Читать интересную книгу ИСКУССТВО ОСТРОВА ПАСХИ - Тур Хейердал

Кохау ронго-ронго (дощечки с письменами); фото 58—59

Если не считать статуи Среднего периода, ни один памятник некогда высокой пасхальской культуры не пользуется такой известностью, как дощечки с письменами. В историческом обзоре мы видели, что для потомства сохранилось лишь несколько дощечек; большинство то ли погибло в тайниках, то ли было сожжено по велению прибывших на Пасху миссионеров. И если церковники, к сожалению, сумели навязать свою волю местным жителям, то не потому, что миссионеры желали заменить местную письменность собственной, — просто ни пасхальцы, ни святые отцы не могли прочесть дощечки, которые были всего лишь ритуальными атрибутами определенных языческих культов. Об этом важно помнить, чтобы понятнее были нелепые на первый взгляд действия миссионеров.

Убедительно показано (Eyraud, 1864, р. 71, 124–125; Roussel, 1869, р. 464; Zumbohm, 1880, р. 232), что даже самые развитые и сведущие пасхальцы не могли объяснить смысл хотя бы одного из вырезанных на дощечках знаков или изобразить идеограммой простейшие слова и понятия. В исторические времена островитяне пользовались дощечками только как мнемоническими приспособлениями. Они считали, что на каждой дощечке запечатлен определенный текст, но который текст на какой дощечке — тут их мнения расходились. Не отдавали они себе отчета и в том, что знаки на дощечках можно делить и группировать в иной последовательности, получая другой текст. Другими словами, само понятие письменности им было неизвестно. При передаче текста им не обязательно было смотреть на дощечки, и если в это время одну дощечку заменяли другой, они продолжали декламацию по-прежнему. И возмущались, если их обвиняли в обмане: пасхальцы вовсе не хотели никого обманывать, они не знали, что подразумевалось под настоящим чтением.

Поскольку никто из пасхальцев в 1864 году, когда на остров прибыли миссионеры, не понимал письмен, выгравированных на их дощечках, нередко высказывалось предположение, что искусство писать и читать ронго-ронго было утрачено в связи с набегом работорговцев в 1862 году. Однако такая гипотеза лишена оснований, Эйро видел дощечки с письменами во всех лачугах, и вряд ли верно будет считать, что секрет письма был известен только физически сильным мужчинам, увезенным в рабство, а из оставшихся на острове стариков ни один не был способен истолковать хотя бы единый знак. Более вероятно, что искусство подлинного чтения ронго-ронго было утрачено около 1680 года, когда избиение «Длинноухих» положило конец культуре Среднего периода со всеми ее замечательными достижениями.

Оформление каждого знака ронго-ронго, с преобладанием птичьих голов и длинноухих личин, которые пририсованы даже к не поддающимся определению предметам, позволяет предположить, что если не сама письменность, то, во всяком случае, письмена в дошедшем до нас виде родились в Среднем периоде. Археология показывает, что в искусстве Раннего периода этих черт не было. О длительности традиции копирования дощечек ронго-ронго говорит то, что некоторые найденные дощечки рассыпались от прикосновения; впрочем, один аутентичный экземпляр был сделан из обломка европейского весла. Пасхальцы благоговейно копировали старые дощечки, хотя не умели их читать; несомненно, при этом какие-то первоначальные знаки были искажены, появились несколько отличные версии одного и того же символа.

Художествениые качества кохау ронго-ронго, или дощечек с письменами, всецело определяются формой идеограмм, а не формой дощечек или другой основы, на которой они вырезаны. Отдельные идеограммы ронго-ронго высечены рельефом на хранившихся в пещерах каменных плитах; известны единичные случаи, когда один или несколько знаков вырезаны на реи-миро или статуэтках птицечеловеков, но чаще всего основой служил любой (большой или маленький) кусок плавника или дощечка. Очень редко использовались круглые палки; известен также кусок кости кашалота, будто бы найденный в пещере (ныне во владении К. Диксона, антропологический факультет Калифорнийского колледжа) и сплошь покрытый знаками ронго-ронго, которые производят впечатление подлинных.

Знаки гравировали на гладкой поверхности дощечки острым орудием, обычно — осколком обсидиана или акульим зубом. «Текст» начинается в нижнем левом углу, откуда идеограммы следуют сплошной чередой слева направо. Завершив нижнюю строку, резчик (а за ним и будущие читатели) переворачивал дощечку вверх ногами и продолжал двигаться слева направо. Так повторялось снова и снова, и получался сплошной серпантин, в котором каждая вторая строка была написана вверх ногами. Хотя теперь никто не может прочесть эти строки, нетрудно убедиться в том, что перед нами система перевернутого бустрофедона, об этом говорит и чередование строк, и то, что верхние идеограммы, особенно в конце строки, часто сжаты резчиком, чтобы все уместилось. Определив по этому признаку конец текста, легко сообразить, что его начало — в противоположном конце серпантина. В самом деле, когда дощечки выносили во время ритуалов, «чтец», держа их двумя руками и глядя на магические знаки, декламировал наизусть некий известный ему текст, причем переворачивал дощечку, ориентируясь на головы и ноги вырезанных фигурок.

После опытов, проведенных первыми миссионерами — Эйро, Русселем и Зумбомом — на самом острове, некоторые пасхальцы попали на Таити, на плантации Брандера. Двое из них, тщетно пытавшиеся читать старинные письмена у себя дома, решили здесь прославиться и объявили, что они-де, «люди ронго-ронго», могут прочесть ставшие знаменитыми дощечки. Одного из них проверил живший в Папеэте американец Т. Крофт и тотчас поймал на явном жульничестве. В письме в Калифорнийскую Академию наук Крофт (1874, с. 318–320) рассказал, что островитянин три воскресенья подряд читал одну и ту же дощечку и каждый раз по-разному. Другой пасхалец, по имени Меторо, приглашенный в резиденцию епископа Жоссана, пятнадцать дней импровизировал бессвязные тексты по пяти маленьким дощечкам; фактически он всего лишь описывал то, что ему напоминало начертание различных символов. Ознакомившись с толстой тетрадью, в которой епископ записал декламацию Меторо, Крофт сообщил в Калифорнийскую Академию:

«Я посоветовал ему (Жоссану) подвергнуть его (Меторо) такому же испытанию, какому я подверг моего пасхальца, ибо опасаюсь, что он будет введен в заблуждение так же, как и я. Он обещал сделать это при первой возможности».

Поскольку полные записи Жоссана хранятся в архивах Конгрегации Святого сердца в Риме, легко убедиться, что епископ не последовал совету Крофта, не предложил Меторо повторить свою пятнадцатидневную декламацию. Текст Меторо насчитывает десятки тысяч слов («больше двухсот страниц»), и Жоссану было трудно математически согласовать это с весьма ограниченным числом знаков ронго-ронго на пяти маленьких дощечках. Хитроумный Меторо вышел из положения, заявив, что большинство слов не записано, что они невидимы. Но достаточно одного взгляда на «словарь», составленный в итоге Жоссаном, чтобы убедиться, что и это объяснение не оправдывает Меторо. Он настолько непоследователен, что подчас дает совершенно разные толкования одного и того же знака, а подчас одинаково толкует больше десятка различных символов. Так, у него пять разных знаков ронго-ронго обозначают фарфор — материал, совершенно незнакомый исконным пасхальцам. Один знак переводится: «он открывает фарфоровую супницу». Другой: «три мудрых короля». Нет сомнения, что в большинстве случаев Меторо толковал знаки соответственно тому, что они ему напоминали. И вот один знак переведен: «глаза ракообразного», другой: «разрезанное пополам ракообразное». Есть даже знак, будто бы означающий: «лодка, которая хорошо качается с человеком и перьями». Другие, опять-таки по признаку сходства, истолкованы так: «птица с тремя глазами»; «птица с двумя головами»; «птица с двумя хвостами»; «рыба с двумя хвостами»; «человек с двумя головами»; «человек с двумя шишками на голове»; «человек без головы»; «человек в звезде»; «бог, покоящийся на пекторали»; «он надает, раненный в правую руку наконечником копья»; «он исцеляет, держа красный ямс», и так далее.