Но если Пруссии не существует или она крайне слаба, речь идет уже не о разделе, а о присоединении Польши к Российской империи. Число «трофейных иностранцев» возрастает многократно, и они составляют уже значительную часть населения Империи. После этого присоединения образуется огромная славянская держава, из 40 миллионов населения которой 2 миллиона — немцы.
3. Третье, не менее важное следствие. Спасенная Петром III Пруссия в XIX веке сделалась собирателем германских земель, «железом и кровью» создала новую германскую империю. В 1914 году дойдет до войны Германии и Российской империи…
Но если в 1761 году Фридриха князь Юсупов увозит спиваться и умирать в Березов, а Пруссия либо разделяется, либо влачит убогое существование, то ведь получается — не она объединит Германию. Или должен появиться новый лидер (Российская империя?), или Германия так и остается конгломератом княжеств, — каждое со своим политическим строем, со своей династией и своими международными связями. А над ними нависает огромная славянская держава…
Такая перспектива заставляет совершенно по–другому видеть весь ход европейской истории и XIX и XX веков.
ВИРТУАЛЬНОСТЬ АКТИВНОГО ПЕТРА III
Эта виртуальность связана, строго говоря, не с реальным Петром III… Поскольку тот реальный Пётр III в принципе не мог усидеть на троне… По крайней мере, на русском троне.
Но представим себе, что это оказался бы более умный или хотя бы более хитрый человек. Сделай он хотя бы треть тех политических ходов, какие сделала его жена, — и на престоле сидел бы именно он, Пётр III! Усидев, он мог бы и отправить в монастырь Екатерину, и жениться на Елизавете Воронцовой (интересно, кто тогда стал бы наследником престола, и от какой жены?).
Но сделать это мог только человек, психологически похожий не на исторического Петра III, а на Елизавету или на его жену, Екатерину.
Вывод: никакой реальной возможности усидеть Петр III не имел. Не существует виртуальности, в которой он дружит с Фридрихом, заставляет воевать Российскую империю за Шлезвиг, разгоняет гвардию и при этом продолжает править.
Усидеть мог только человек с тем же именем, но совершенно с другими личностными качествами.
Вопрос — а если бы он ими обладал? Еще 28 июня 1762 года далеко не все было потеряно, если бы Петр III послушался Миниха и других придворных. Император скачет в Петербург во главе своих верных придворных (один Миних с Гудовичем стоили целой полуроты пьяных гвардейцев, а ведь нашлись бы и другие). Вокруг Зимнего толпы народа разной степени нетрезвости, гвардейцев приводят к присяге… К совершенно незаконной присяге преступнице Екатерине Алексеевне, пока без порядкового номера.
Появление императора могло бы многое изменить. Внести смятение в ряды клятвопреступников, смутить духовенство, активизировать ту часть гвардии, которая вовсе не хотела переворота в пользу Екатерины или маленького Павла или вообще плыла по течению. Грозный начальственный окрик: «Прекратить балаган!» Быстрые движения группы уверенных в себе людей возле Зимнего. Решительное поведение Миниха, сзывающего гвардейцев, верных присяге.
Заговорщики уже готовы убить Петра? Несомненно. Но одно дело — без единого свидетеля задушить беззащитного человека, не желающего пить яд. Совсем другое — выстрелить в императора, ударить коронованную особу саблей среди скопления народа. Где каждый видит, кто и в кого стреляет или кто кого рубит.
Самый верный способ подавить мятеж, несомненно, это сразу при появлении на площади открывать огонь на поражение. Сразу, как только это окажется технически возможным. Петр Федорович на это не готов, но готов Миних. Тихий приказ за спиной императора… Стремительное движение сквозь толпу… Мгновенно вскинутые руки с пистолетами, гулкие удары выстрелов, плотные облачка порохового дыма. Оседает Екатерина, хрипит, прижимая руки к простреленной в трех местах груди.
— Что ты наделал, Карл Бурхгардович?! Ты застрелил императрицу!
— Так, ваше величество! Я выполнял свой долг и защищал ваш трон.
— Тебя надо казнить! Ты убил коронованную особу!
— Так, ваше величество! Я готов пойти на плаху, чтобы узурпатор престола была наказана, а вы оставались императором.
И всё, и бунт уже прекратился.
Хотя нет… Гвардия — ее бунтующая, ее участвовавшая в заговоре часть прекрасно понимает — терять нечего. Орловым, Теплову, Разумовскому… многим надо или бежать без оглядки, надеясь дожить в нейтральных странах. Или принимать бой, а в бою этом идти до конца. Дело затевается страшное, без предела жестокое.
Возможно, для императора лучше не скакать в Петербург. Тут, конечно, тоже можно выиграть. В свалке никогда не неизвестно, кто кого, победить заговорщиков вполне реально. Но очень может статься, не Ангальт–Цербстская шлюха рухнет на камни мостовой. Молодецкое уханье Алексея Орлова, блеск сабли, с лезвия срываются тягучие малиновые капли, император сучит ногами, мученически бьется в руках Гудовича, по мостовой растекается отвратительная багровая лужа.
Потом Екатерина издаст Манифест, согласно которому император явился пьяным, шатался, упал, сам напоролся на саблю. Терять ей нечего. Поражение бунта — ее смерть.
ПЕРСПЕКТИВА ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Так может статься, самое разумное — бежать в армию? 29 июня заговорщики скачут к Петергофу и застают не потешные экзерциции деревянными мушкетами. Орудия откачены и направлены на дорогу, около них замерли солдаты с раскаленными прутьями, лица их решительны и грозны.
Так же грозно стоит пехотное каре с заряженными мушкетами, готовое выполнить свой долг. Страшно попасть пулей хоть в одного гвардейца? Гм… А как сами гвардейцы? Готовы они умирать за матушку–императрицу? Есть и такие, что готовы, потому что уже плюнули в колодец, отрезали себе все пути назад, сожгли мосты, перешли Рубикон. У них только два пути: в царедворцы матушки Екатерины или на плаху. Пасть на поле боя — далеко не худший вариант, пусть даже поле боя не с турками, не с пруссаками, а поле гражданской войны.
Представим себе худшее: решительную атаку гвардейцев во главе с братьями Орловыми. Пусть гвардия, теряя своих от пушечного и ружейного огня, сомнет, изрубит триста верных голштинцев. Пусть визжащая картечь минует Орловых и других самых злых и решительных. Пусть останутся на дороге, петляющей вдоль Финского залива, «только» десятки менее опасных и отчаянных.
К вечеру 29 июня можно двигаться дальше… Но император со свитой, нахлестывая, меняя коней, уже приближается к Нарве. Пройдут считаные дни, и российская армия во главе со своим законным императором подойдет к Петербургу.
И тут–то становится очевидно, как слаба опора Екатерины. Ее шанс — мгновенный неожиданный удар, моментальная победа, стремительное, за считанные дни, закрепление этой победы. Другого шанса не было и нет. Серьезная гражданская война, движение к Петербургу полевой армии означает для нее мгновенный и верный конец.
Действительно, что могут противопоставить Екатерина и несколько гвардейцев законному императору и армии? Сановники и гвардейцы хорошо умеют интриговать, ловить рыбку в мутной водице. Здесь же надо не врать и вилять, не принимать картинные позы, не душить беззащитного и безоружного. Тут приходится всерьез воевать. И кто будет этим заниматься?
Кто за Екатерину? Народ? Нет, широкие слои народа однозначно на стороне императора. Дворянство? Большинство дворян совершенно не заинтересованы в смене своего императора. Абсолютное большинство армейских офицеров и значительное число гвардейцев или «за» Петра, или, по крайней мере, нейтральны. «За» Екатерину — кучка людей, верхушка управленческого аппарата и часть гвардии. При моментальном ударе это сила — в их руках все «командные высоты» в государстве. А если удар не моментальный?
Пусть даже Екатерина, готовясь к отражению армии, соберет несколько тысяч «рабски преданных» ей людей. Кто из них действительно способен сражаться? Болезненно жирный Разумовский? Сановники Сената и Синода, которых сама Екатерина именовала «старыми бабами»? Священники? «Народ», то есть толпы обывателей? Сугубо гражданский Теплов?
Реально могут оказать сопротивление только часть гвардейцев. Пусть даже вся гвардия изъявит готовность «умереть за престол матушки–государыни». Что это даст? Боевые части, испытанные в огне Семилетней войны, идут против столичных полуразбойников. Десятки тысяч профессиональных военных против считаных сотен отчаянных, крепких, но никогда не выходивших на поле боя.
В гражданских войнах неизбежны разброд и шатания, как только любая сила начинает проигрывать. Едва к Петербургу подойдет армия, гвардия побежит. Уличных боев не будет вообще или будут какие–то мелкие, ничего не значащие сами по себе эпизоды.