— Хочешь, я принесу тебе бесконечность, чтобы ты никогда из нее не вернулся… Природа, как и христианство, мощный источник духовности, опора жертвенной жизни…
Она взглянула на Роберта своими огромными глазами, слабый луч дрожал под ее ресницами, и Роберт уже стал проклинать непостоянство своего сердца. «Сердце, не рвись назад. Дозволь мне до конца остаться джентльменом!» — уговаривал он себя.
— Я хочу лишь одного: жаждать тебя издалека, — начал он ободрять себя вслух. — Истинная любовь бывает покрыта легкой пылью сновидений, и я хочу лишь одного: жаждать тебя издалека.
— Ты плохо понял взгляд. Мои покалеченные мысли целуют образ Летиции.
Царила нетронутая тишина. Тишина зрела в пахучей ржи. Дождь, ниспосланный небом, прекратился, один лишь дождь воспоминаний тревожил их своей горечью.
— Едем! — сказала Мари-Луиза. — Я думаю, этот человек живет в доме с красной черепичной крышей, вот там.
Встретивший их во дворе крестьянин был в светлых брюках из используемого для пальто материала и в клетчатой рубашке яркой раскраски. Глаза его казались заплывшими.
— Человек, которого вы ищете, мой сосед, — сказал он, и его голос был сух, словно бег песка по стеклам затерявшейся в пустыне хижины. Он вожделенно осматривал Мари-Луизу блестящими глазами донжуана.
— У вас есть сладостная мечта? — спросил Роберт крестьянина, когда тот вынес на веранду кувшин домашнего пива.
— У меня земная мечта, которая не соответствует нормам государства Нобль. Я бы хотел поиметь тысячу женщин!..
— Тысячу? — удивился Роберт.
— Полевые бабочки бывают маленькие, большие, голубые, желтоватые, красные, зеленые, — сказала Мари-Луи-33) — это богатство для энтомолога. Так для вас, наверное, женщины…
— Я с вами согласен, — сказал крестьянин. — Блондинки, брюнетки, стройненькие, полненькие — все они для меня воплощение гимна любви. Черт побери! Тысяча пятен на тысяче простыней!
— Странная наклонность искать свою правду в чужих судьбах. — Мари-Луиза водила пальцем по краю пивной кружки. — Хочешь не хочешь, а вспомнишь твой, Роберт, рассказ о Париже, югославе Бранко и французе Анри. Искаженное понимание любви ломает людям судьбы, расточает дорогое время и средства, которые можно было бы использовать на благородные, гуманные цели. И много у вас было женщин? — обратилась Мари-Луиза к донжуану широких полей.
— В том-то и дело, — ответил крестьянин. — Я верен своей жене. Как увидал ее груди у витрины напротив бочки торговца рыбой, так с тех пор она самое дорогое, что у меня есть, и приходится ради большего отказываться от меньшего.
— Лучше поговорим о вашем хозяйстве, — сказал Роберт.
— Что вас интересует? Как доят овец или как варят брынзу?
— Все. Я хотел бы и молока попробовать. Никогда не пил овечьего молока.
— Тонкостей этой профессии сразу не понять. На какой траве пасти, где овец поить, когда дать отдохнуть, которую считать вожаком… За сезон от одной овцы надаиваем по 100–120 литров молока. Мы держим тысячу овец и управляемся впятером. Овчарня похожа на небольшой коровник. Вы сможете и сами посмотреть. Бетонированные площадки, автодоилки. Вот сейчас пригонят гурт. Перед Доением дадим концентратов. Летом пасем и доим, весной стрижем, зимой занимаемся ягнятами…
Гости увидали стадо, пастуха и небольшую рыжую собаку. Овца с колокольчиком на шее повела гурт к кормушкам.
Вскоре неудавшийся донжуан принес овечье молоко. Оно было густым, жирным, без какого-либо специфического запаха. Очень вкусно.
Когда Мари-Луиза с Робертом уселись в автомобиль, путь им преградил маленький ослик, тащивший небольшую повозку.
— Вот еще один потенциальный донжуан, — сказал Роберт.
— О, этот действительно потенциальный, — Мари-Луиза нажала на гудок и посигналила. Ослик остановился, прислушиваясь, и неспеша двинулся с места.
В соседнем хозяйстве хозяина не оказалось.
— Отец уехал в город, — пояснил сын. — Вернется не раньше, чем через час. Можете подождать.
Покрытый жестяной крышей трехэтажный дом с цветником принадлежал аккуратным хозяевам. Везде сверкала чистота, и каждая вещь знала свое место.
— Чем занимаются нобльские фермеры? — спросил Роберт.
— Выращивают зерновые, кормовые культуры, — охотно говорил деревенский парень, — сахарную свеклу, подсолнух, держат овец, коров… Мы выращиваем свиней.
Он был в белой рубашке с короткими рукавами и в отпаренных джинсах. Из свинарника показалась девушка, видимо, сестра. На ней тоже было светлое платье с короткими рукавами. С удивлением Мари-Луиза отметила, что маникюр девушки был более изыскан и ухожен, чем у горожанок.
Удовлетворяя любопытство Мари-Луизы, их провели в свинарник. Такую чистоту встретишь не в каждой таверне.
Автоматически включались души смывки навоза. Поросенок к поросенку, свинья к свинье — всего визжало двести пятачков. Животным не было, где повернуться. Поэтому они почти не двигались. Только жирели.
— Видите — электрический распределитель кормов, — показывал свое хозяйство парень. — За год выкармливаем шестьсот беконов. Каждые четыре месяца новая партия. Держим пару коров, чтобы иметь свежее молоко, и отряд кур. Картофель не растим. Не окупается. Скосили девять гектаров клевера. Сами изготовляем травяную муку. Одолеем и сорок гектар хорошо уродившегося ячменя. Его на нобльском комбинате зерновых продуктов обмениваем на комбикорм.
— И много у вас техники? — спросил Роберт.
— Нет. Комбайн, четыре трактора, культиватор, сеялка, грабли, тракторный плуг, пара электромельниц — одна для зерна, другая для травяной муки…
Узнав, что Роберт пилот «Формулы-1», хозяйский сын спросил:
— А какое на гонках главное ощущение, сопровождающее зрителя?
— Главное ощущение создает не скорость, а звук, — ответил Роберт. — Вой стоит непередаваемый, и это действует на зрителя. Автомобили с атмосферными моторами дерут уши, как электропилы. У турбомоторов звук низкий и тише. Но чтобы было интересно, надо кое-что знать о гонщиках. Тогда и наблюдение за гонками совсем иное. Завывание «макларенов», «феррари», «вильямсов» — это тебе не кряканье уток в тихой заводи. Но, я думаю, сельское хозяйство имеет свои тонкости и не менее интересно, чем соревнования по «Формуле-!». Когда ты приедешь ко мне в гости, буду рассказывать я, а сейчас рассказывай ты…
— Расскажу, к примеру, о ячмене, — добросовестно начал парень. — Хотя его стебель и коротковат, при обработке получается больший убыток зерна, чем при уборке озимых. Из ячменя труднее вытрясти солому: она мельче, более травяная, в ней больше волосков. Все определяется вытряхивателем комбайна. Вытряхиватели нашего комбайна усовершенствованы — они длиннее. Кроме того, в ячмене комбайн не должен ехать слишком быстро. Когда ячмень сухой, не подсетый, а урожайность 65 центнеров с гектара, наибольшая скорость — 2,8 километра в час. Практически приходится работать на первой скорости.