– Тише, что ты… Детей перебудишь.
– Им-то ты что про меня говорила? – глядя в стену, спросил Илья.
– Ничего не говорила.
– Ка-ак?..
– А вот так. – Настя вдруг всхлипнула. – Не их дело отца судить. Гришка, кажется, знал что-то, но молчал. А другие… Я ведь даже раза три вроде как к тебе ездила.
– Как это? – совсем растерялся он. Потом сообразил, опустил взгляд. Хмуро спросил:
– А на самом деле где была?
– Да у тетки Карпы в Вишере сидела. Меня там никто не знает.
Илья закрыл глаза. Снова наступила тишина, прерываемая лишь свистом ветра в трубе. Потом коротко прошуршала ткань платья: Настя села на табуретку у стола. Илья перевел дыхание. Не поднимая головы, спросил:
– Уйти мне?
– Как знаешь.
– А… ты?
– Я?.. – не то всхлип, не то усмешка. – Что я… Видишь – реву опять, как дура. Иди сюда, проклятье мое… Видно, не судьба мне от тебя избавиться.
Илья, не вставая с пола, потянулся к ней. Молча уткнулся в ее колени, в теплые складки старого домашнего платья. Вот и все. Словно не было этих лет. Долгих пяти лет.
– Не могу я без тебя, Настька… Не могу – и все. Прости меня… если получится, конечно. Я свое отбегал. Хочешь еще со мной жить – останусь. Скажешь уйти – уйду. Думай, как лучше тебе.
Она погладила его по волосам. Снова всхлипнула.
– Ну, чего ты плачешь-то?
– Не знаю. А ты сам почему дрожишь? Успокойся, встань, по полу сквозит. Давай, давай, отцепись от меня, пока пополам не разорвал. Никто не отнимет. Не дал, чертов сын, княгиней стать…
Она вдруг разрыдалась. Илья испуганно поднял голову – и увидел, что Настя не плачет, а смеется, торопливо вытирая ладонью бегущие по щекам слезы.
– Ну, что уставился? Встань, говорят тебе! Не дай бог, из детей кто проснется, увидит… – Настя насильно заставила его подняться, сесть на табуретку и быстро вышла из комнаты.
Через минуту она вернулась, прижимая к себе бутыль зеленого стекла, два стакана. Налила вина, поставила перед Ильей. Он выпил. Настя налила еще, он выпил и это. Третий стакан налил себе сам, и лишь после этого унялась у него противная дрожь, от которой тряслось, как в ознобе, все нутро. Сидящая рядом Настя молча отпивала вино из своего стакана, и Илья чувствовал, не поднимая глаз, ее пристальный взгляд.
– Не берет тебя, что ли? – серьезно спросила она, когда он налил себе в четвертый раз. – Может, водки принести?
– Не надо. – Илья отставил стакан. Поднялся, заставил встать и Настю, притянул ее к себе. Теперь уже вздрогнула она, пытаясь отстраниться.
– Ну что ты, Илья… С ума сошел? Нам с тобой уж лет-то сколько? Ну, что ты делаешь-то, паскудник? Илья! Детей полон дом, внуков! Тьфу, каким был, таким и остался… Ж-жеребец ахалтекинский… Намучаюсь я еще с тобой.
Он молчал, уткнувшись лицом в теплые волосы жены. Потом не выдержал, спросил:
– Слушай… Тебе хоть хорошо со мной было когда-нибудь? Все говорят – мучилась только…
– Не знаю, – подумав, медленно сказала Настя. – Без тебя – мучилась, это точно. Отпусти меня, Илья. До утра, что ли, так стоять будем? Фу, как от тебя винищем несет…
Настя высвободилась из его рук, отдернула занавеску, перегораживающую большую кухню на две части, и Илья увидел застланную лоскутным одеялом огромную кровать Макарьевны. Настя откинула одеяло, взбила подушки, разделась и легла.
– Задуй свечи, – услышал Илья ее сердитый голос. – И иди куда хотел, скатертью дорога.
– Я к тебе хотел… – Илья дунул на свечи так, что одна из них вывалилась из подсвечника, торопливо стянул сапоги и, как был в одежде, полез под одеяло. В темноту, в тепло – к Насте.
Утром в окне сияло солнце. Открыв глаза, Илья с минуту не мог понять, где он находится, и озадаченно разглядывал низкий потолок, паутину в углу и солнечные пятна на домотканом половике. Затем повернулся, увидел рядом с собой Настю, ее полураспущенную косу на подушке, чуть разомкнутые во сне губы. Скосив глаза, заметил на полу у кровати свою скомканную одежду, смущенно усмехнулся, вспоминая, как вчера в потемках, чертыхаясь, под Настин смех и ворчание сбрасывал рубаху со штанами, а пуговицы разлетались по всей комнате. Настя рядом заворочалась, сонно прошептала что-то, но глаз так и не открыла.
Из-за занавески, с кухни, доносилось шарканье шагов, шелест юбки, тихий звон посуды. Поняв, что проснулась одна из невесток, Илья растерянно сел на постели, соображая, что теперь делать. Они ж его еще девчонками видели, не вспомнят сразу, вылези он сейчас из Настиной кровати – что подумают?.. Но в это время та, что возилась с посудой на кухне, тихо, почти шепотом запела. И через мгновение Илья уже торопливо натягивал штаны и ругался, не попадая ногами в сапоги. В конце концов отбросил их и вылетел в кухню босиком.
Дашка стояла спиной к нему, скребя над ведром картошку. Услышав шаги, она обернулась, всплеснула руками, ахнула. Картошка упала на пол и покатилась под стол. Нож утонул в миске с водой. Илья увидел устремленные на него черные, ясные, чуть раскосые, испуганные и радостные глаза.
– Чайори…
– Дадо! – Дашка кинулась к нему на шею.
– Ты видишь меня? Девочка моя, ты правда меня видишь?!
– Вижу… Я все теперь вижу… Дадо… господи, отец… да как же ты…
Илья прижал дочь к себе, почувствовал, как колотится, лихорадочно бьется у самой его груди Дашкино сердце, закрыл глаза. И вдруг ясно увидел звезду над степью. Одинокую зеленую звезду в черном небе. Ту самую, которую, как Илья думал, ему никогда не доведется увидеть вновь.
Примечания
1
Арапо – араб (цыг.).
2
Пхэнори – сестренка (цыг.).
3
Чайори мири – девочка моя (цыг.).
4
Дэвлалэ – боже мой (цыг.).
5
Лулуди – цветочек (цыг.).
6
Чергэнори – звездочка (цыг.).
7
Романэс – по-цыгански (цыг.).
8
Гаджо – нецыган (цыг.).
9
Авен – давайте (цыг.).
10
Супонь – ремень для стягивания хомута под шеей лошади.
11
Из рода Арапо? Московские?
12
Дадо – отец (цыг.).
13
Кэлдэрары (котляры) – группа венгерских цыган.
14
Кофари – барышники.
15
Дай вам Бог большого счастья!
16
Среди цыган более, чем фамилии, используются прозвища.
17
Гаджиканэс – не по-цыгански (цыг.).
18
Баган! – Пойте! (цыг.).
19