– Как добрались? – спросила Сьюзан.
– Нормально, – ответил Грег.
– Под ливень не попали?
– На Третьей автостраде поморосило немного.
– Я хочу, чтобы ты тут чувствовала себя как дома. – Сьюзан посмотрела на Рут. Не на Грега – на Рут.
Девочка кивнула.
– Что хочешь на ужин? Ты, должно быть, проголодалась. Я могу приготовить твое любимое блюдо. Что ты любишь больше всего?
Рут, подумав немного, сказала, что у нее нет любимого блюда.
– Любишь рыбные палочки?
– Наверное…
– Тогда на ужин будут рыбные палочки.
И они все поужинали рыбными палочками – совершенно нормальный ужин. Сьюзан засы́пала Рут вопросами. Ей нравилось в школе? Хорошая была школа? Какой ее любимый предмет? Любимого предмета у Рут не было, как и любимого блюда. Сьюзан подумала, в чем же Рут такая одаренная, но решила, что вскоре и так это узнает.
– Мне жаль, что с твоей мамой такое случилось, – вдруг сказала она, и слезы навернулись ей на глаза. Она и сама не понимала почему. – Я сделаю все, что только могу. Мы с дядей Грегом сделаем все, что только можем. Знаешь… Мы рядом. Мы все исправим. Мы не умрем. Мы будем рядом с тобой всегда.
А потом она встала и принялась убирать со стола.
Сьюзан попросила своего начальника в банке об отпуске – ей нужно было свободное время, чтобы присматривать за племянницей. Ей сказали, что прекрасно справятся без нее, мол, она может не выходить на работу, сколько будет нужно.
– Мы можем поклеить у тебя в комнате новые обои, – предложила Сьюзан. – Можем обставить ее так, как было у тебя дома.
Но Рут сказала, что ей и так все нравится.
– Можем сходить в кино. Ты любишь кино? Или, может быть, пройдемся по магазинам?
И они пошли в кино, а потом прошлись по магазинам. Сьюзан лихорадочно раздумывала, чем бы еще занять малышку.
– Чем тебя порадовать? – спросила она, когда они шли домой.
Рут остановилась и глубоко задумалась, словно этот вопрос требовал серьезного философского подхода, а затем ответила, что не знает.
На похоронах Сьюзан сумела расплакаться, ощущая, что этим выполняет сестринский долг. Рут не пролила ни слезинки. Конни была точно такой же, она не плакала на папиных похоронах, и на маминых тоже, и тогда Сьюзан восхищалась мужеством сестры, но сейчас это просто казалось неправильным. Пока священник читал молитву, Сьюзан смотрела на личико племянницы – и видела в ней холодность Конни. Рут жила с ними, но она была дочерью Конни – от и до, и Сьюзан знала, что она никогда не станет ее дочерью.
– Мне кажется, с девочкой что-то не так, – сказала Сьюзан.
– Ей просто нужно время, – ответил Грег. – Она так скорбит.
– Мне кажется, это ненормально.
Она почти испытала облегчение, однажды ночью проснувшись от вопля Рут. Девочка кричала от ужаса.
Сьюзан вбежала в комнату Рут, включила свет. Рут сидела на кровати, широко распахнув глаза, и размахивала подушкой, словно защищаясь от чего-то.
– Она здесь, – бормотала девочка. – Она здесь, как и говорила мне.
– Кто?
– Мамочка, – прошептала Рут.
Она даже посмотреть на Сьюзан не могла, так ей было страшно. Она и произнести-то это едва сумела.
Сьюзан села на кровать и распахнула объятия. Рут прижалась к ней.
– Мамочки тут нет, – сказала Сьюзан. – Мне очень жаль. Очень.
– Я ее видела.
– А если бы она и была тут, она бы тебе ни за что не навредила, ты же знаешь. Она тебя любила.
Рут покачала головой и уткнулась носом Сьюзан в плечо, обнимая тетю все крепче. И Сьюзан это понравилось. Ей это очень понравилось.
– Мамочка говорила, что убитые нами к нам возвращаются.
– Что?
– Они к нам возвращаются. И никогда не уходят. Никогда не оставляют нас одних. Они прячутся в тенях. И иногда мы думаем, что они ушли. Но рано или поздно они выйдут из тени.
– Чепуха какая-то.
– Но зачем бы мамочка мне такое говорила, если бы это не было правдой?
«Потому что твоя мать была жестокой сукой», – подумала Сьюзан. Ее словно осенило. Она никогда не позволяла себе думать такого, не так явственно, но теперь, когда эти слова пронеслись в ее голове, она отчетливо осознала, что так все и было на самом деле.
– Милая, почему ты думаешь, что убила свою маму?
– Потому что я ее убила. Я ей сказала, что ненавижу ее. Я ей сказала, что желаю ей смерти.
– Ох, милая…
– И теперь она умерла.
– Милая… – Сьюзан еще никого так не называла, но слово казалось таким подходящим. Впрочем, не стоит им злоупотреблять. Она погладила Рут по голове. – Все в порядке, это не твоя вина.
Они с Рут просидели в обнимку еще где-то полчаса, и Сьюзан еще несколько раз сказала ей «милая», думая: «Все еще может быть хорошо, все еще может сработать». Рут начала похрапывать. Совсем не так, как Грег, – тот храпел, как бульдозер. Рут тихонько похрапывала, и от этого казалась такой ранимой, что у Сьюзан защемило сердце.
Она укрыла девочку одеялом и поцеловала в лоб. Ей показалось, что Рут счастливо улыбнулась. Сьюзан выключила свет и вернулась к себе в кровать.
После этого Рут кошмары не беспокоили. А если и снилось ей что-то плохое, то не настолько, чтобы она об этом рассказывала.
Но с той ночи сама Сьюзан стала спать куда хуже.
Она сказала Рут, что все это чепуха, что убитые нами не возвращаются, чтобы преследовать нас. И у Сьюзан даже были доказательства. Те клоуны так к ней и не вернулись.
Рут сказала, что они прячутся в тенях. И тут, в темноте комнаты, рядом со спящим Грегом, Сьюзан показалось, что все пространство вокруг – сплошные тени. Лунный свет просачивается в окно, серебрится тонкая полоска под дверью – а все остальное скрывает тьма, и тьма эта становится все чернее.
Могло ли случиться так, что бедная дурочка Сьюзан просто не замечала, что призраки все это время следили за ней? Дурочка Сьюзан, которой никогда и ничего не удавалось сделать, как полагается?
И эта мысль тоже ощущалась как откровение – холодная, ясная, неумолимая истина.
Сьюзан была не одна. Она никогда не оставалась одна. Никогда.
– Вы тут? – прошептала она.
Ее глаза широко распахнулись – женщина всматривалась в темноту.
Пошатываясь, вперед вышел первый клоун. Он натужно сопел. Сьюзан думала, что это завывания ветра, всю свою жизнь она считала, что слышит ветер, и не придавала этому значения. Клоун так устал. Ну конечно, он устал. Он присел на краешек кровати.
Он уже был стариком, когда около сорока лет назад у него случился инфаркт.
– Ты не перестаешь стареть, – сказал он ей. – Не перестаешь. Ты все стареешь, и стареешь, и стареешь, и стареешь. И все это продолжается, продолжается, продолжается. – Его лицо было ярко-белым, частично из-за грима, частично из-за того, что уже обнажились кости черепа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});