Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Те стояли в неловком молчании, медленно складывая гарантии только что обретенной свободы.
Ариэла бросила неуверенный, полный робости взгляд на Рэнси.
– Ну, что, – заговорила она, – ты теперь домой, значит, на двуколке… Хлеб на полке, в жестяной коробке. Кусок бекона – в котелке: спрятала от собак подальше… Часы-то на ночь не забудь завести.
– А ты к брату Эду, значит? – Рэнси тонко изобразил безразличие.
– Да надо бы до ночи успеть туда добраться. Не больно-то меня там ждут. С ума от счастья не сойдут, это уж точно. Да куда ж еще идти-то. А дорога-то туда – сам знаешь какая. Пойду-ка я, пожалуй. Будем, значит, прощаться, Рэнси. Или, может, ты и попрощаться-то не захочешь…
– Дык что ж я, собака, что ли, какая, – чтоб, значит, не попрощаться, – голосом мученика отозвался Рэнси. – Оно, конечно, ежели кому уйти не терпится, так им и не до прощанья будет.
Ариэла стояла молча. Она тщательно свернула купюру и свидетельство и сунула их за пазуху. Бинаджа Уиддеп скорбно наблюдал сквозь очки, как банкнота скрылась из виду. Мысль его работала лихорадочно. Те слова, что он произнес в следующую минуту, мгновенно повысили его человеческий рейтинг и автоматически произвели в более высокую категорию: либо в многочисленную категорию чутких душ, либо в малочисленную – великих финансистов.
– Ну, что, Рэнси? Скучновато тебе будет сегодня – одному-то в старой хижине?
Рэнси уставился вдаль, на Кэмберлендский хребет, светло-синий в лучах утреннего солнца. Он не смотрел на Ариэлу.
– Дык, уж наверное скучновато, – сказал он. – Так ведь, ежели кто бесится да кричит насчет развода, так что ж тут поделаешь, не силком же держать.
– Так то ж кто другой хотел развода, – сказала Ариэла, упершись взглядом в табуретку. – К тому ж никто кого другого держать и не хотел.
– Ну, так уж и не хотел!
– Так ведь никто и не сказал, что хотел… Пожалуй, пойду-ка я. Пора мне к брату Эду.
– И наши старые часы, видать, никто уже не заведет…
– Так, может, мне поехать с тобой, Рэнси, да завести часы?
Ни один мускул не дрогнул на лице жителя гор. Он протянул свою ручищу, и смуглая ручка жены исчезла в ней. На миг душа женщины проглянула сквозь застывшие черты и озарила ее лицо.
– Я пригляжу, чтобы собаки тебя не донимали, – сказал Рэнси, – видать, я был неправ. Скотина был, да и только. Но ты уж заведи часы, Ариэла.
– Сердце то мое там осталось, – прошептала она. – Там, в нашей хижине, с тобою рядом. Не буду я больше беситься, Рэнси. Поехали домой скорее. Может засветло еще и доберемся.
Забыв обо всем на свете, они направились было к двери, но тут вмешался мировой судья Бинаджа Уиддеп.
– Именем штата Теннесси, – заявил он, – я запрещаю вам нарушать его законы и уложения! Суд удовлетворен, а также рад и счастлив наблюдать, что тучи раздора и непонимания развеялись и более не омрачают союз двух любящих сердец. Однако долг данного суда – встать на защиту общественной морали и нравственной чистоты штата Теннесси. И потому суд должен заявить, что, будучи разведены в соответствии с законом, вы не являетесь перед законом ни мужем, ни женой, и, как таковые, не можете претендовать на права преимущества и прерогативы, проистекающие из матримануального состояния.
Ариэла вцепилась в руку мужа. Что он мелет, этот судья? Уж не хочет ли он сказать, что она потеряет своего Рэнси теперь, когда оба они извлекли для себя такой важный урок?
– Однако, – продолжил судья, – суд полномочен устранить ограничения, налагаемые фактом бракоразвода, и готов сию минуту осуществить торжественный обряд бракосочетания, дабы вернуть все на свои места и позволить тяжущимся сторонам возобновить достойное и возвышающее состояние матримануального союза, к каковому они так стремятся. За осуществление вышеозначенной процедуры данным судом установлена, значит, плата, короче говоря, пять долларов.
Тут для Ариэлы словно забрезжил лучик надежды. Рука ее проворно скользнула за пазуху. Пятидолларовая бумажка вспорхнувшей голубкой перелетела на стол судьи, где и приземлилась.
Смуглые щеки Ариэлы рдели, как розы, когда она, рука об руку с Рэнси, стояла и слушала слова, вновь скрепляющие их союз.
Рэнси помог ей взобраться в двуколку и сам уселся рядом. Снова рыжий бычок развернулся на дороге, и супруги, рука об руку, покатили домой в свои горы.
Мировой судья Бинаджа Уиддеп уселся на крылечке конторы и сбросил башмаки. Он еще раз нащупал пальцем купюру, засунутую в карман жилетки. Опять закурил свою самодельную трубку из бузины. Та же курица-пеструшка опять протопала вразвалочку по «главной улице» поселка, все так же глупо кудахтая.
Дороги, которые мы выбираем
В двадцати милях от городка Таксон, штат Аризона, «Западный экспресс» остановился у гидранта взять воды. Помимо живительной влаги локомотив этого знаменитого поезда взял на борт и нечто менее живительное.
Покуда кочегар заводил шланг в цистерну, в кабину паровоза поднялись трое. Боб Тидбол, «Акула» Додсон и индеец-квартеронец из племени крик по кличке Джон Большой Пес влезли к машинисту и показали ему круглые отверстия своих пушек. Три внушительных дырки так впечатлили машиниста, что он заломил руки в театральном жесте, словно хотел воскликнуть: «Скажи мне всю правду, даже самую страшную!»
Повинуясь короткой команде Акулы Додсона, главаря группы захвата, машинист сошел на землю и отцепил паровоз и тендер. Джон Большой Пес, усевшись на куче угля, франтовато наставил два револьвера на машиниста и кочегара и предложил им отогнать локомотив на пятьдесят ярдов и ждать дальнейших указаний.
Акула Додсон и Боб Тидбол, не испытывая никакого интереса к такой бедной золотом породе, как пассажиры, сразу направились к золотой жиле – сейфу почтового вагона. Там они обнаружили умиротворенного и сонного экспедитора, пребывающего в полной уверенности, что экспресс остановился, чтобы пополнить запасы чистой воды, и ни о чем более опасном даже не помышляющего.
Покуда Боб рукоятью своего шестизарядного кольта выбивал эту бредовую идею из его головы, Акула закладывал под сейф заряд динамита.
Грохнул взрыв, который принес чистой прибыли на тридцать тысяч золотом и ассигнациями. Кое-кто из пассажиров высунул голову в окно поглядеть, где это гремит гром. Кондуктор дернул шнур звонка, но тот обвис, не оказав сопротивления. Акула Додсон и Боб Тидбол побросали добычу в грубый брезентовый мешок, спрыгнули наземь и побежали к паровозу, увязая в насыпи высокими каблуками.
Машинист, угрюмый и злой, но благоразумно повинуясь их приказу, погнал локомотив прочь от неподвижного состава. Тем временем экспедитор, очнувшийся от спячки, вызванной кольтом Боба Тидбола, выскочил из вагона с винчестером в руках. Джон Большой Пес, неосмотрительно усевшийся на тендере с углем, представлял из себя отличную мишень. Он сделал явно неудачный ход, и экспедитор прихлопнул его козырным тузом. Достойный представитель своей профессии от племени крик получил пулю прямо между лопаток и скатился наземь замертво, увеличив таким образом долю добычи каждого из своих товарищей ровно на одну шестую.
В двух милях от гидранта машинисту приказали остановиться. Бандиты издевательски помахали ему ручкой, скатились по крутому склону и нырнули в заросли густого кустарника, окаймлявшего путь. Минут пять они бешено мчались напролом сквозь заросли колючего чаппараля и оказались на опушке негустого леса, где стояли три лошади, привязанные к нижним ветвям деревьев.
Одна из них предназначалась Джону Большому Псу, которому уже не суждено было ездить ни днем ни ночью ни на этой лошади, ни на какой-либо другой. Бандиты сняли седло и уздечку и отпустили ее гулять на воле. На оставшихся двух они сели, уложили брезентовый мешок на луку седла и поскакали через лес, хоть и быстро, но не забывая смотреть по сторонам. Скоро они въехали в дикое пустынное ущелье, и здесь лошадь Боба Тидбола поскользнулась на мшистом валуне и сломала переднюю ногу. Они сразу пристрелили ее выстрелом в голову и уселись, чтобы обсудить план дальнейших действий. Особой спешки не было: отъехав довольно далеко по каменистому ущелью, они могли чувствовать себя в относительной безопасности. От самой быстрой погони их отделяло множество миль и часов. Лошадь Акулы Додсона тяжело дышала и, волоча по земле уздечку, благодарно щипала травку у ручья в глубине ущелья. Боб Тидбол развязал брезентовый мешок и, зачерпнув его содержимое двумя руками, засмеялся, как ребенок, увидев аккуратно заклеенные пачки ассигнаций и тугой мешочек с золотыми монетами.
– Ах ты, бандюга! – игриво обратился он к Додсону – Ну надо же, все получилось! Точно так, как ты и говорил. Ну и голова у тебя, прямо как у финансиста. Кого угодно в Аризоне заткнешь за пояс.
– Где нам взять лошадь для тебя, Боб? Нам нельзя здесь задерживаться, к утру они организуют погоню.