Читать интересную книгу Кривая Империя Книга 1-4 - Сергей Кравченко

Тут случилась воистину первая морская победа Петра. В июне 1701 года 7 шведских кораблей под голландскими и английскими флагами пытались высадить десант в Архангельске, но были перехвачены, биты, и убрались восвояси, оставив два корабля на мели. Петр был страшно рад нечаянному приобретению.

В конце года Шереметев напал на шведов в Ливонии и перебил 3000 человек, положил 1000 наших. Получил за это орден Андрея Первозванного, царский портрет в бриллиантах, звание генерал-фельдмаршала. В апреле 1703 года герой продолжил свои рейды и вышел к устью Невы. Сюда приехал и сам царь. 1 мая был взят Ниеншанц, замыкавший устье. 5 мая два шведских корабля пытались исправить положение, но были атакованы и взяты Петром и Меншиковым с двумя гвардейскими полками в 30 лодках. Была безмерная радость, пили тоже без меры. 10 пьяных дней завершались скорбными облегчениями на весеннем невском ветерке. Здесь Петру нашептали, что в IX веке «устьем Невы начался великий путь из варяг в греки», что и ныне «отверзошася пространная порта бесчисленных вам прибытков». Поэтому немедля по протрезвлению — 16 мая 1703 года — на одном из островов застучал топор дровосека. Рубили деревянный городок Питербурх, столицу еще одной Российской империи.

Одновременно рубили гигантские сосны для кораблей балтийского флота и били мелкие шведские отряды, бродившие неподалеку. К осени из невского устья ушел шведский флот, карауливший всю навигацию, и к поселенцам приплыл первый купеческий корабль с солью и вином.

Мирное городское и морское строительство оберегалось активными разрушительными действиями сухопутных сил. Петр напустил на шведов всю свою орду: казаков, башкир, татар, калмыков. Понятно, что вскоре Ингрия, Эстляндия, Ливония украсились грудами головешек на месте красивейших древних городов. Борис Петрович Шереметев пригнал к царю «вдвое против прошлогоднего» крупного рогатого скота и лошадей. Мелкий скот, «чухонцев» — рабов, необходимых для строительства новой столицы, славный фельдмаршал добыл, да не довел, истратил по дороге. Небось пытались без команды выполнить фигуру «шаг вправо — шаг влево».

Немудрено было побеждать, когда Карл XII «увяз в Польше». Он там занял Варшаву, собирал дань, куражился по-детски. Охота ему было посадить в Польше своего короля. Вот он и выбрал Станислава Лещинского взамен нашего Августа Саксонского.

Весной 1704 года началась новая кампания. Наши захватили 13 шведских судов, пробиравшихся с десантом в Чудское озеро, летом осадили Дерпт. 13 июля город сдался под личным уничтожающим огнем бомбардира Петра Алексеева. 9 августа царь был уже под Нарвой и руководил осадой. Хотелось ему поквитаться за памятные медали. Нарва пала через неделю, русские учинили дикую резню, убивали женщин и детей. Петр застеснялся перед европейцами, которые такого сроду не видали, и отдал приказ «к ноге». Но наши калмыцкие буддисты и казанские исламисты никак не могли оторваться от донорской крови. Пришлось Петру зарубить кого-то родного. Он стал ездить по улицам Нарвы, заваленным трупами, и успокаивать мирных жителей, показывая окровавленную шпагу. «Не бойтесь, это не шведская кровь, а русская!» — ласково обращался государь к онемевшим немочкам, — своим верноподданным отныне и навек. Почти на три века.

Зимовать и выпивать поехали в Москву. Там было построено 7 триумфальных ворот, жгли фейерверки, ну, и так далее, по программке.

Мелкие детали

Здесь наступила некоторая растерянность. Всплыл, откуда ни возьмись, дурацкий, непривычный вопрос: «Ну, а дальше-то что?». Петр кинулся к южному флоту в Воронеж. Но на юге воевать было нельзя, — еще не просохли чернила под мирным договором с турками. На севере строился новый город, были захвачены все «отечественные грады», в которых за последнюю тысячу лет хотя бы в гостях побывал кто-нибудь из русских.

Что оставалось делать? Отец Петра с радостью занялся бы внутренним устройством государства. Иван Грозный женился бы пару раз и внимательно рассмотрел кадровые расклады. Но Петр к строительству Империи подходил чисто по-русски. Или, если угодно, — грязно по-татарски. Он хотел воевать. Он уже умел воевать. Он так и не научился ничему, кроме войны, принуждения, казней.

Опять наша Империя строилась вопреки всем законам божеским, с изломом хребта, с ампутацией провинциальной гангрены, с сатанинским хохотом и пренебрежением к жизни и достоинству человека. Эта техника строительства, увы, не нова. Ею сначала успешно пользовались Чингисхан и Александр Македонский, Цезарь и Ганнибал, а потом Гитлер, Наполеон и все остальные вожди. Но их успехи заканчивались с первым криком рожка, играющего отбой. И немедленно следовали распад, смерть, гибель Империи. Орда лучших в мире кавалеристов превращалась в орду базарных торговцев, держава от Пиринеев до Индии рассыпалась на тысячу аравийских и египетских песчинок, боевые слоны Карфагена мирно засыпали в европейских зверинцах. Их сон был тяжек и сумрачен. Едва боец закрывал глаза, как из-за статуи Помпея выскакивал Брут и объявлял заседание нюрнбергского трибунала открытым. И не успевал ты расклеить рот, как тебя уже волокли на самый высокий холм острова святой Елены, где военные полисмены ловко сколачивали то ли распятие, то ли виселицу…

Тут «охи» и «ахи» наивного автора своевременно прерываются мерной барабанной дробью, пятибальным сотрясением почвы под гвардейскими сапогами, залпами пушек с обоих бортов. Это здоровые силы российского общества глушат интеллигентское бормотание своими любимыми звуками. Тяжкими литаврами одновременно ударяют все три имперских Гимна, кавалеристы товарища Буденного украшают партитуру мелкой рысью новеньких подков, и танки так рявкают дизелями «За Сталина!», что, хочешь-не хочешь, приходится мне замолчать и погрузиться в созерцание и рассуждение.

А, правда, разве может быть Империя без войны? Разве можно построить всемирное здание без единого бронебойного гвоздя? Разве стоит отказываться от освященных человеческих жертв во имя грядущего повального счастья? Разве можно возделать отечественную ниву без обильного трупного удобрения? Разве сбыточна на Руси жизнь без кнута, но ради пряника?..

Тут автор резко останавливается, чтобы вдохнуть ледяной балтийский воздух и выдохнуть заковыристый ответ, но хор читателей дружно выкрикивает по инерции: «Нет!!!»…

Ну, как хотите.

Вернемся обратно, под сень боевых знамен.

Театр военных действий постепенно смещался в польско-украинские степи. Там было суше, теплее, просторнее. Туда выдвинулся 12-тысячный русский корпус. Телегами были подвезены два миллиона злотых на вербовку и содержание 48 000 войска польского. Король Август вернул себе Варшаву, но склоки между гетманом Мазепой, интриганом Паткулем, русскими генералами, казачьими атаманами и «нашим» польским королем расстраивали дело.

Пока Петр с собутыльниками болтались в Неве и на Украине, в Москве пошел процесс, характерный для «правительственных лиц, не вынесших из древней России привычки сдерживаться»…

Это очаровательное определение нашим Историком воровских ухваток московского начальства просто за душу берет. Так и видишь воочию, как просыпается утром московский чиновник и хочет культурно и сдержанно умыться, побриться по новому требованию моды, отправиться в контору и приступить к исполнению служебного долга. И вдруг на Ильинке, у самого въезда в зону ответственности кремлевской охраны, из-под колес кареты с визгом выскакивает чертенок эфиопского вида. Сей мелкий бес залазит на колени озабоченному госслужащему, норовит лизнуть его в щечку, шепчет на ухо всякие гадости. Государь, дескать, далеко от Москвы, сюда вернется вряд ли. Править царством ему некогда. А всё управление тяжким гнетом легло на тебя, отец родной. Так ты уж себя пожалей, побалуй золотишком червоным, винцом крепленым, осетринкой азовской, шубкой собольей, лаской женской, каретой с мигалкой и номерами серии «А». А, если ты не обеспечишь себе законного отдыха, то, не дай бог, занеможешь, сгоришь на работе, загнешься на пол-шестого от «непривычного воздержания»? Кто тогда упасет Русь?

Чиновник, тем не менее, пыжится, пытается «сдерживаться», уворачивается от чертовых поцелуев. Давление у него повышается, лицо наливается кровью, и уже между партбилетом и скорбным сердцем замогильно верещит портативный японский измеритель самочувствия. Благородный член правящей фракции еще успевает всхлипнуть шепотом: «Что скажут товарищи по Думе и Кабинету? А ну, как попаду в воскресный репортаж, однако?», — но тут карета влетает в Кремль, стража берет на караул, с небес ударяют куранты, боярина влекут под локоток в родное служебное помещение, ослепляют фотовспышками и оглушают поздравлениями и посулами. И только рухнув в кресло, страстотерпец переводит дыхание. И сразу в кабинет из приемной вплывает милый силуэт на высоких копытцах, шелестит шелк, появляется кофе и коньячные капли от стенокардии. Наш герой выкрикивает кому-то призрачному: «Чёрт с тобой!». Искуситель, удовлетворенный, но озадаченный парадоксом, растворяется в кабинетной мгле. Чиновник облегченно вздыхает и сообщает, кому следует, что готов взять, дать, принять, проголосовать, подписать и доложить. Жизнь в государстве налаживается…