Обнимаю тебя нежно
Твоя Фрина
P.S. Можешь ли ты работать? А лекции?
13 мая 1993 года [538]
Дорогой друг!
Последнее письмо (от 3.V.93) пришло поразительно быстро. Это позволяет надеяться, что и мое письмо дойдет без обычных задержек и не пропадет в пути. Мне тревожно из-за того, как складываются в последнее время служебные и финансовые дела Марины: в последнем письме ты сообщала об этом как-то очень неясно. Если планы Марины посетить с какой-то экскурсией Россию для встречи с Юрочкой реализуются (ты об этом писала, но как-то глухо и неопределенно), то, к сожалению, я с ней повидаться не смогу: граница между Эстонией и Россией очень осложнена и пересечь ее требует таких формальных трудностей, которые делают ее практически закрытой для людей, не обладающих повышенной энергией и очень хорошим здоровьем. Ты мало пишешь о себе, а между тем, меня интересует все, и большое, и малое.
Что сказать тебе о себе? Я сам не пойму, то ли я работаю, то ли только делаю вид. Вчера я прочитал последнюю в этом году лекцию, думаю, что это вообще последняя лекция. Очень не хочется читать плохие лекции на той же самой кафедре. Я ловлю себя на том, что на лекции теряю мысль. Вообще то состояние свободы, которое всегда у меня на лекциях было, кажется, уходит. Но в глубине души я еще не изжил надежды, что это временный результат недавно перенесенной болезни и весенней усталости. Но – поживем – увидим. Ведь мы же с тобой с судьбой обходимся так: ничего не просим, ни на что не жалуемся. Расскажи мне подробнее о своем житье-бытье. Напиши подробно просто о каком-нибудь дне, ничем не замечательном, или, наоборот, чем-нибудь замечательном – мне все интересно. Письмо с фотографиями я получил. Они очень милые, но лучшая коллекция фотографий – это та, что у меня в голове. Вообще мир, который сосредоточен в моей памяти, мне нравится больше того, который я вижу вокруг себя. Но это потому, что в памяти совсем не реальный мир, а тот, который был виден слепыми глазами молодости и в котором она сама отразилась. Вот это и есть самое привлекательное. Как говорил Фауст в Мефистофеле <так!>: «Верни мне молодость мою!». Впрочем, я когда-то, в пятом классе, написал сцену, продолжающую «Фауста». Это сцена в аду, где Фауст варится в котле и уже довольно сильно разварился. К котлу подходит Мефистофель и предлагает Фаусту еще раз провести эксперимент. Длинный монолог искушающего Мефистофеля заключался тем, что Фауст молча лез обратно в котел. Это, конечно, тот детский пессимизм, которым утешают себя мальчики на пороге жизни; что бы мой Фауст сделал теперь, я не знаю. Об этом еще надо подумать.
Ну вот, я разболтался.
Обнимаю тебя. Очень жду писем. Всегда и неизменно сердечно твой
Ю. Лотман
Тарту
13. V.93.
21 мая 1993 года
Милая Фрина!
Получил твое письмо от 14 мая. Ты мало пишешь о себе, говоришь, что у тебя все идиллично – и в твоем новом жилье, и в отношениях с Вилем. Но как-то без подробностей, и я боюсь, что ты немножко идеализируешь ситуацию, чтобы не волновать меня. Ты тревожишься о Марине и ее поездке в Россию. Я – тоже. Мне очень бы хотелось ее повидать в случае ее поездки в Россию, но это, к сожалению, видимо, невозможно: люди так привыкли к границе «на замке», что, когда и границы-то нет, готовы повесить замки на первые попавшиеся кусты. А тогда уж и сквозь куст не пройдешь без тысячи формальностей, самых идиотских. А все, что внове, делается особенно усердно. Поэтому от нас в Рио-де-Жанейро проще поехать, чем в Псков. Ну да перемелется – мука будет.
Я пока еще делаю вид, что работаю: мало, плохо, – но кое-как продолжая. Новая беда: мои милые сотрудницы (в частности, та, которая сейчас пишет под мою диктовку)[539], натурально, приходят днем, а мысли как раз ночью (и то через день). Это напоминает ракушки, которые, пока в воде, кажутся ужасно красивыми, а как вытащишь – серые и бесцветные. Точно так же ночные научные мысли – днем почти всегда оказываются ерундой, зато ночные грустные мысли и днем сохраняют свою силу.
Мне очень хотелось бы чем-нибудь помочь Марине. Но просто ума не приложу, что я мог бы для этого сделать. Если какаянибудь идея у тебя возникнет, то прошу тебя не только тотчас же написать мне, но и даю тебе право распоряжаться моим именем. У нас жарко, правда погода неустойчивая. Я очень люблю жару, но сейчас при ней я задыхаюсь. То же самое, когда я пытаюсь быстро ходить: отдавая дань привычке и вкусу, метров 200–300 пройду как можно быстрее, но тотчас мне напоминают, что сроки уже прошли. А сейчас, когда я диктую, где-то играют какую-то современную музыку (я, признаться, в простоте думал, что это движок – совершенно одно и то же), а у меня сердце подстраивается под эти идиотские удары, – неприятно. Ну да это «мелочи жизни», как говаривал мой школьный друг Нёмка, уже довольно давно умерший. А вообще, не будем киснуть; как сказал Твардовский:
Пожили, водочки попили,Будет уж с нас – за глаза[540].
Ну вот, кажется, все. Пиши.
Сердечно и неизменно твой
Юра
21. V.93.
Тарту.
1 июня 1993 года
Дорогой мой Юрочка!
Оба твоих письма майских шли меньше двух недель, вот сегодняшнее, втoрое, и вовсе 8 дней – прямо фантастика какая-то. Получается, что с одной, определенной, стороны, граница закрыта на замок, а с этой – пожалуйста… Дай-то Бог! И Марина ее пересечет в августе, я надеюсь, если ты позволишь к тебе приехать на денек… Она гражданка Канады, у нее канадский паспорт, с которым все и везде открыто. <…>…Я очень ее люблю, ты знаешь, она да ты – весь свет в моем окне. И я очень ее жалею. <…> Мы с ней по-прежнему очень близки, но ведь возрастной рубеж никому не перейти, поэтому иногда мне все-таки очень одиноко, бывают тяжелые дни. Но в письмах к тебе я говорю тебе правду о себе, а если пишу невнятно, так потому, что писать не умею, это во-первых, вовторых, время и пространство делают свое дело, в-третьих, и это главное: твои редкие письма минувшей зимы и осени так мало сообщали о тебе, что, не зная твоего истинного самочувствия и настроения, я не отваживалась писать, как бы мне хотелось.
Спасибо тебе, мой дорогой, что печешься о нас обеих, волнуешься за нас. Ты знаешь, что дороже любви на свете ничего нет. Это еще апостол Павел нам сказал. Пока я ничего не могу придумать в помощь Марине, кроме любви и понимания. Да и ты сделал, что мог: прислал, что они просили, а им и не понадобилось. Здесь такие бумажные души, не хуже чем в родном отечестве. Я очень жду поездки Марины в Россию. Во-первых, нужно повидаться с Юрой в Москве, во-вторых, для меня это важно, – увидеть тебя, привезти мне живой привет от тебя, наконец, может быть, привезти пленку, которую ты «наговоришь» мне – письмо от тебя (Марина привезет диктофон).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});