Читать интересную книгу Белая береза - Михаил Бубеннов

Все эти картины, порожденные первой большой победой, были долгожданны и приятны, но Озеров почему-то вдруг потерял к ним тот возбужденный интерес, какой только что испытывал… Озеров еще и сам не понимал, отчего это произошло, и поэтому ему особенно трудно было разобраться в своих мыслях.

На крыльцо выскочил Петя Уралец и доложил, что Озерова вызывает к телефону командир дивизии. Озеров порывисто встал на ноги, точно и не было никакой усталости, взглянул на вершину Барсушни, где сейчас находился НП генерала Бородина, и вдруг понял, что внезапно изменило его отношение к картинам победы.

— Телеграммы получил? — спросил Бородин.

— Да, получил… — обычным тоном ответил Озеров.

— Что у тебя голос такой? — удивился Бородин. — Устал? Или не рад?

— Признаться, не совсем… — откровенно сознался Озеров. — Да дело в том, что мою инициативу, по-моему, нельзя называть смелой. Самая обычная инициатива. Только теперь вот я вижу многие наши ошибки.

— Завтра соберемся, — сказал Бородин, давая понять, что хочет устроить разбор проведенного боя. — А теперь слушай "третьего"…

Это был начальник политотдела дивизии полковой комиссар Михайловский.

— Прибыл тот, кого ждешь, — сказал он кратко.

— Да? — Озеров понял, что речь идет о приезде нового комиссара полка. — Где он сейчас?

— В твоем "хозяйстве".

— Я сейчас еду туда.

Озеров быстро собрался и выехал в штаб своего полка, который находился теперь в Скирманове.

…Майор Озеров поджидал нового комиссара уже с неделю. Почему-то Озерову казалось, что он непременно должен быть похожим во всем на погибшего Яхно: ничто не могло затмить его образ перед взором Озерова — ни огонь, ни дым войны. Но вскоре ему пришлось с досадой убедиться, что он ошибся в своем ожидании.

Новый комиссар, Иван Иванович Брянцев, был человеком совсем другого склада. Если Озерову казалось, что Яхно всегда лучился, как хорошо отграненный алмаз, то этот был темен, словно кусок антрацита. Он казался таким еще и потому, что все в нем было темным от природы: и худощавое, губастое лицо, и волосы, так плотно свитые на широкой голове, что можно было ходить без шапки, и хмурые, должно быть, не любящие яркого света глаза. И даже голос, казалось, был у него темноватый, подземный, разговаривал он, особенно в первое время, коротко и мрачновато.

Как следует разговор начался только за обедом. Ради знакомства майор Озеров налил комиссару стопку водки.

— А себе? — сразу спросил Брянцев.

— Я ее редко употребляю.

— Это очень опасно.

— Опасно? Почему же?

— К старости начнете пить запоем, — объяснил Брянцев мрачновато и убежденно. — Сегодня выпейте, — добавил он проще. — Это даже необходимо.

— Да, я налью, пожалуй, — вдруг согласился Озеров.

Не чокаясь, Брянцев поднял стакан.

— С высокой наградой и замечательной победой.

Выпил он смело, но потом долго отдувался, смешно оттопыривая мясистые губы, и торопливо обнюхивал кусочек свежего ржаного хлеба, — ясно было, что он тоже выпить не большой мастак, как показалось вначале. Именно это сразу же навело Озерова на мысль, что новый комиссар, видимо, относится к числу тех людей, каких очень трудно разгадать с первого взгляда: у них особая, настороженная манера знакомства.

— Поздравляю и завидую, — продолжал Брянцев, закусив колбасой, — это ни с чем не сравнимо — испытывать чувство победы над врагом.

— А я вас ожидал раньше, — сказал Озеров.

— Задержали в политотделе армии, — ответил Брянцев, все еще пряча от света тяжеловатые глаза. — Вернее, пришлось заходить в госпиталь. Рановато уехал из Москвы.

— Вы москвич? Значит, были дома?

— Был, да… Но дом пуст.

— А семья?

— Семья там! — Брянцев указал ложкой в сторону запада. — Я был у границы. Когда это случилось, стало не до личных дел. А у жены — близнецы. В двух колясках.

Туго и медленно, как осторожный цветок на заре, раскрывалась перед Озеровым душа нового комиссара, и Озеров начинал видеть, что в ней полным-полно огненно-красного цвета, словно в бутоне махрового мака. "Кажется, подходящ", — с осторожностью отметил Озеров про себя и вновь взялся за флягу с водкой. Но Брянцев решительно отказался от второй стопки.

— Завидую, завидую! — сказал он, повеселев, и даже впервые внимательно посмотрел на Озерова. — Очень сожалею, что не принял участия в этом наступательном бою. Я большой неудачник в обороне. Уже два раза с начала войны выходил из строя. Знаете, я, видимо, похож на механизм без заднего хода: двигаешь вперед — идет, работает; чуть подал назад авария…

— В войне необходимы всякие механизмы, — сказал Озеров.

— Теперь я знаю это, — ответил Брянцев. — Но вначале не знал. Видите ли, полезным движением, а значит и жизнью, я привык считать только один процесс — когда идешь лицом вперед. Всякие иные манипуляции — балет… Вот такие взгляды, видимо, и губили меня в бою.

— Горячились?

— Вероятно, — просто сознался Брянцев.

— Да, это упрощенство. — Озеров уже с удовольствием чувствовал, что беседа с комиссаром пошла на лад. — Этак, дорогой Иван Иванович, можно дойти до отрицания маневра в войне. А война не есть движение только по прямой.

— Теперь я знаю. Но больно было!

— Значит, ваша стихия — наступление?

— Возможно.

Разговор все больше и больше радовал Озерова. Новый комиссар все еще казался ему черным куском антрацита, но теперь Озеров чувствовал, что он не холоден, а раскален, будто недавно вынут из горнила, и, значит, только брось его опять в горнило — он сразу засверкает огнем…

После обеда, хитря, Озеров спросил:

— Так что ж, Иван Иванович, будете отдыхать с дороги?

— Да, мне отдохнуть надо, — ответил Брянцев с иронией. — У меня так получилось. Два месяца я отдыхал в госпитале и, признаться, даже устал от отдыха. Ведь отдыхать — тоже устаешь. Так что теперь, конечно, мне вновь нужен отдых.

— Отлично, — сказал Озеров, — такой отдых, при желании, можно устроить очень быстро. Я вас познакомлю с нашими делами.

Майор Озеров знал, что любой комиссар прежде всего интересуется моральным состоянием личного состава части и тем, как поставлена в ней политическая работа. С этого и начал было Озеров свой рассказ о полке, но Брянцев попросил прежде всего показать, где занял полк позиции после боя, рассказать о командном составе, о боеспособности различных подразделений. А затем, быстро освоясь с обстановкой в полку, он расспросил, в каком состоянии орудия и пулеметы, достаточно ли зимней смазки, как работают ремонтники, какой имеется транспорт, сколько запасного телефонного кабеля, где можно достать лыжи… Причем, разговаривая о чисто военных делах, он проявлял во всем отличные знания. Сразу чувствовалось, что он не только хорошо знает Полевой устав пехоты и множество различных наставлений, но имеет немало своих, иногда оригинальных мыслей о военном искусстве. Озеров был окончательно изумлен, когда Брянцев, заговорив об инженерных работах, развязал свой вещевой мешок и вытащил пачку книг и брошюр по различным вопросам военного дела.

— Послушайте-ка, Иван Иванович, — сказал Озеров, рассматривая книги, — да вы случайно не были раньше строевым командиром?

— К сожалению, не пришлось.

— А из вас бы, пожалуй, мог выйти строевой командир. Вы это знаете?

— Возможно, — смело ответил Брянцев.

Наконец наступила очередь знакомить комиссара с делами, которые касались его непосредственно. Озеров умышленно начал рассказывать о них подробнее, чем думал рассказать прежде, — этим он хотел подчеркнуть, что вот, мол, дорогой комиссар, где твоя настоящая область работы. Озеров очень подробно рассказал о политическом составе полка, о том, как он выполнял свои обязанности в боях, чего не хватает некоторым политработникам, чтобы полностью оправдать свою роль в армии. Он рассказал о работе партийной организации, о ее влиянии в полку, об отдельных коммунистах, ставших вожаками солдат в бою.

Брянцев слушал его рассказ весьма внимательно и даже удивленно, изредка записывая что-то в своем блокноте.

— Сергей Михайлович, послушайте, — сказал он, когда рассказ был закончен, — а ведь мне, в свою очередь, приходится спросить: вы раньше не были, случайно, комиссаром, а?

— Никогда.

— А из вас бы, мне кажется, неплохой вышел комиссар!

— Возможно! — со смехом ответил Озеров.

XII

Поздно вечером в небольшом доме, на окраине деревни Козлово, собрались озеровцы, получившие правительственные награды. От усталости все едва держались на ногах, и поэтому Озеров и Брянцев, поздравив награжденных, тут же приказали им отправляться на покой.

Близ дома, где проходил коротенький митинг, столпились награжденные из батальона Шаракшанэ. Им нужно было идти на другой конец деревни, и они собирались отправиться туда вместе: в одиночку ходить ночью по местам, где только что находился противник, было рискованно. Друзья-сослуживцы закурили, пряча огни цигарок в рукава шинелей, потолковали о новом комиссаре в том смысле, что тоже человек, вроде Яхно, умный и душевный, поговорили о его коротеньком, но горячем выступлении на митинге, а потом о сердечном ответном слове лейтенанта Юргина…