пронеслась тучка». Но радости своей ничем не обнаружил, продолжал говорить по-прежнему, охая и стоная:
— Ныне всемилостивейший государь указал мне идти с войском к генералу Инфлянту. А я, видит бог, каков от болезни… Сердечно рад бы службу нести, да мочи нет… Ох, вижу, конец мой приходит…
Мазепа замолчал. Страдальческие морщины бороздили его лицо. Из потускневших глаз, обращенных к теплившейся перед образами лампаде, катились слезы. Губы шептали молитву:
— Боже милосердный! Дай силы послужить пресветлому монарху нашему… Не отврати от меня милости государя…
Полковнику стало жалко «бедного, доброго» старика. Он взял его руку, пожал ободряюще и ласково.
— Государь не взыщет, Иван Степанович. Я доложу… В болезнях не мы, а один господь волен….
Мазепа, казалось, не слышал ничего, лежал без движения{49}.
Полковник тихо и скорбно удалился. В ставку он отбыл с печальными известиями о тяжкой болезни, постигшей верного гетмана… В то же самое время по другой дороге в закрытой карете ехал Мазепа, направляясь в одно из своих имений — любимую Поросючку, где ждала его Мотря.
III
После казни Кочубея отношения между гетманом и Мотрей изменились.
Когда Мазепа, со слезами на глазах, рассказал ей ужасную новость и, призывая бога в свидетели, уверял, что он в этой крови, пролитой тираном-царем, не повинен, девушка поверила. Но как бы плохо не относилась она к родным, казнь отца потрясла ее, отвлекла на время от честолюбивых мыслей. Она много плакала, молилась. Ей захотелось увидеть свою мать, свою сестру, свой дом, где прошло детство…
Гетман отговаривал:
— Нельзя, мое серденько. Сама рассуди, как тебя дома примут? Насмеются над тобой родичи, обесчестят… Вот подожди. Как благословит нас церковь и будешь госпожой Украины, тогда никто не посмеет слова плохого тебе сказать…
Мотря понимала — гетман прав. Однако бесконечно ждать ей уже надоело. Когда и чем все это кончится?
Мысли ее начинали путаться, в душу закрадывалось сомнение… Да, она любила умного, сильного, гордого гетмана! Но теперь девическое обожание прошло. Она все чаще и чаще замечала его недостатки, сравнивала невольно гетмана с другими людьми… Почему-то во сне вот уже три раза видела она Войнаровского. «Что он говорил тогда, на вечере, в замке? — старается припомнить она. — А что, если он сейчас войдет сюда?..»
Мотря краснеет. Она старается отогнать такие мысли, но они идут, идут против воли… Крестный? Господи, как уныло висят его усы, как смешно он морщит лоб… Вот у Андрия… Нет, нет, не хочу об этом думать. Крестный такой хороший, он меня так любит…
Но зачем он меня прячет? Говорит, что родичи насмеются, обесчестят. Это правда… А почему нельзя сейчас в церковь? Почему надо ждать и ждать?
Мотря вспомнила всю историю своей любви и отметила в поведении гетмана много такого, что раньше не замечалось ею, а теперь наводило на сомнение в искренности его любви…
Уже не радостно и доверчиво, а настороженно встретила Мотря на этот раз гетмана.
— Что с тобой, Мотроненько? — спросил он. — Опять, видно, скучала и плакала. Вот подожди…
— Я устала ждать, — перебила девушка. — Почему ты не можешь сейчас послать за попом?
Мазепа, уловив в ее голосе нотки беспокойства и раздражения, притворился, что ничего не заметил, и попробовал, как обычно, отшутиться:
— Ой, да мы не попа, а архиерея позовем. Дай только, боже, удачу скорую…
— У тебя всегда свои заботы, — вспыхнула Мотря. — Ты не думаешь обо мне…
— Думаю, любонько, думаю. О чем же мне помышлять, как не о твоем счастье…
Гетман достал из кармана драгоценное монисто, улыбаясь, привлек к себе девушку:
— Вот… носи, да не печалься, ясынька моя…
— Мне не подарки твои нужны…
— Знаю, знаю, Мотроненько. Сам денно и нощно душою о тебе болею… Вместе к его величеству королю шведскому поедем. Я уже карету для твоей милости приготовил… А потом…
Мотря любила слушать гетмана. Умел он находить такие слова, которые глубоко западали в душу и оживляли угасавшие надежды и желания.
Но сегодня долгая беседа с крестным не успокоила ее. Она чувствовала, что не может уже относиться к нему по-прежнему, не может всему верить.
И будущее уже не казалось ей таким прекрасным, каким старался представить его гетман. Это свидание не принесло ей радости.
IV
Царь Петр, послав часть своих войск на Украину, повернул другую часть навстречу спешившему на соединение к королю корпусу генерала Левенгаупта.
27 сентября при деревне Лесной войска встретились. Шведы стояли на хороших позициях. Слева окружал их лес, справа — болота, защищавшие с фланга от русских.
Петр, поставив прямо против шведов Ингерманландский и Невский пехотные полки, отвел в сторону кавалерию, сделав вид, что намеревается обойти левое крыло неприятеля.
Тогда генерал Левенгаупт атаковал стоявшую перед ним пехоту. Русские стойко выдержали яростный натиск шведов. В то же время Петр передвинул кавалерию, она с двух сторон обрушилась на врага. Завязался пятичасовой упорный, жестокий бой.
Генерал Левенгаупт несколько раз лично водил в атаку шведскую пехоту, но в конце концов должен был отступить к обозу.
Наступил вечер. Пошел снег с дождем, поднялась сильная вьюга.
Шведы получили подкрепление, к ним подошли два полка, сооружавшие мосты для переправы через реку Сож. К русским присоединился генерал Боуэр с тремя тысячами драгун.
Петр, перестроив войска,