Читать интересную книгу Письма - Исидор Пелусиот

329. Диакону Палладию.

О том, что худое дело — зловерие и что труды одержимых им бесполезны.

Избавь себя, наилучший, от мнения, которое о тебе сложилось, впрочем, не того, будто бы ты человек больной, поврежденный, даже почти ничтожный (это, может быть, еще менее худо), но того, будто бы ты обратился к зловерию.

330. Епископу Лампетию.

Знаю, святилище чистоты, что ты справедливо негодуешь на Зосиму, Мартиниана, Марона и Евстафия, почитающих себя священствующими людей, вовсе не доступных никакой добродетели и соделавших себя широким путем и селением для всякого порока. Но должно знать тебе хорошо, что чем большей сподобились они чести, тем большее понесут наказание за то, что не исправило их благодеяние.

331. Ему же.

Может быть, думаешь ты, что у меня велик запас и слов, и мыслей, а я ясно знаю то, что ничего не знаю. Если же и будет сказано что–либо стоющее, то сие приписать должно Богу, для пользы слушателей умудряющему нередко и невежд.

332. Схоластику Ниламмону.

Ты, как сильный в слове, наперед опроверг оправдание, написав: «Скажи еще, что не вредит догмату превышающая всякую меру порочность Мартиниана, Зосимы, Марона и Евстафия, жизнь которых уже в очах всякого накладывает на самое священное богослужение печать бесславия и посмешища». Однако же не отступлю от истины, но ее и употреблю в оправдание. Не находя в божественном богослужении ничего такого, в чем мог бы упрекнуть его, обратил ты обвинение на некоторых священных лиц. Посему умысел твой соделался удобопонятным для всех, не лишенных разума: и для превозносивших Божественную жизнь похвалами, и для обративших обвинение на тех людей. Если и сам ты оставишь упорство, то подтвердишь сказанное.

Ибо что несообразного в наших словах, когда утверждаем, что дело надлежит исследовать и, если окажется оно хорошим, — возлюбить его, хотя бы иные из занимающихся им видимо пали в самую глубину порока. А если же дело окажется гнусным, надлежит избегать его, хотя бы иные из преданных ему и казались восшедшими на самый верх добродетели. Ибо добродетель должна быть любезна, хотя бы порицали ее все, не имеющие правильного суждения о делах. А порока надлежит бегать, хотя бы прославляли его все любители зла. Приговор о вещах надлежит принимать не от больных, но от здоровых. А если будем следовать больным, то осудим и любомудрие.

333. Евдемону.

На сказанное: сия наречется жена, яко от мужа своего взята бысть сия (Быт.2:23).

Говорил ты, будто бы без основания сказано: сия наречется жена, яко от мужа своего взята бысть. А я утверждаю, что не только основательно, но и чудно сие написано. Слушай же почему. Жена названа так от плодоношения (в греч. языке это однокоренные слова). Сия наречется жена, то есть плодоносящая, яко взята от мужа своего, который делает ее плодоносящею. Ибо муж, сочетаваясь с девою, делает ее женою, то есть плодоносящею. Почему и родители называются плодоносящими.

А утверждающие, что наименование жена (ηγυνη) взято от слова τα γυτα, то есть члены, не заслуживают и внимания, ибо при этом как члену и части противопоставляется целое и все, так жене — муж, то есть земледельцу, сеющему и возделывающему женственную ниву (отчего, думаю, он и мужем называется, потому что человек есть имя, общее для мужа и жены), противопоставляется земля, засеваемая и делающаяся чрез то плодоносною. И думаю, что именования сии относительные, ибо, как скоро наименуем мужа, приходит на мысль и жена, равно как если упомянуть слово «отец», слышится при этом и слово «сын», и если сказано слово «господин», подразумевается и слово «слуга».

334. Диоскору.

Надлежит благодарить Бога не только за благодеяния, но и за то, что Он воспрепятствовал потерпеть обиду. И хотя кажется тебе это странным, но сие–то и есть самое великое благодеяние.

335. Епископу Феодосию.

Справедливо, чудный, оплакиваешь ты ныне град Пелусийский, хотя прежде и ублажал его. Ибо когда, подобно матери, обрадованной счастливым рождением сына, величался он предстоятельством славного Аммония, в подлинном смысле епископа, тогда по справедливости был он ублажаем, как исполненный Божественных и человеческих благ. Когда же строительство его поручено злому, чуждому, человекообразному зверю и доведен он до крайнего запустения, тогда справедливо достоин он оплакивания.

При Аммонии, как пчелы окружают царицу роя на увлаженных росою луговых цветах, так все ходили за ним, толпились вокруг него, потому что беседою и голосом был он подлинно медоточив и обладал пленительною приятностью. А при этом человеке… (но не хочу сказать ничего неприятного) оставшиеся, сменив праздничное одеяние, оплакивают свои бедствия.

Причина же сему, говорят, следующая: при Аммонии божественный алтарь имел подобающую святость, потому что служили в нем благоговейные иереи, а при сем человеке допущены туда люди неблагоговейные; рачительные же изгнаны, так что при нерадении о необходимом повредилось и все прочее. Ибо когда святилище попирается людьми нечестивыми, многие почитают по справедливости недопустимым для себя входить и в самый город. Посему, священная глава, не только оплакивай его, но и молись о нем, чтобы пришел он в прежнюю доблесть и в прежнее благоденствие.

336. Петру.

Мир, соединенный с правдою, — Божественное дело. Если же одно будет без другого, то это повредит красоте добродетели. Ибо и у разбойников есть между собою мир, и у волков: у одних — ко вреду для людей, у других — к гибели для овец. Но такого мира, не украшенного правдою, не назову миром. Если же сходится он с правдою, то в подлинном смысле будет называться миром. Почему и Христос сказал: не приидох воврещи мир на землю, но меч (Мф.10:34). А что Он запрещает не всякий мир, но сопряженный с пороком, о сем говорит в другом месте: мир Мой даю вам (Ин.14:27). Ибо в подлинном смысле мир есть тот, который украшен правдою и благочестием.

337. Диакону Евтонию.

Не бойся, священная обитель ненависти к лукавству, тех, которые не имеют силы обличать и не терпят быть обличенными, но, выказывая дерзновение, не причастное дерзости и растворенное тихостью, надейся совершить должное. Если и не преуспеваешь в этом, как писал ты, и Евсевий с рукоположенными им не по праву, вместо того, чтобы вознаградить, говорить о тебе худое, то не малодушествуй. Ибо неусыпное и всевидящее Око, как ненавидящее лукавства и влаголюбивое, тебя вознаградит, а их накажет.

338. Пресвитеру Зосиме.

Недавно шла у нас речь о добродетели и пороке, и, когда многие говорили многое, я заметил, что, по моему мнению, все люди имеют и недостатки, и преимущества. Но у благоискусных и доблестных недостатки малы и неважны, а преуспеяния высоки и необычайны; у других же, в ком преимущества соразмерны недостаткам, преимущества или превышают их, или превышаются ими. Ибо есть люди бесчеловечные, но целомудренные, или распутные, но милосердные, или дерзкие, но легко меняющиеся, или любящие обижать, но о себе думающие скромно, или воры, но воздержные, или воздержные на язык, но невоздержные в сластолюбии, или преодолеваемые чревом, но преодолевающие гнев, — короче говоря, трудно и поверить, чтобы нашелся человек, не причастный недостаткам и лишенный заслуг.

И в доказательство сего представлял я, с одной стороны, судию неправды, который, Бога не бояся и человек не срамляяся, сделал, однако, доброе дело, помиловав вдову, часто просившую его, и защитив ее от обидчиков (Лк.18:1–6), а с другой стороны — слова Писания: кто похвалится чисто имети сердце? или кто дерзнет рещи чиста себе быти от грехов (Прит.20:9)? А так как все присутствующие хвалили меня и сверх всякого ожидания раздалось рукоплескание, то мне стало стыдно, потому что от похвал обыкновенно чувствую в себе больше стыда, нежели смелости.

Один же из присутствующих, человек благоискусный и в слове, и в жизни (не скрою истины, хотя он и пытался опровергнуть сказанное мною), помолчав недолго и выставляя на вид твою, наилучший Зосима, жизнь, старался обличить слово мое во лжи, доказывая, что в тебе скопились все недостатки, а преуспеяния в чем–либо нет и следа. Поскольку же я не верил этому, все бывшие при сем засвидетельствовали истину его слов. И так как никакой язык не в силах был в точности пересказать все твои худые дела, а я, слушая, хранил безмолвие (вступать же в борьбу почитал неуместным), то сказали они: «Не в опровержение слова твоего, мудрый, говорим это, ибо оно истинно и выше всякой похвалы; напротив того, оспариваем то, что Зосима принадлежит к человеческому роду, и утверждаем, что он — человекообразный зверь или губительный демон и враг естества».

И это говорили почти все как бы одними устами, а некоторые из них настоятельно требовали это самое сообщить тебе — в надежде на то, что, может быть, ты и одумаешься. А я, хотя сначала отказался, но в последствии, уступая просьбам, обещался написать. Твое же дело — обратить, наконец, внимание на свое положение, чтобы избавиться от позора, осмеяния и наказания.