажды Эсмонд прочитал его имя в "Газете", в списке несостоятельных должников; и что же - неделю спустя наш банкрот явился к своему старому другу с сияющим лицом, такой веселый и беззаботный, как десять лет назад, когда они вместе отплывали из Саутгемптона, держа путь на Виго. "Целых три года это банкротство висело над моей головой, - рассказывал честный Том, - мысль о нем не давала мне покоя, и часто в бессонные ночи я глядел то на голову Полли, покоившуюся на соседней подушке, то на бритву, лежащую на столе, и думал о том, чтобы покончить с собою и тем спастись от настигавших меня врагов. Но вот о моей несостоятельности уже объявлено в "Газете". Том Третт платит столько шиллингов за фунт, сколько может;, у жены его есть свой маленький домик в Фулеме, и личный капитал ее остался неприкосновенным. "Мне не страшны более ни кредиторы, ни судебные пристава; и вот уж шесть ночей, как я сплю спокойным сном". Итак, когда Фортуна расправила наконец крылья и упорхнула прочь, честный Том свернулся клубочком, укрылся своей потрепанной добродетелью и мирно задремал.

Эсмонд ничего не сказал другу о том, насколько рассказанная история приложима к его, Эсмонда, судьбе; по, посмеявшись вволю, постарался извлечь для себя урок и, честно признав свое банкротство в этой любовной сделке, решил отнестись к нему как можно спокойнее и даже веселей. Быть может, его веселость несколько уязвила Беатрису.

- Так-то вы встречаете известие о своей печальной участи, сэр, сказала она, - по вашему сияющему виду можно подумать, что вы рады избавиться от меня.

Но это не поколебало миролюбивого расположения Эсмонда, и он лишь рассказал ей в ответ историю банкротства Тома.

- Меня манила гроздь винограда на высокой стене, - сказал он, - я не мог достать до нее и оттого злился - мудрено ли? Теперь гроздь сорвана и более не дразнит мой взгляд - нашелся человек ростом повыше вашего покорного слуги. - И полковник отвесил ей низкий поклон.

- Ах вот как, повыше ростом! - вскричала она. - Кто поумнее, приставил бы лестницу и взобрался бы на стену, братец Эсмонд! Кто посмелее, стал бы добиваться, а не глядел бы, разинув рот.

- Когда рот разевает герцог, виноград сам падает туда, - возразил Эсмонд с еще более низким поклоном.

- Да, сэр, вы правы, - сказала Беатриса, - всякий герцог выше вас ростом. И не вижу, отчего бы мне не быть признательной вельможе, подобному его светлости, который дарит мне и свое сердце и свое славное имя. Дары, которыми он почтил меня, - богатые дары. Я знаю отлично, что это сделка; и я иду на это и постараюсь выполнить честно свою часть обязательств. Когда мужчина в годах его светлости, а девушка от природы не склонна к чувствительности, охи и вздохи здесь ни к чему. Да, я честолюбива, Гарри Эсмонд, и охотно признаю это; если для мужчины не зазорно домогаться славы, почему бы и женщине не стремиться к тому же? Я вам больше скажу, Гарри: может быть, если б вы были со мной не столь смиренны и кротки, и вы могли бы добиться большего. Женщину моего склада, сэр, покоряют отвагой, а не вздохами и горестными взглядами. Вы мне поклоняетесь и славословите меня в гимнах, а я отлично знаю, что я не богиня, и у меня от вашего фимиама голова болит. Да и вам богиня быстро надоела бы, если б она стала называться миссис Эсмонд и брюзжать из-за того, что не хватает на булавки и нужно донашивать старые платья. Полноте, кузен. Богиня в чепце над кастрюлькою с кашей не может оставаться богиней. Пошли бы жалобы, попреки; а из всех нищих гордецов на свете мистер Эсмонд - самый гордый, позвольте вам заметить. Вы никогда не выходите из себя, но никогда и не прощаете тоже. Будь вы важной особой, вы, быть может, отличались бы добродушием; но вы - никто, сэр, и оттого вы для меня чересчур важная особа. Я просто боюсь вас, Гарри Эсмонд; боготворить вас я никогда бы не стала, а вы только с такой женщиной и можете быть счастливы, которая вас будет боготворить. Да что там! Если б я сделалась вашей женой, вы бы меня за первую же провинность удушили ночью подушкой, как мавр в трагедии, которая вам так нравится. Как, бишь, звали его жену, Дездемона? Непременно удушила бы, у вас и глаза, как у Отелло.

- Пожалуй, что удушил бы, - согласился полковник.

- Ну, а мне такой конец вовсе не по вкусу. Я собираюсь дожить до ста лет и побывать еще на десяти тысячах раутов и балов и играть в карты каждый вечер до самого тысяча восьмисотого года. И я хочу везде быть первой, сэр, и хочу, чтобы мне льстили и говорили любезности, а от вас я этого никогда не слышу, и хочу смеяться и веселиться, а на вас как взглянешь, никакое веселье на ум нейдет, и хочу карету шестеркой или восьмеркой, и бриллианты, и новое платье каждую неделю, и чтобы люди говорили: "Смотрите, вот герцогиня! Как хороша нынче ее светлость! Дорогу Madame l'Ambassadrice d'Angleterre! {Супруге английского посла (франц.).} Карету ее сиятельства!" - вот чего я хочу. А вы... вам нужна жена, которая будет подавать вам туфли и ночной колпак, и сидеть у ваших ног, и ахать и охать, слушая ваших Шекспиров и Мильтонов и прочий вздор. Маменька - вот для вас самая подходящая жена, будь вы чуть постарше; впрочем, по виду вы на десять лет старше ее, да, да, противный, насупленный старикашка! Сидели бы вдвоем и ворковали бы, пара стареньких голубков на жердочке. А у меня есть крылья, и я хочу летать, сэр. - И она раскинула свои прекрасные руки, словно в самом: деле могла вспорхнуть и улететь, как та хорошенькая "гори", в которую влюблен был путешественник в книжке.

- А что на это скажет ваш Питер Уилкинс? - спросил Эсмонд, которому прекрасная Беатриса всего милее казалась, когда бывала в задорном расположении духа и высмеивала его.

- Герцогиня знает свое место, - со смехом отвечала она. - У меня ведь есть уже готовый сын тридцати лет от роду - милорд Арран, и, кроме того, четыре дочки. Вот-то будут шипеть от злости, когда я сяду хозяйкой во главе стола! Но я даю им на это один только месяц; через месяц все четыре будут обожать меня, и лорд Арран тоже, и не только они, но и все вассалы его светлости и все его единомышленники в Шотландии. Так я задумала; а когда я что задумаю, значит, так оно и будет. Его светлость - первый джентльмен в Европе, и мне угодно составить его счастье. А когда вернется король, можете рассчитывать на мое покровительство, кузен Эсмонд, потому что король должен вернуться и вернется; я сама привезу его из Версаля, хотя бы для этого пришлось спрятать его под своим кринолином.

- Хочу верить, что вы будете счастливы в свете, Беатриса, - вздохнув, сказал Эсмонд. - Мне ведь можно называть вас Беатрисой, покуда вы еще не сделались миледи герцогинею? А уж тогда я только буду отвешивать почтительные поклоны вашей светлости.