Читать интересную книгу Некто Финкельмайер - Феликс Розинер

— Экспертиза была! — с плохо скрываемым торжеством ответила судья. — Уж, конечно, мы предусмотрели… — начала она, но спохватившись, что это «предусмотрели» может означать, что суд еще до заседания настроился каким-то образом, поправилась: — Мы тоже решили, что заключение эксперта будет полезно. Вот акт экспертизы, тут в деле.

— Мне об этом ничего не известно, — с легким, как бы извиняющимся, но, в сущности, с насмешливым поклоном ответил адвокат. — Когда была экспертиза?

— Недавно, сегодня, — поспешила судья, адвокат немедленно вставил:

— Я не ознакомлен с актом!

— Подсудимый… ответчик мог вам сказать, — быстро продолжала судья, как будто не слыша.

Но адвокат не уступил:

— Таким образом, защита не ознакомлена со всеми материалами дела, и в протоколе прошу…

— Хорошо, хорошо, — перебила судья. — Вам нужен факт экспертизы и результат. Я вам акт сейчас передам, вы ознакомитесь, это ничего не меняет. А заключение я прочту —не буду читать все, только само заключение. Так… Вот, пожалуйста: «Финкельмайер A. M. психическим заболеванием не страдает. Обнаруживает психопатические черты характера: обнаруживает некоторую замкнутость, погруженность в собственные переживания, избирательность в общении с окружающими, безмотивные колебания настроения, нереалистичность мышления в том, что касается собственной личности. Как недушевнобольной может отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими. Трудоспособен».

— Благодарю вас, — сказал адвокат. Девушка-секретарша перегнулась с эстрадки и протянула несколько листочков. Арон перехватил их у нее и отдал адвокату. Тот взял не глядя, так как продолжал говорить:

— …содержался под стражей необоснованно, о чем также считаю необходимым заявить суду.

Адвокат кончил.

— У вас все?

— Да.

— Гражданин Финкельмайер, встаньте. У вас есть замечания по составу суда? Согласны? Других замечаний, ходатайств у вас нет? Разъясняю ваши права: вы можете участвовать в разбирательстве на всех этапах, задавать вопросы…

…Когда он вставал, начинало стучать в затылке, какое-то время все плыло перед глазами. Потом это проходило, но оставалась та боль в голове, которую он ощущал постоянно. Чувство голода, как это бывало обычно, притупилось, но он страдал от духоты и подумал, что, может быть, жар у него, что простужен и голова поэтому так плоха, трудно соображать, а главное — вот как сказали о нем в заключении — эта нереалистичность мышления в том, что касается собственной личности, тем более трудно ему относить к своей собственной личности слово за словом, которые судья зачитывает по бумаге, слушать про человека чужого совсем, про того, кто в течение более чем полугода ведет антиобщественный образ жизни, паразитирует на окружающих, бросает семью, жену с двумя малыми детьми и старика отца практически оставляет без средств к существованию, сам же участвует в отвратительных непотребствах, во время которых пьют, избивают женщин, потом с ними спят, меняясь женами, меняясь квартирами — сегодня тут и с той, а завтра там и с этой, и опять все сначала, все эти долгие полгода, как один сплошной не-пре-ры-не-при-гля-не-про-бу-не-скон-ча-не-во-об-ра-зи-мы-ор-га-зм-зм-зм, — что подтвердили свидетели, не реагировал на предложение трудоустроиться…

— Понятно вам, за что вы привлекаетесь?

— Да… то есть… Мне непонятно, откуда взялось… Мое превро… — мое времяпрепро… вождение..? Описание?

— Это мы разберемся, это и называется — судебное разбирательство. Отвечайте прямо на вопрос: вам понятно, в чем вас обвиняют, значит, что вы, являясь трудоспособным, нигде не работаете и ведете антиобщественный образ жизни?

— Это мне понятно, в чем, мне не понятно, почему…

— Так, достаточно, достаточно! — успокаивающе остановила судья. — Ответьте суду: признаете ли вы себя виновным в том, что в течение длительного срока не трудились по своим способностям, уклонялись от общественно-полезного труда?

— Видите, это как рассматривать: я действительно не работал в учреждении, но насчет общественно-полез…

— Гражданин! — э? — Финкельмайер! это хорошо, что факт, что вы не работали в учреждении, вы признаете, это понятно, тут сидят ваши бывшие сослуживцы, они знают, что вы уволились, а больше вы никуда не устраивались… Тут мы терять времени не будем, вы интеллигент, вы себя считаете, и вам и нам ни к чему говорить, что черное это белое. Ни к чему! Не работали, это вы признаете. А нужно ответить, признаете ли вы себя виновным в предъявленных вам обвинениях, а не — «как рассматривать». Подумайте.

Арону казалось таким простым сказать «признаю», —тогда и весь зал был бы им доволен и, значит, ему б от этого стало легче; но адвокат затряс головой и напомнил — «нет-нет!» — так он велел ему — не признавать! — и Арон через силу выдавил:

— Нет. Я не признаю.

Не надо, не надо так сильно шуметь, болит голова!

Он оглянулся — лица качались, и полукружия амфитеатра повсюду то и дело искажались из-за поворотов и беспокойных смещений множества розово-желтых скругленных кафельных бляшек… Подсчитывать число рядов очень трудно, когда все шевелятся. Сколько же человек?

— Что же вы делали все время, пока не работали — в учреждении, по вашим словам? Если вы отвергаете обвинение. Чем были заняты?

— Я, видите ли, я всегда… писал стихи. То есть я занимался своими стихами… все это время, можно так сказать.

— А может быть, так сказать: жили в свое удовольствие? — не упустила повернуть судья и даже тонко улыбнулась.

Юмор всегда освежающе действовал на Арона. Он встрепенулся и тоже одарил судей лучезарной улыбкой своих бесчисленных крупных зубов:

— Можно и так. Вы знаете — ведь это совершенно одно и то же, если вы поэт: заниматься своими стихами и жить в свое удовольствие.

Судья на это не ответила, она листала бумаги, зал недоуменно обсуждал услышанное. «Писали же — поэт!» — объяснял кому-то девичий голосок. «Пра-ав-да-аа?» — тянул ей в ответ другой. Адвокат повернулся к Арону:

— Вы молодец, вы молодец, не волнуйтесь. Только проще надо, проще, вы же видите сами…

— Спасибо-спасибо, я понимаю…

Новый голос раздался с эстрады — спрашивал заседатель-мужчина:

— Вы, у нас указано, семейный, так? Значит, не разведенный с женой, так? А ушли с работы и ездите по чужим квартирам, так? У вас что, жилплощади по норме на человека достаточно?

Арон пожал плечами.

— Достаточно.

Мужчина с достоинством наклонил голову:

— Вопросов других пока не имею.

Судья задала еще несколько вопросов: не было ли у него конфликтов на службе, перед тем как он ушел с работы? интересовалось ли руководство причиной, по которой он подал заявление об уходе? почему он сразу же не снялся с профсоюзного учета?

— Есть ли вопросы у защиты? — спросила судья.

— Благодарю вас, — ответил адвокат и встал. — Расскажите, пожалуйста, какое вы имеете отношение вот к этой книге, — адвокат высоко поднял небольшую зеленую книжечку и громко прочитал: — А. Ефимов. «Знамя полковое».

— Эту книжку написал я, — начал Арон машинально, так как знал заранее, о чем будет спрашивать адвокат и что нужно будет ответить. Уговорить адвоката обойтись без упоминаний об этой книге не удалось, — напротив, защитник собирался использовать ее как один из веских аргументов перед судом, и Арону, пересиливая отвращение к самому себе, оставалось молоть механические объяснения: — «А. Ефимов» — это мой псевдоним, я им воспользовался, когда был в армии, когда мои стихи печатались в армейской газете. Потом под этой же фамилией стихи издали отдельной книгой.

— Был ли заключен у вас договор с издательством на эту книгу?

— Да, был.

— Вторая книга, — с нажимом произнес адвокат. — «Данила Манакин. Удача. Авторизованный перевод с языка тон-гор». Расскажите, пожалуйста, об этой книге тоже.

— Эти стихотворения публиковались в периодических изданиях в течение нескольких последних лет. Публиковались на русском языке. Я их переводил. Теперь стихи выпущены отдельной книгой.

— Что такое авторизованный перевод?

— Это значит, что Манакин одобрил мои переводы… были внесены некоторые… изменения.

— Спасибо. Прошу обе эти книги приобщить к делу, —сказал адвокат.

Арон сел. Но судья обратилась к нему:

— Теперь вы должны дать ответ суду. Каковы ваши объяснения по существу обвинительного заключения. По порядку, по всем материалам. Фактически. И почему вы отрицаете, не признаете обвинения. Вам понятно, что от вас требуется?

Арону снова пришлось вставать и, еще вставая, чувствуя, что судья говорит с ним нервозно, он сказал поспешно-успокоительно:

— Понятно, а как же? — понятно! Сейчас!..

У него была на этот случай бумажка — адвокат посоветовал выписать на бумажку по пунктам все, что Арону необходимо говорить в свое оправдание.

— Вот. Сейчас… Значит, хочу сказать, что, мне кажется, нельзя считать меня тунеядцем по той причине, что когда…