— Я… не хотел этого… — с трудом подбирая слова, попытался объяснить он. — Когда твоя мать умерла… Себя не помнил… Что-то пил… А потом эта шельма… со своим ангельским голосочком…
— Только не говори, что виновата Беанна, — отрезал Тила. — Она ждала меня два года. И ни одной живой душе не сказала, чей это ребенок.
— Еще бы сказала, — хмыкнул отец, меняя тактику. — У меня достаточно средств, чтобы заставить молчать и кого посерьезнее, чем она.
Тила вздрогнул и посмотрел на него так, будто видел впервые. В том, что папаша способен на низкие поступки, Тила успел убедиться на примере его отношения к Лилу. Но тогда речь шла о драконе, и Тила заставил себя найти оправдание. Он и подумать не мог, что отец может столь же подло повести себя с жителем Армелона; с девушкой; с дочерью своего лучшего друга. Воспользоваться ее слабостью, растерянностью после гибели родителей, обесчестить, а потом еще и запугать, да так, что она ни сестре, ни жениху и словом о мерзавце не обмолвилась, — и это отец Тилы? Более того, это глава Армелона?
— Ты всю жизнь учил меня, что главное в человеке — его честность и доброе имя, — проговорил Тила, с трудом сдерживая накатывающую ярость. — Я верил тебе и равнялся на тебя. А ты всадил мне нож в спину и даже не раскаиваешься?
— Было бы из-за чего раскаиваться, — жестко ответил градоначальник. — Спасибо бы сказал, что избавил тебя от этой распутницы, готовой под любого мужика лечь. Одно что мордашка смазливенькая. Ну да мы тебе еще лучше подберем.
Тила побагровел.
— Только попробуй! — угрожающе выговорил он. — Я не Беанна! Молчать не стану!
— И опозоришь отца? — градоначальник усмехнулся, ни секунды в это не веря. — Сам же больше всех пострадаешь: мне-то много ли осталось, а тебе всю жизнь с опороченным именем маяться.
— Ой ли? — прищурился Тила, которого эти речи не сбили с толку. — За мое ли имя ты так беспокоишься? А ближайшие выборы главы Армелона тебя, разумеется, не волнуют? Что ж тогда из кожи вон лезешь, чтобы конкурентов досрочно обойти? Уверен, любой из них душу заложит за эту тайну.
Градоначальник вскочил, потрясая кулаками.
— Ты не посмеешь! — не владея собой, выкрикнул он, но Тила только передернул плечами.
— Твоей дочери почти четыре месяца, — сухо заметил он, — а ты ее даже не видел. Я на многое закрывал глаза, отец. Но это выше моего понимания.
Он шагнул было к двери, но в этот момент градоначальник подался вперед и с каким-то жутким завыванием бросился перед ним на колени. Он молил о прощении, о еще одном шансе, о молчании сына, ссылаясь на минутную слабость и на насланное на него Эндой безумие. Тила не помнил, какими словами уговорил отца подняться и успокоиться, потому что слишком сильно желал забыть свои чувства в тот момент. Жалость, отвращение, раздражение, разочарование — они сменяли одно другое, повергая Тилу в пучину безнадежности и уныния.
Он сам не понял, как пообещал отцу хранить его тайну, но сделанного не воротишь. Тила, разумеется, не собирался позорить отца перед армелонцами — так, постращал немного, чтобы замашки диктаторские отбить. И, только вырвавшись из дома, осознал, что нет у него больше возможности разубедить Ильгу в ее заблуждении. Так и будет она считать негодяем именно Тилу, обрюхатившего, а затем бросившего названную невесту. И не появится в ее глазах больше то восхищение, что видел Тила лишь раз еще до своего отвратительного выговора и запомнил на всю жизнь. Теперь он мог рассчитывать на одно только презрение. Даже если были у Ильги какие-то чувства к нему, они исчезли под гнетом обвинений. Тиле еще повезло, что ни Ильга, ни ее мать не разнесли по всему городу такое известие: наверное, берегут покой Эйнарда. А иначе были бы ему и почет, и уважение. С таким наследством только вон из города и сдохнуть в какой-нибудь битве. А ведь уже размечтался…
Конечно, Ильга никак не годилась ему в спутницы и проигрывала той же Беанне безоговорочно. И в красоте, и в происхождении, и в умении держаться. Но она не была куклой, с которой Тила постоянно сравнивал невесту. Она была живой, настоящей, острой на язык и не теряющейся в сложной ситуации. Ильга спасла ему жизнь, приготовив отвар из тубер-грибов, но не о том вспоминал Тила, когда думал о ней. Легкий румянец, взгляд исподлобья, дыхание, щекочущее щеку, тонкий аромат волос, нежные руки, поддерживающие его голову… Этих моментов было так мало и в то же время так много, чтобы заставлять сердце то стучать, как сумасшедшее, то замирать в предчувствии. Руки сами тянулись дотронуться до тонких пальчиков Ильги, и Тиле приходилось сжимать кулаки, чтобы не выдать себя ненароком. Как бы она ответила на подобную попытку, особенно теперь, разочаровавшись в нем и не желая иметь ничего общего? Высмеяла бы? Вырвала бы ладонь и запретила и близко к себе подходить? Обожгла бы холодным взглядом, от которого хочется тут же провалиться сквозь землю? Какое утешение в том, что Тила не совершал грех, в котором она его обвиняла? Пока он, стиснув зубы, держит данное отцу слово, Ильга найдет себе другого мужчину и выйдет за него замуж. Или мать с братом найдут достойного. Ильга уже совершеннолетняя. Долго в девицах не засидится.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Тила? — голос Беанны выдернул его из мрачных размышлений, и Тила недоуменно посмотрел на бывшую невесту, перегородившую ему дорогу. — Давно тебя не видела. Ты… не заболел часом? Бледный какой-то, замученный… И в госпиталь идешь…
— Ничего и не в госпиталь, — буркнул в ответ Тила, уразумев из всей Беанниной тирады только последнее. — Обход делаю. За порядком слежу.
Не хватало еще, чтобы она узнала о его проблемах. После того, что они с отцом с ней сделали, он на месте Беанны воспользовался бы такими сведениями без всякого зазрения совести.
— Так у нас порядок полный, — улыбнулась она, и Тиле от ее улыбки почему-то полегчало. Кажется, собственное поведение с Беанной не давало ему покоя ничуть не меньше поступка отца. Ариана же просила его поговорить с сестрой, когда Тила только узнал об измене, а он сделал вид, что чрезвычайно оскорблен, и отринул возможность узнать правду. Быть может, именно ему Беанна и открылась бы. Но он даже не попытался, бросив девушку, которая была верна ему много лет. Слишком уж близкой показалась в тот момент желанная свобода, и Тила незамедлительно воспользовался представившимся шансом. Но расплата за подлость не заставила себя ждать. Тиле было неведомо, что уготовили боги за бесчестие отцу. Но его наказали сполна. И по заслугам. — Мы с Айлин к целителям нашим ходили, обед отнесли. Теперь вот к тете Ариане идем. Она давно нас в гости звала, а нам все некогда.
Взгляд Беанны потеплел, когда она заговорила о родных, а на лице появилось абсолютное умиротворение. Странно, а Тила даже не догадывался, что ей знакомо такое состояние. Они полжизни считались женихом и невестой, а ничего друг о друге не узнали. Для этого была масса возможностей, но ни капли желания. Наверное, к лучшему, что судьба разбила их пару. Они были бы ужасной семьей, возненавидев один другого с первого же дня совместной жизни. А теперь…
— Ты счастлива? — неожиданно спросил Тила и даже сам опешил от своего вопроса. Будешь тут счастливой их с папашей усилиями.
Но Беанна вдруг порозовела, опустила взгляд, став похожей на невинную девицу, впервые представшую перед женихом.
— Зачем ты спрашиваешь? — поинтересовалась она, но таким тоном, что иного ответа Тиле не понадобилось. Он сжал кулаки, резко их разжал и храбро посмотрел Беанне в глаза.
— Хочу… прощения у тебя попросить, — твердо выговорил он. — И за себя, и за отца.
Беанна вздрогнула, краска сбежала с ее щек. Она отступила назад, и Тила мысленно выругался на себя, а затем помянул недобрым словом папашу: это ж надо так запугать до безобразия дерзкую Беанну, что она и теперь шарахается от одного упоминания о градоначальнике.
— Откуда тебе известно? — прошептала она. — Я все сделала, как он велел, чтобы ни один человек не догадался. Только Эйнарду сказала, но он не мог…