Читать интересную книгу Короли и капуста (сборник) - О. Генри

– Что с тобой приключилось, Билл? – спрашиваю я его.

– Я проскакал до заставы все девяносто миль, дюйм в дюйм. Поселенцы были спасены. И тогда мне дали овса. Песок вместо овса – замена не из лучших. А потом мне пришлось битый час объяснять, почему в дырке ничего нету, с чего это дорога тянется в обе стороны и почему трава зеленая. Говорю тебе, есть предел человеческому терпению. Схватил я его за шиворот и поволок вниз, под гору. А он всю дорогу лягается, у меня все ноги до колена в синяках, два-три укуса в руку и в большой палец – надо бы обработать.

– Но больше его нет, – продолжает Билл. – Ушел домой. Я показал ему дорогу в город и дал пинка, он метра на три отлетел, в нужном направлении. Жаль, конечно, терять выкуп, ну так ведь тут одно из двух: или выкуп, или мне прямая дорога в сумасшедший дом.

Билл пыхтит и отдувается, но на ярко-розовом его лице царит выражение невыразимого удовлетворения и неописуемого счастья.

– Билл, – говорю я, – а у вас в семье сердечных заболеваний не случалось?

– Нет, – говорит он. – Ничего хронического. Только малярия и переломы. А что?

– Тогда можешь повернуться, – говорю я, – и посмотреть, что там у тебя за спиной.

Тут Билл поворачивается и видит мальчишку, белеет как простыня, плюхается на задницу и начинает бессмысленно щипать пальцами травку и перебирать веточки. Целый час я волновался – уж не тронулся ли он умом. А потом рассказал ему, что мой план начал действовать в данную конкретную минуту, что мы получим выкуп и уберемся отсюда еще до полуночи, если старик Дорсет примет наше предложение. Тогда Билл немного приободрился, даже выдавил из себя улыбочку и пообещал мальчишке изображать русского в войне с японцами, как только ему чуть-чуть полегчает.

Я разработал способ забрать выкуп без риска быть схваченным противной стороной, и эта разработка сделала бы честь любому профессиональному похитителю. Дерево, под которым должны были оставить ответ, а потом и деньги, стояло у дороги, вдоль дороги тянулась изгородь, а вокруг, сколько видит глаз – голые поля. Если бы тут притаилась банда констеблей, то всякого, кто придет за письмом – по дороге или через поле, – они увидели бы за версту. Но не-е-ет, родные! Со мной этот номер не пройдет! В половине девятого я уже сидел наверху – да, на дереве, спрятавшись почище древесной лягушки, – и поджидал посыльного.

Ровно в назначенный час подъезжает на велосипеде мальчишка-подросток, отыскивает под столбом коробку, сует в нее сложенную бумажку и катит прочь в сторону города.

Я подождал целый час, потом решил, что подвоха тут нет. Слез с дерева, взял записку, быстренько шмыгнул вдоль изгороди – а там уже и лес, и через полчаса был уже у пещеры. Тут я развернул записку, подсел поближе к фонарю и зачитал ее Биллу. Написана она была чернилами как курица лапой, а суть ее сводилась вот к чему:

Двум отчаянным мужчинам

Джентльмены, сегодня я получил ваше письмо касательно выкупа, который вы требуете за то, чтобы вернуть мне сына. Думаю, вы несколько погорячились в своих требованиях, а потому я выдвигаю вам свое контрпредложение и склонен полагать, что вы его примете. Итак, вы приводите Джонни домой и платите мне двести пятьдесят долларов наличными, а я соглашаюсь избавить вас от него. Советую приходить ночью, так как соседи убеждены, что Джонни пропал навсегда. И если тот, кто приведет его домой, попадется им на глаза, за последствия я не отвечаю. Примите мое почтение,

Эбенезер ДОРСЕТ

– Черти и дьяволы, – говорю я. – Да такой наглости я еще…

Тут я взглянул на Билла и умолк на полуслове. Потому что во взгляде его увидел такую мольбу, какой прежде не встречал – ни у бессловесных тварей, ни у говорящих.

– Сэм, – говорит он, – ну, что для нас каких-то двести пятьдесят долларов, в конце то концов. Деньги у нас есть. Еще одна ночь с этим мальчишкой – и смирительная рубашка мне обеспечена. Мало того, что мистер Дорсет – настоящий джентльмен, так ведь он еще и транжира, раз делает нам столь великодушное предложение. Сэм, ты не упустишь этот шанс, правда же?

– По правде говоря, Билл, – отвечаю я, – мне этот агнец небесный тоже начал действовать на нервы. Отвезем его домой, заплатим выкуп и рванем отсюда подальше.

В туже ночь мы отвезли мальчишку домой. Наплели ему с три короба – будто отец купил ему винтовку с серебряной насечкой и пару мокасин, а завтра мы будто бы едем на охоту стрелять медведей.

Было ровно двенадцать, когда мы постучали в парадную дверь Эбенезера. В ту самую минуту, когда мне, в соответствии с первоначальным планом, надлежало изымать полторы тысячи долларов из коробки под деревом, Билл стоял и отсчитывал двести пятьдесят долларов в руку Дорсету.

Когда до мальчишки дошло, что мы оставляем его дома, он взвыл пароходной сиреной и вцепился Биллу в ногу, как пиявка. Отец отдирал его от ноги дюйм за дюймом, словно клейкий пластырь.

– Как долго сможете его держать? – спрашивает Билл.

– Как сказать, силы-то уже не те, – говорит старик. – Минут десять продержусь, а большего не обещаю.

– Годится! – говорит Билл. – Как раз миную Центр, Юг и Средний Запад, а там до канадской границы можно уже и вприпрыжку!

Хоть ночь была темная, а Билл очень толстый, а я, как известно, бегун не из последних, но когда мне удалось его догнать, от города нас отделяло уже полторы мили.

Формальная ошибка

Я никогда не был особенным любителем междоусобиц; пожалуй, немного найдется в нашей стране явлений, чья ценность была бы столь нагло завышена – ну, разве что грейпфруты, свиной студень да медовый месяц. Тем не менее, если позволите, я расскажу вам об одной междоусобице на Индейских территориях, в которой мне выпала роль пресс-агента, попутчика и непреднамеренного несоучастника.

Я гостил на ранчо Сэма Дерки, где культурно проводил досуг, падая с недообъезженных лошадок и помахивая руками под носом у степных волков (сохраняя, впрочем, двухмильную дистанцию). Сэм был умудренным парнем лет двадцати пяти, из тех, кто бесстрашно возвращается домой по самой темноте – правда, не очень охотно.

А надо сказать, что у него под боком, в Крик-Нейшн, обитал клан неких Тейтумов. Я слышал, что Дерки с Тейтумами издавна враждовали. Поголовье обоих семейств с годами заметно сократилось, и конца данной тенденции не предвиделось – с обеих сторон подрастала юная смена. Но, как я понял, воевали они по-честному; то бишь, не прятались по кукурузным плантациям, целясь неприятелю в спину промеж подтяжек – отчасти, возможно, ввиду отсутствия кукурузных плантаций и привычки местных носить не больше одной подтяжки. Кроме того, заклятые враги никогда не трогали женщин и детей. В то время – да и поныне – местным женщинам ничто не угрожало.

У Сэма Дерки была подружка. (Если бы я рассчитывал протолкнуть этот рассказ в беллетристический журнал, пришлось бы написать: «М-ру Дерки посчастливилось быть помолвленным».) Звали ее Элла Бейнс. Они производили впечатление любящей и нежной пары, как оно всегда бывает сразу после помолвки и сразу перед размолвкой. На вид она была вполне удобоварима, особенно с учетом пышной копны каштановых волос. Даже когда он представил ей меня, она осталась непоколебима в своих предпочтениях, так что я окончательно уверился: этих двоих свела вместе Судьба.

Мисс Бейнс жила в Кингфишере, в двадцати милях от ранчо. Сэм большую часть времени жил в седле между этими двумя точками.

Однажды в Кингфишере объявился некий отважный молодец невысокого роста с гладкими и непримечательными чертами лица. Его очень интересовали всевозможные сведения из жизни городка, а в особенности фамилии его обитателей. Он сказал, что прибыл из Маскоги, во что охотно верилось – стоило лишь взглянуть на его желтые башмаки и вязаный галстук. Я как-то пересекся с ним по дороге на почту. Он сказал, будто его зовут Беверли Треверс, во что верилось с трудом.

На ранчо как раз настала самая занятая пора, и у Сэма не было времени часто отлучаться от дел. Посему мне как непригодному к труду и по большей части бессмысленному дармоеду выпала обязанность ездить в город за всякой всячиной – открытками, мукой, содой, махоркой и, самое главное, письмами от Эллы.

Однажды, отправившись за папиросной бумагой и запасными колесами для телеги, я увидел мнимого Беверли Треверса и Эллу Бейнс, раскатывающих взад-вперед по улице в желтоколесном экипаже со всей нарочитостью, которую позволяла вязкая черная грязь. Я понимал, что сие известие вряд ли прольется бальзамом на душу Сэма, и благоразумно исключил его из ежевечерней сводки городских новостей. Но на следующий день на ранчо объявился долговязый бывший ковбой по имени Симмонс, старый приятель Сэма, торговавший в Кингфишере сеном, и, скрутив и выкурив внушительное количество папирос, наконец разомкнул уста. А глаголили его уста вот что:

– Знаешь ли, Сэм, последние пару недель в Кингфишере мутит атмосферу один персонаж, выдающий себя за некого Беверли Треверса. Знаешь, кто это? Не кто иной, как Бен Тейтум из Крик-Нейшна, сын старого Гофера Тейтума, которого твой дядюшка Ньют подстрелил в феврале месяце. И знаешь, что он сегодня вытворил? Взял и убил брата твоего, Лестера, прямо перед зданием суда.