Читать интересную книгу Романы - Александр Вельтман

Потом поднес он Святославу драгоценный меч и просил да обнажит его на непокорных и насилующих Грецию Болгар, да покорит их королевство, и держит его во власти своей, и, храня дружбу с царем, да поделит с ним дани.

Лицо Святослава просияло, милостиво велел он идти послу в посольскую избу, ждать решения, и сказал старцам и боярам своим:

– Царь греческий шлет ко мне посла своего и дары многие. Не любы мне паволоки золотники, и серебряники, и каменье драгое, и хламиды багряные, и вины, и овощи многоразличные, а люб мне этот меч.

– Добро и честь великая тебе, княже, – отвечали старцы и бояре, – повелишь угостить послов и гостей всяким брашном и медом – угостим; повелишь отдарить скорою, воском и челядью – отдарим. С Греками любо нам мир держать, от них нам дары, злато, серебро и паволоки.

– Болгары, данники Греков, крамолы ведут на Царь-град, – продолжал Святослав, – насильникам Уграм путь кажут через горы. Царь греческий зовет нас воевать землю болгарскую и держать во власти своей.

– О, богата земля болгарская, княже, – сказал сторожевой воевода дружины великокняжеской Претич. – В годину войны с Греками был я там с отцом твоим светлым князем Игорем. Там земля садом, цветом и дубравами украшена, горами опоясана. Велики в той земле горы под облаками, так велики, что солнце катится по вершинам. Хороши и города. В Загорье железняк, там родится железо, и куют там мечи и сабли с золотой насечкой и копья и стрелы калят. А скаты гор усеяны розовым цветом, из него же чинят благовонный елей. Багр и синету[350] красят там на диво. А свежая овощь, красная всякая ягода – вертоград земной!.. В дубнице кони верховые. В то время Греки дары вынесли нам, а Болгары дани не хотели давать, и послал меня отец твой, княже, с наемными Печенегами воевать землю. Тут-то собрали мы добычу оружьем богатым, борзыми конями, шелковыми уздечками с бахромой да с золотыми бляхами. А Печенеги – волки в стаде! Придет в дом – напьется, насытит утробу, а потом требует с хозяина платы за то, что ломал зубы свои об его хлеб.

– И поделом ходящим в нечистотах! Та же Бохмитова вражья сила! – сказал великий жрец.

– Нет, отец, они кресту поклоняются, и народ добрый, храбрый, говорят людским языком, не то что наши наймицы Варяги. Увидишь сам, господине мой, княже, там тебе бы краситься и славиться.

– Дело решенное! – сказал Святослав. – Отпустить посла с честью и дарами. Рать готова, корабли снаряжены, пусть скажет царю, что иду.

– Так богу угодно, – сказал жрец великий, – да возвеличится в тебе, княже, сила сильных и слава славных!

Калокир был отпущен по слову князя; а вскоре Святослав, оставив воеводу Претича охранять Киев, прощался с матерью и с детьми, садился на свой великокняжеский корабль с шелковыми снастями, с парусами паволочитыми. У корабля великокняжеского, как у птицы, вместо очей были яхонты, вместо бровей черные соболи, вместо клюва два ножа булатные, крылья паволочитые, чертог муравленый, на чертоге беседа слоновий клык, подернута рытым бархатом.

Стали уже поднимать якори, как вдруг прискакали от печенежского князя Куря гонцы. На лихих конях примчались они к берегу, соскочили, сбросили епанчи и предстали перед князем в шелковых с закидными рукавами бешметах, перепоясанных кушаками, в желтых четвероугольных шапках с бобровыми околышами и с красными кистями; в сапогах с высокими каблуками; за плечами лук и колчаны; за поясом ножи. Без особых приветствий сказали они, что приехали от своего князя Куря; а узнав Куря, что белый царь поднимается на войну, и сам идет с своей ордой служить по найму у белого царя.

– Скажите своему князю, что у меня много своего войска, наемного мне не нужно, – отвечал Святослав.

– Не ладно! – сказал один, тряхнув головой и взглянув на прочих. – Даром мы вымеряли поле!

– Найми, белый царь, эй, найми! – сказал другой. – Мы лишними не будем, а чужого добра и с тебя и с нас станет. Мы на десятую долю пойдем.

– Не нужно, – отвечали им.

– Воля ваша, а мы все-таки пойдем следом за вами, крохи подбирать, а случай будет, может, и понадобимся.

– Не велит светлый князь, – отвечали им.

– Что ж не велит, ведь мы не с вами будем делиться, а с черной птицей! уж запретите и ей летать за собой! – отвечали они сердито.

– Хоть в проводники возьмите сотню, – сказал один, мигнув своим товарищам и прибавив тихо по-своему: – Пусть возьмут сотню, в сотне будет место и целой орде.

– Не нужно, – отвечали им.

– Не нужно так не нужно, мы не навязываемся, пожалеете после, – отвечали Печенеги, накидывая епанчи и садясь на коней.

За великокняжеским крытым кораблем выгребали из пристани насады попарно, при звуках рогов и песен.

Старая княгиня Ольга провожала сына со слезами. Ей было более осьмидесяти лет. Народ стоял толпами по берегу и по горам. «Дай вам, боже, путь-дорогу и доброе здравье!» – раздавалось повсюду.

Воины совершили молитву, поцеловали родную землю, обняли родных и милых и вступили в насады.

Как дружная стая лебедей, потянулись насады вниз по Днепру. Запасные ладьи в середине, с хлебом и солью, с живой птицей и с клетками вестовых голубей. Кони пошли берегом. Громко заливалась обычная песня:

То не ясен сокол вылетал из гнезда,То не белый орел вон выпархивал:Выезжал князь великий из Киева,Светлый князь Святослав из престольного.

Глава четвертая

На площади Преславской, между королевским двором и владычним, стекался народ толпами; кнези сельские с кметами и момцами[351] мчались к раду[352] преславскому, желая скорее узнать причину соборного звону. Игуменство из ближайших монастырей и старейшины из своих пригородков ехали также верхами к собору, сопровождаемые служками и приспешниками.

Посереди говора, шуму и побрякивания оружием раздавались взаимные вопросы и догадки о причине сбору. Но причина известна была только великому комису да одному старцу гусляру, который ходил между народом по площади и, водя смычком по гусле, напевал печально:

Ой, горе, горе, великая тужба!Не стало орла, не стало Петра;А Орловичи-Петровичи у грачей в полону!

Кто вслушается в слово гусляра, идет за ним: что он за песню такую напевает? Гусляр не останавливается, а толпа за ним, больше и больше.

– Что ты поешь, гусляр? – спрашивают его, а он, как глухой, продолжает песню, не обращая ни на кого внимания:

Ой, горе, горе, великая тужба!Чем ту тужбу сбыть,Куда схоронить!

В это время из королевского двора выехал великий комис, а за ним дружина королевская, под предводительством сына его, Самуила, во всем наряде, в золотом панцире на полукафтанье зеленом с золотыми источниками; сверх всего малиновый бархатный плащ, на голове шлем нарядный. Серый конь его в яблоках, согнул шею крутым кольцом и кланялся, побрякивая браной уздечкой с кистями и подвесками.

Ой, филин, филин, ночная птица!

Запел гусляр, идя вслед за поездом комиса.

Комис вступил в собор; Самуил с дружиной стал у крыльца, народ тесно обступил ограды собора, а темные слухи о смерти Петра переносились уже из уст в уста.

– Слышите, король умер!

– Как умер? Где умер?

А гусляр напевал:

Ой, подскочил к нему льстивый врагПоразил в широкие перси тяжкий млат!Зашемул, застонал жалобой темный лес:«Ой, вышиб он ему душу-душеньку,Вылетала она чрез гортань, вылеталаИз гортани, красными устами отходила!Ой, хлынула волной его теплая кровь;За подружкой-душкой струею течет!»Ой, враны-гавраны поднялися с гнезд,На белое тело сели, кричат:«Ой, погубил орла хитрый, льстивый врагНе хоронит никто орла-короля.Похороним его в утробе своей!»

– Ой, убили короля Петра! – громко пронеслось по народу.

– Кто мутит? – вскричал комитопул, подскакав к толпе. Дружина двинулась за ним в толпу.

– Кто мутит? подавайте его! – крикнул снова Самуил грозным голосом, но бледный и смущенный.

Народ, отступая от коней, смолк, озирается кругом, ищет гусляра; а гусляра нет нигде.

Мгновенная тишина изумления была прервана выходом владыки, комиса, бояр и старейшин на крыльцо. Общее внимание обратилось на них; но в это самое время послышался звук трубы с сторожевой башни, и на вершине ее захлопал красный стяг. Воины, бояре и народ содрогнулись от неожиданной вести, и посереди всеобщего онемения гонец от русского князя Святослава явился перед собором с красным значком на копье.

– От русского великого и светлого князя Святослава! – сказал он, подъезжая к крыльцу.