Товстоноговым на сцене Большого драматического театра «Энергичных людях». Лидия Федосеева свидетельствует: «Я мыла пол в маленькой квартирке, где мы жили, Вася работал на кухне. Когда очередь дошла до пола в кухне, я сказала: “Вася, подними ноги”. Он поднял ноги, сидел и писал. Я вымыла пол, убралась и тогда на него посмотрела: Вася все пишет, пишет, пишет, а ноги все так же вытянуты – он забыл их опустить»{483}.
Не было у него своего кабинета, скажем так: кабинет для Шукшина был везде, где писалось. Здесь очень кстати привести слова Валерия Золотухина, шукшинского земляка с Алтая, о том, на что мы тратим свои силы, когда рядом живут такие писатели, как Можаев, Шукшин. Следующую свою квартиру Василий Макарович ждал около пяти лет, еще осенью 1969 года написав матери: «Квартиру должны дать скоро, дом строят. Дом будет великолепный, квартира 4-х комнатная – с кабинетом, с детской, спальней, залом. В центре Москвы. Ничего, жить можно, дал бы нам всем Бог здоровья». Дом никак не достраивали, и Шукшин обращается напрямую к секретарю ЦК КПСС Петру Демичеву:
«Прошу Вашего содействия в решении вопроса о предоставлении мне жилплощади, которая дала бы возможность работать в необходимой для этого творческой обстановке как писателю, кинорежиссеру и актеру. В настоящее время семьей в составе 5 человек (я, жена, дети) проживаем в 2-х комнатной квартире (смежные комнаты 18 и 13 кв. м.).
С уважением В. Шукшин. 23 февраля 1971 г.»{484}.
Василий Макарович, обратившись в ЦК КПСС, указал номер своего партийного билета, а мог бы перечислить все свои награды: Госпремия РСФСР имени братьев Васильевых 1967 года за художественный фильм «Ваш сын и брат», Госпремия СССР 1971 года за исполнение роли в фильме Сергея Герасимова «У озера», заслуженный деятель искусств РСФСР – звание, полученное им «за заслуги в области советской кинематографии» в год своего сорокалетия. Шукшин уже успел очень много сделать, был любим народом, популярен, имел множество поклонников и немало завистников. Что всегда связано между собой.
После его письма Демичеву началась секретная переписка, будто про атомную бомбу, хотя речь шла всего лишь о квартире:
«Секретно. В Общий отдел ЦК КПСС
Заявление кинорежиссера тов. Шукшина В. М. об улучшении жилищных условий рассмотрено Президиумом исполкома Моссовета 13 апреля с. г. Принято решение предоставить тов. Шукшину трехкомнатную квартиру. Поручено Управлению учета и распределения жилой площади подобрать квартиру для тов. Шукшина. Подбор квартиры задерживается из-за отсутствия соответствующих свободных квартир.
Заместитель председателя исполкома Моссовета С. Коломин.
19 июля 1971 г.»{485}.
Квартир в центре столицы тогда строилось много – только предназначались они не для Шукшина, а для тех, кто решал судьбу его книг и фильмов. Номенклатура, конечно, жила по-другому. Как и прежде, у чиновников не возникало желания делить с народом одну крышу над головой. Даже кооперативные дома их не устраивали. После долгожданной отставки Хрущёва в Москве активно развернулось строительство комфортабельных домов для всякого рода «шишек»: квартиры огромной площади, высокие потолки и т. д. Это элитное жилье находилось в ведении Управления делами ЦК КПСС, которое иногда могло с барского плеча отщипнуть кусочек и писателям – либо классикам, либо начальникам.
Но Шукшин не был номенклатурой ни в Союзе писателей, ни в Союзе кинематографистов. Лишь незадолго перед своей кончиной Василий Макарович улучшит жилищные условия, получив весной 1972 года (в то самое время, когда он готовился к съемкам «Калины красной») квартиру:
«Секретно. ЦК КПСС, Общий отдел.
Решением исполкома Моссовета № 14/22 от 28 марта 1972 г. тов. Шукшину В. М., кинорежиссеру Центральной киностудии им. Горького (семья 5 человек) предоставлена четырехкомнатная квартира № 121 площадью 74,06 кв. м в доме № 5 по ул. Бочкова.
Заместитель председателя исполкома Моссовета С. Коломин.
31 марта 1972 г.»{486}.
Вдоволь насладиться тишиной своего первого в жизни кабинета Василию Макаровичу не пришлось – через два с половиной года он скончался, ему было всего 45 лет. И умер-то он словно на ходу – в каюте парохода, выполнявшего роль плавучей гостиницы для творческой группы кинофильма Сергея Фёдоровича Бондарчука «Они сражались за Родину». Озвучивал роль Шукшина в фильме уже другой актер…
Анна Андреевна Ахматова, обозвав писательский дом «общежитием», угодила в самую точку, ибо общежитие или коммуну можно назвать основным стилем повседневной жизни небогатых французских поэтов XIX века, что обживали парижский квартал Монмартр, нередко соседствуя друг с другом. Так что расселение советских литераторов под одной крышей можно трактовать и как социальный фактор, и как следование мировым тенденциям. Есть, правда, один нюанс, на который указал в своих записях Юрий Олеша. 17 марта 1955 года в ЦДЛ он услышал рассказ вернувшегося из Парижа литератора, побывавшего в гостях у Луи Арагона и Эльзы Триоле: «Все квартиры, в которых я был… менее внушительны, чем квартиры наших писателей, артистов»{487}. Так что в СССР указанная тенденция укрепилась довольно сильно. Как говорится, это вам не Монмартр.
В Москве новый писательский квартал возник в 1950-е годы на Ломоносовском проспекте. Литфонд на паях с Госпланом СССР построил здесь два хороших кирпичных дома – под номерами 15 и 19. В разное время жильцами этих домов были Юрий Трифонов, Константин Ваншенкин, Инна Гофф, Владимир Дудинцев, Ион Друцэ, Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Владимир Солоухин, Борис Слуцкий, Ярослав Смеляков, Владимир Соколов, Егор Исаев, Александр Борщаговский, Юлия Друнина, Александр Казанцев, Владимир Тендряков и многие другие. Некоторые писатели, когда в 1957 году только началось заселение, были вынуждены делить жилплощадь с собратьями по перу. Например, в одной коммунальной квартире жили Борис Слуцкий и Григорий Бакланов. Константин Ваншенкин вспоминает неожиданный утренний звонок Слуцкого, пригласившего их с Инной Гофф зайти к нему, где в это время находился «интересный молодой художник».
«Слуцкий, – свидетельствует Ваншенкин, – жил в одной квартире с Баклановым, товарищем наших институтских лет… Баклановы занимали две комнаты, Слуцкий одну… Держался Гриша исключительно корректно. Он был, по сути, еще неизвестен, а Борис почти знаменит. Слуцкий сказал мне как-то о Бакланове:
– Пишет по десять – двенадцать часов в день. Почти не вставая.
Сказано это было с уважением»{488}.
Зайдя к Борису Слуцкому, Ваншенкин увидел в его комнатах необычную выставку – стены украшали рисунки, акварели и гуаши. А вот и сам художник – «с пышно-волнистыми волосами и светлым холодно-вежливым взглядом», сотворивший портрет поэта: «Внешнее сходство было несомненное, но выглядел Слуцкий слишком монументальным, напыщенным, сановитым». Борис Абрамович стал уговаривать гостя тоже заказать художнику свой портрет. А звали живописца Илья Глазунов…
Сегодня на Ломоносовском писателей почти не осталось. Одним из тех, кто прожил здесь почти всю жизнь, был Константин Ваншенкин. Двухкомнатную квартиру им с Инной Гофф дали в 1957 году в доме 15. Как-то я оказался у него в гостях 7 октября 2007 года, он спросил с хитрецой, знаю ли я, какой сегодня день. «Еще бы, – ответил я, –