– Порядки такие. Не нами придуманы, а почти веков пять назад.
– И конечно, для того имелся повод?
Ржаво-карие глаза сощурились. Нехорошо так, угрожающе.
– Имелся.
– Веский?
– Да уж куда тяжелее.
Не хочет рассказывать. Любопытно – почему? Хотя и Бож с ним. Пусть держит свои секреты при себе. Но от завершающего укола, прощупывавшего оборону противника, так трудно удержаться!
– Что ж, раз мне решать должно, то решу. Вот прямо сейчас. Отпишу: приезжай.
И я поднялся, делая вид, будто собираюсь исполнить свое намерение немедленно и бесповоротно. Натти не стал преграждать мне дорогу или иным образом препятствовать, но, когда я поравнялся с ним, рыжий вполголоса, лениво растягивая слова, будто невзначай заметил:
– Вот так и ездят все кому не лень, а потом Чумные вёсны случаются…
* * *
Надо было развернуться и врезать ему. Прямо по невинной веснушчатой роже. Нос доломать, скажем. Свернуть на другую сторону. Или зубы проредить. И меня не остановило бы даже понимание того, что и сам пострадаю не меньше, если бы… Если бы от головы к пяткам через все тело не скользнула ледяная игла удивления.
Откуда он знает, Боженка меня задери?!
В простую догадку не верю. Нет у него для догадки всех необходимых сведений, кроме моего возраста, да и то определенного на глаз. Имя мое в здешних местах никто не спрашивал: Смотритель и есть Смотритель, зачем ему имя? Откуда я прибыл, и вовсе было тайной для всех, кроме того толстячка из литтовской Цепи одушевления, а он вряд ли стал бы болтать языком. Кто еще был осведомлен? Только пройдоха Киф, составивший бумагу, запечатлевшую мое первое деяние в назначенной должности. Вот он мог знать обо мне все. И наверняка знал. Но представить, что длинноносый обманщик делится чужими тайнами с простаком из Блаженного Дола…
Бред. Полнейший и нелепейший. Не могло такого случиться. А с другой стороны, ни за что не поверю, будто Натти ляпнул про Чумную весну просто так. Бывают в жизни совпадения, только не такие явные.
Я не стал ему отвечать. Сделать вид, что совсем не заметил сказанного, не удалось, но головы не повернул, хотя это стоило мне многих усилий. Надеюсь, скрип зубов прозвучал не слишком громко, чтобы донестись до слуха рыжего. А если и донесся, Бож с ним. Впредь поостерегусь заводить душевные разговоры со своим странным прислужником, который то на грани обморока оказывается, то почти явно угрожает.
Да, это несомненная угроза. Мол, будешь лениться, доведешь Дол до той же беды, что когда-то постигла столицу и твою семью. Ну и порядки здесь… Строгие. Куда строже, чем в той же Веенте. И ответственность вся на одних плечах громоздится. На моих. Что бы ни сделал, какое бы слово ни сказал, куда бы ни сплюнул, буду виноват. А почему? Потому, что на каждый чих должен дать разрешение. Не спорю, дольинцам удобно: живешь себе, ни о чем не тужишь, только исправно следуешь распоряжениям. А мне что делать? У меня ведь за спиной никого нет. Одна только Ньяна и осталась… К которой, собственно, я и направился. На остатках сил и бодрости. Куда угодно, только бы подальше от ржаво-карего взгляда, следящего, как теперь стало ясно, за каждым моим шагом.
Дом защитницы чем-то напоминал смотрительский, но лишь в той же степени, что и все прочие дома Блаженного Дола, то бишь основательностью и рачительной простотой, а по размерам превосходил по меньшей мере вдвое. И когда в ответ на стук дверь открылась, стало понятно, почему с местом моего проживания пожадничали: в конце концов, мне полагалось жить одному, а здесь жильцов оказалось поболее. На целых два ребятенка.
Они были похожи на Ньяну цветом волос и прозрачностью глаз, а еще тенью затаенной печали на лицах. М-да, а говорила, что детей у нее нет и не было.
– Улла, Тори, кто там пришел?
– Дяденька! – хором ответили дети, и едва ли не раньше, чем отзвучал последний слог, рядом с дверью уже стояла моя защитница, отряхивая ладони от мучной пыли.
– Идите-ка погуляйте.
– А пирожки? Пирожков хотим! – притворно заныли малыши, за что получили каждый по очереди такой же притворный подзатыльник.
– Будут вам пирожки. Если перечить тете не станете.
Пока я раздумывал над словом «тетя», дети весело упрыгали в сад. Ньяна проследила за ними взглядом, а когда между любопытными ушами и домом оказалось достаточно большое расстояние, равнодушно спросила:
– Собираться?
Я качнул головой, что можно было принять и за «да», и за «нет». По желанию.
Вот чего проще взять и сорвать ее с места, утащить невесть куда, заставить исполнять скучную и редко когда по-настоящему необходимую службу? Особенно когда знаешь: пойдет и слова поперек не скажет. А почему-то не хочется. Был бы на ее месте, к примеру, мужик… Да хоть тот же Натти! Уж я бы всласть его погонял. В хвост и в гриву.
– Пригласишь войти?
Она посторонилась:
– Разве ж откажешь?
Если внешность Ньяны прямо-таки кричала о несоответствии склонностей женщины и требований службы, которую она вынуждена была исполнять, то дом стонал. Отчаянно. Всеми сочленениями и каждым уголком. Такого количества салфеточек, чашечек, горшочков, половичков, полотенец, занавесочек и прочих обожаемых хозяйками мелочей я не видел никогда. Они заполняли собой все доступное пространство, но при этом не казались чрезмерными, а, наоборот, создавали впечатление, что все в этом доме находится на своих местах. И главная обитательница – тоже. Вот на лесной поляне, с взведенным арбалетом в руке она представляла собой нелепое и пугающее зрелище. Да и сейчас, готовая выполнять любое задание, Ньяна выглядела так, будто ей предстоит путь на плаху, хотя и всеми силами старалась удержать на лице бесстрастное спокойствие перед заботами наступившего дня.
Я немного подумал, присел на лавку рядом со столом, на котором было раскатано ноздреватое ароматное тесто, и осведомился:
– С чем пирожки будут?
– С ягодами. Осенью несколько кадок замочила, так до сих пор хороши.
Осенью. Когда прежний Смотритель уже упокоился и был отправлен в последний путь искренне скорбящими дольинцами. Интересно, сколько дней после похорон понадобилось, чтобы жизнь оставшихся на земле вернулась в прежнюю колею? Думаю, немного. А когда уйду я, и вовсе времени не понадобится. Многие, наоборот, вздохнут с облегчением, опуская крышку гроба. Даже Ньяна. Но пока не подошел срок отставки, защитница будет беречь мою жизнь пуще своей. Не зная, что именно на излете службы, когда желанная свобода совсем близка, очень легко шагнуть в могилу.
– А мне можно будет попробовать?
– Если пожелаете.
Она все еще не возвращалась к своей стряпне, а стояла у двери и смотрела на меня, словно чувствуя некий подвох в моих вопросах. Впрочем, подвох на самом деле присутствовал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});